МАЛЕНЬКАЯ БИБЛИОТЕКА ШКОЛЬНИКА
 на главную страницу


1.             Александр Сергеевич Пушкин родился в Москве в 1799 году мая 26 в четверг, в день Вознесения. От самого рождения до вступления в Царскосельский лицей он был неразлучен с сестрою, Ольгой Сергеевной, которая только годом была его старше. Детство их протекало вместе, и няня сестры Арина Родионовна, воспетая поэтом, сделалась нянею для брата, хотя за ним ходила другая, по имени Ульяна. Между тем родился Лев Сергеевич, и Арине Родионовне поручено было ходить за ним: так они сделалась общею нянею. Она и слышать не хотела, когда Марья Алексеевна продавая в 1811 году дом, предлагала выкупить все семейство Марьи: “На что вольная-то, матушка?! Я сама была крестьянкой”, - повторяла она. Была они настоящею представительницею русских нянь; мастерски говорила сказки, знала народные поверья и сыпала пословицами, поговорками. Александр Сергеевич, любивший ее с детства, оценил ее вполне в то время, как жил в ссылке, в Михайловском. Умерла она у нас в доме, в 1828 году, лет семидесяти с лишком от роду, после кратковременной болезни.

                        Воспоминания сестры поэта Ольги Сергеевной Павлищевой

 

                        ...для развлеченья,

            Оставя книг ученье,

            В досужный мне часок

            У добренькой старушки

            Душистый пью чаек;

            Не подхожу я к ручке,

            Не шаркаю пред ней;

            Она не приседает,

            Но тотчас и вестей

            Мне пропасть наболтает.


 

 

2.         Чуть встанет Пушкин утром, уже и бежит няню глядеть: “здорова ли, мама?” - он ее все мама называл. А она ему бывало, эдак нараспев (она ведь из-за Гатчины была взята, там эдак все певком говорят): “Батюшка ты, за что меня все мамой зовешь, какая я тебе мать”.

- Разумеется, ты мне мать:  не то мать, что родила, а то, что своим молоком вскормила. - И уже чуть старуха занеможет там, что ли, он все за ней.

                                    П. Парфенов. Рассказы о Пушкине, записанные К.А. Тимофеевым.

Вот опальный домик,

Где жил я с бедной нянею моей.

Уже старушки нет - уж за стеною

Не слышу я шагов ее тяжелых

Ни кропотливого ее дозора.

 

Не буду вечером под шумом бури

Внимать ее рассказам, затверженным

Сыздетства мной - но все приятным сердцу,

Как песни давние или страницы

Любимой старой книги, в коих знаем,

Какое слово где стоит.

                        Бывало,

Ее простые речи и советы

И полные любови укоризны

Усталое  мне сердце ободряли

Отрадой тихой...


 

 

3.         1-го или 2 сентября 1826 года Пушкин был у нас; погода стояла прекрасная, мы долго гуляли; Пушкин был особенно весел. Часу в 11 вечера сестры и я проводили Александра Сергеевича по дороге в Михайловское... Вдруг рано на рассвете является к нам Арина Родионовна, няня Пушкина... Это была старушка почтенная - лицом полная, вся седая, страстно любившая своего питомца...

            На этот раз она прибежала вся запыхавшись; бедная няня плакала навзрыд. Из расспросов ее оказалось, что вчера вечером, незадолго до прихода Александра Сергеевича, в Михайловское прискакал какой-то - не то офицер, не то солдат (впоследствии оказалось фельдъегерь). Он объявил Пушкину повеление немедленно ехать вместе с ним в Москву. Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было. “Что  ж, взял этот офицер какие-нибудь бумаги с собой?” - спрашивали мы няню. “Нет, родные, никаких бумаг не взял, и ничего в доме не ворошил; после только я сама кой-что поуничтожила”. “Что такое?” - “Да сыр этот проклятый, что Александр Сергеевич кушать любил, а я так терпеть его не могу, и дух-то от него,  от сыра-то этого немецкого, такой скверный”.

                                                            М.И. Осипова Рассказы о Пушкине

 

Ах! умолчу ль о мамушке моей,

О прелести таинственных ночей,

Когда в чепце,  в старинном одеянье,

Она, духов молитвой уклоня,

С усердьем перекрестит меня

И шёпотом рассказывать мне станет

О мертвецах, о подвигах Бовы...

От ужаса не шелохнусь бывало,

Едва дыша, прижмусь под  одеяло,

Не чувствуя ни ног, ни головы.

Под образом простой ночник из глины

Чуть освещал глубокие морщины,

Драгой антик, прабабушкин чепец

И длинный рот, где зуба два стучало, -

Все в душу страх невольный поселяло.

Я трепетал - и тихо наконец

Томленье сна на очи упадало.

Тогда толпой с лазурной высоты

На ложе роз крылатые мечты,

Волшебники, волшебницы слетали,

Обманами мой сон обворожали.

Терялся  я в порыве сладких дум;

В глуши лесной, средь муромских пустыней

Встречал лихих Полканов и Добрыней,

И в вымыслах носился юный ум...

                                    А.С. Пушкин “Сон”.1816


 

 

4.            Воспитанием занимались гувернеры, им дана была полная воля над детьми. Разумеется, что дети и говорили и учились только по-французски. Учился Александр Сергеевич лениво, но рано обнаружил охоту к чтению. Страсть эту развивали в нем и сестре сами родители, читая им вслух занимательные книги. Отец в особенности мастерски читывал им Мольера. Между тем в доме собиралось общество образованное, к которому принадлежало и множество французских эмигрантов. В числе прочих посетителей первое место занимал родной дядя Василий Львович Пушкин. Он тогда уже пользовался известностью как литератор и часто читывал свои послания и басни. В таком кругу развивались детские впечатления. И не мудрено, что девятилетнему мальчику захотелось попробовать себя в искусстве подражания и сделаться автором. Разумеется, первые попытки его были на французском.

           

К СЕСТРЕ

 

            Ты хочешь, друг бесценный,

Чтоб  я, поэт младой,

Беседовал с тобой

И с лирою забвенной,

Мечтами окриленный,

 Оставил монастырь

И край уединенный,

Где непрерывный мир

Во мраке опустился

И в пустыни глухой безмолвно воцарился

С угрюмой тишиной.

 

 

И быстрою стрелой

На невский брег примчуся,

С подругой обнимуся

Весны моей златой,

И, как певец Людмилы,

Мечты невольник милый,

Взошед под отчий кров,

Несу тебе не злато

(Чернец я небогатый),

В подарок пук стихов.


 

 

5.            Любимым его упражнением сначала было импровизировать маленькие комедии и самому разыгрывать их перед сестрою, которая в этом случае составляла всю публику и произносила свой суд. Однажды как-то она освистала его пьеску “Похититель”. Он не обиделся и сам на себя написал эпиграмму:

            -Скажи, за что “Похититель”

            Освистан партером?

            - Увы, за то, что бедняга сочинитель

            Похитил его у Мольера.

В то же время пробовал сочинять басни, а потом, уже лет десяти от роду, начитавшись порядочно, особенно “Генриады” Вольтера , написал целую герои-комическую поэму, песнях в шести, которой героем был карла царя-тунеядца Дагоберта, а содержанием - война между карлами и карлицами. Она начиналась так:

            Пою бой. в котором Толи одержал верх,

            Где немало бойцов погибло, где Поль отличился,

            Николая Матюрена и красавицу Нитуш,

            Коей рука была наградой победителю в ужасной схватке.

 

Гувернантка подстерегла тетрадку  и, отдавая ее гувернеру Шеделю, жаловалась, что месьё Александр занимается таким вздором, отчего и не знает никогда своего урока. Шедель, прочитав первые стихи, расхохотался. Тогда маленький автор расплакался и в пылу оскорбленного самолюбия бросил поэму в печку. И в самом деле, полагаясь на счастливую память, он никогда не твердил уроков, а повторял их вслед за сестрою, когда его спрашивали. Нередко учитель спрашивал  его первого и таким образом ставил его в тупик. Арифметика казалась для него недоступною, и он часто над первыми четырьмя правилами, особенно над делением, заливался горькими слезами...


 

 

6.         Арина Родионовна Яковлева была посредницей, как известно, в его сношениях с русским сказочным миром, руководительницей его в узнании поверий, обычаев и самых приемов народа, с каким подходит он к вымыслу и поэзии. Александр Сергеевич отзывался о няне, как о последнем своем наставнике, и говорил, что этому своему учителю он много обязан исправлением недостатков своего первоначального, французского воспитания. Простонародный рассказ “Жених”, остается блестящим результатом этих сношений между поэтом и бывалой старушкой.                                                   

 

Невеста:

“Постой, сударь, не кончен он.

Идет похмелье, гром и звон,

Пир весело бушует,

Лишь девица горюет.

 

Сидит, молчит, ни ест, ни пьет

И током слезы точит,

А старший брат свой нож берет,

Присвистывая точит;

Глядит на девицу-красу

И вдруг хватает за косу,

Злодей девицу губит,

Ей праву руку рубит”.

 

“Ну, это, - говорит жених, -

Прямая небылица!

Но не тужи, твой сон не лих,

Поверь, душа-девица”.

Она глядит ему в лицо.

“А это с чьей руки кольцо?” -

Вдруг молвила невеста,

И все привстали с места.

 

Кольцо катится и звенит,

Жених дрожит бледнея;

Смутились гости. - Суд гласит:

“Держи, вязать злодея!”

Злодей окован, обличен

И скорой смертию казнен.

Прославилась Наташа!

И вся тут песня наша.


 

 

7.         При содействии Александра Ивановича Тургенева, двенадцатилетнего Александра Сергеевича приняли в Лицей. Отвез его в Петербург дядя Василий Львович, у которого он жил и приготовлялся, с июня по октябрь, до вступления в училище. В Лицее подружился он со многими из своих товарищей и остался с ними в сношениях до самой смерти, несмотря  на различие их последующей судьбы. Особенно близко сошелся он с Пущиным.

«Пушкин с самого начала был раздражительнее многих и потому не возбуждал общей симпатии: это удел эксцентрического существа среди людей. Не то чтобы он разыгрывал какую-нибудь роль между нами или поражал нас особенными странностями, как было в иных, но иногда неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не имея потом из него выйти. Это вело его к новым промахам, которые никогда не ускользают в школьных сношениях. Я, как сосед (с другой стороны его номера была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня; тут я видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало. Вместе мы, как умели сглаживали некоторые шероховатости, хотя не всегда это удавалось. В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило.

                        Ивану Ивановичу Пущину

            Мой первый друг, мой друг бесценный!

            И я судьбу благословил,

            Когда мой двор уединенный,

            Печальным снегом занесенный,

            Твой колокольчик огласил.

           

            Молю святое провиденье:

            Да голос мой душе твоей

            Дарует то же утешенье,

            Да озарит он заточенье

            Лучом лицейских ясных дней!

                                    1826 А.С. Пушкин


 

 

8.            Привязанность воспитанников Лицея к месту первоначального своего образования составляет их общую черту. Дельвиг тосковал об Лицее на другой же день после своего выхода.

Известно, что он писал почти тотчас по приезде в Петербург:

                        Не мило мне на новоселье:

                        Здесь все увяло, там цвело;

                        Одно и есть мое веселье -

                        Увидеть Царское Село.

Между прочим, воспитанники выдумали довольно замысловатую игру. Составив одни общий кружок, он обязывали каждого или рассказать повесть, или по крайней мере начать ее. В последнем случае, следующий за рассказчиком принимал ее на том месте, где она остановилась, другой развивал ее далее, третий вводил новые подробности и так до окончания, которое иногда не скоро являлось. Дельвиг первенствовал на этой, так сказать, гимнастике воображения, его никогда нельзя было застать врасплох: интриги, завязки и развязки были у него всегда готовы. Пушкин уступал ему в способности придумывать наскоро происшествия...

                                                                                                П.В.Анненков

                                    Художнику

            Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую:

            Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе:

            Сколько богов, и богинь, и героев!.. Вот Зевс громовержец,

            Вот исподлобья глядит, дуя в цевницу, сатир.

            Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов.

            Тут Аполлон-идеал, там Ниобея-печаль...

            Весело мне. Но меж тем в толпе молчаливых кумиров -

            Грустен гуляю: со мной доброго Дельвига нет:

            В темной могиле почил художников друг и советник.

            Как бы он обнял тебя! Как бы гордился тобой!

1836                                       А.С.Пушкин


 

 

9.         Пора убедиться нам, что человек, как бы учен ни был, сколько бы правил ни знал, но не имеющий поэтического таланта, ничего необыкновенного не напишет. Сколько французов, сколько русских слепо верили в правила французской драматургии; и что же они написали? Ничего, что бы можно было читать посель Расина, который не по трем единствам читается, перечитывается и будет читаться, а по чему-то иному, чего, к несчастью, и  недостает ученым его подражателям. “Борис Годунов” бесспорно, должен стать выше прочих произведений А.С. Пушкина.

            Пимен (пишет перед лампадой)

Еще одно, последнее сказанье -

И летопись окончена моя,

Исполнен долг, завещанный от бога

Мне, грешному. Недаром многих лет

Свидетелем господь меня поставил

И книжному искусству вразумил;

Когда-нибудь монах трудолюбивый

Найдет мой труд усердный, безымянный,

Засветит он, как я, свою лампаду -

И пыль веков от хартий отряхнув,

Правдивые сказанья перепишет,

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро -

А за грехи, за темные деянья,

Спасителя смиренно умоляют.

                                    А.С. Пушкин «БОРИС ГОДУНОВ»


 

 

10.      В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Неуклюжий, вечно занятый своими мыслями, а потому - рассеянный; готовый взорваться как порох при малейшей обиде, Кюхля по началу был предметов ежедневных насмешек товарищей, подчас вовсе не беззлобных. Он даже с горя пытался утопиться в пруду, но ничего не получилось: его благополучно вытащили, а в лицейском журнале появилась смешная карикатура. Чего только не вытворяли с бедным Кюхлей, а уж  эпиграмм насочиняли - не счесть. Пушкин очень скоро разглядел и оценил те свойства Кюхельбекера, которые заслуживали не иронии, а самого высокого уважения.

            Кстати упомяну здесь и о дуэли, которую Кюхельбекер имел, по словам Греча, с Пушкиным, вернее всего она придумана им просто в виде остроумного анекдота. Кюхельбекер стрелял первым и дал промах. Пушкин кинул пистолет и хотел обнять своего товарища, но тот неистово кричал: стреляй, стреляй! Пушкин насилу его убедил, что невозможно стрелять, потому что снег набился в ствол. Поединок был отложен, и потом они помирились.

           

Вильгельм Карлович Кюхельбекер

                        19 ОКТЯБРЯ

            Поминки нашей юности! - И я

            Их праздновать хочу; - воспоминанья,

            В лучах дрожащих тихого мерцанья,

            Воскресните! - Предстаньте мне, друзья!

            Пусть созерцает вас душа моя,

            Всех вас, Лицея верная семья!

            Я с вами был когда-то счастлив, молод:

            Вы с сердца свеете туман и холод.


 

 

11.      15 октября фельдъегерь в сопровождении жандармов перевозил государственного преступника Кюхельбекера из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую. На станцию Залазы случилось происшествие, о котором фельдъегерь почел за благо немедленно рапортовать начальству: “...к преступнику бросился некто г.Пушкин и начал после поцелуя с ним разговаривать. Я наипоспешнейше отправил как первого, так и другого за полверсты от станции, дабы не дать им разговаривать. Г-н Пушкин просил меня дать Кюхельбекеру денег, я в сем ему отказал. Тогда он, г-н Пушкин, кричал и угрожая мне, говорил, что по прибытии в Петербург в ту же минуту Его Императорскому Величеству пожалуется как за недопущение распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег. Сам же г-н Пушкин между прочими угрозами объявил мне, что он был посажен в крепость и потом выпущен, почему я еще более препятствовал ему иметь сношение с арестантом”.  “Свидания с тобой, Пушкин, век не забуду”, - поклялся Кюхельбекер.

 

            Служенье муз не терпит суеты;

            Прекрасное должно быть величаво:

            Но юность нам советует лукаво,

            И шумные нас радуют мечты...

            Опомнимся - но поздно! и уныло

            Глядим назад, следов не видя там.

            Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

            Мой брат родной по музе, по судьбам?

            Пора, пора! душевных наших мук

            Не стоит мир, оставим заблужденья!

            Сокроем жизнь под сень уединенья!

            Я жду тебя, мой запоздалый друг -

            Приди; огнем волшебного рассказа

            Сердечные преданья оживи;

            Поговорим о бурных днях Кавказа,

            О Шиллере, о славе, о любви.

1825                           А.С. Пушкин “19 октября”


 

 

12.            Жуковский и Пушкин  - люди не только разного, но почти противоположного характера. В стихах и жизни Пушкина ощущаются пыл и зной Африки; по свидетельству лиц, близко наблюдавших его, он иногда чувствовал такую горячность, что должен был освежать себе голову водою, для чего вдруг посреди оживленной беседы убегал в другую комнату. Вертлявый и непоседливый, Пушкин был весь жизнь и движение. Мать Жуковского - турчанка из нынешней Бессарабии, и в сыне ее сказалась тихая, задумчивая созерцательность турецкого племени. По природе своей Жуковский был ленив и неподвижен, охотно привязывался к месту и обстановке, смог проводить целые часы на диване, потягивая трубку, и самый голос у него был протяжно-медлительный, а движения всегда спокойные. В беседе - добродушная и нередко затейливая шутка у Жуковского, краткое, меткое и изощренное слово - у Пушкина. К несходству нрава присоединялась и разница возраста...И несмотря на это, они связаны были тесною дружбою. Их уравнивало и соединяло единство призвания, и оба они оставили нам собою высокий пример верности этому призванию... Пушкину, при всех его увлечениях, шероховатостях в сношениях с людьми, Жуковский оставался голосом совести и непрерывной святыни.

                                                           

            К портрету Жуковского

 

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль,

И, внемля им, вздохнет о славе младость,

Утешится безмолвная печаль

И резвая задумается радость.

            1818               А. С. Пушкин


 

 

13.            Пушкин был собою дурен, но лицо его было выразительно и одушевленно; ростом он был мал.., но тонок и сложен необыкновенно крепко и соразмерно. Женщинам Пушкин нравился. Должно заметить, что редко можно встретить человека, который бы объяснялся так вяло и так несносно, как Пушкин, когда предмет разговора не занимал его. Но он становился блестяще красноречив, когда дело шло о чем-либо близком его душе. Тогда-то он являлся поэтом и гораздо более вдохновенным, чем во всех своих сочинениях. О поэзии и литературе Пушкин говорить вообще не любил, а с женщинами никогда и не касался до сего предмета. Многие из них, особенно в то еще время, и не подозревали в нем поэта. Одна иностранка, оставляя Россию, просила Пушкина написать ей что-нибудь на память. Он написал ей пиесу. Она очень удивилась, узнавши, что стихи собственного его сочинения, просила перевода, но Пушкин предоставил ей обратиться для сего к первому русскому, которого она встретит за границею. В знакомом кругу он любил эту неизвестность...

                        Брат поэта Лев Сергеевич Пушкин. Биографическое известие об А.С. Пушкине до 1926 года.

 

                        ИНОСТРАНКЕ

            На языке, тебе невнятном,

            Стихи прощальные пишу;

            Но  в заблуждении приятном

            Вниманья твоего прошу:

            Мой друг, доколе не увяну,

            В разлуке чувство погубя,

            Боготворить не перестану

            Тебя, мой друг, одну тебя.

            На чуждые черты взирая,

            Верь только сердцу моему,

            Как прежде верила ему,

            Его страстей не понимая.


 

 

14.            Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, - со ссылки и отъезда Пушкина, которого я только что проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Он умоляет тебя не писать ему, дело в том, что один человек оказался скомпроментированным из-за того, что наш друг написал на чужом письме, обращенном к нему, его адрес, и хотя он с этим человеком совершенно не был знаком, последнего допрашивали о его отношениях с нашим другом. Я уверена, что ты не покинешь его  в несчастии, но пиши и изъясняйся в своих письмах так, как если бы ты был его худшим недругом. Единственная радость, которая останется бедному Пушкину, похороненному в глуши возле уездного города Порхова в Псковской губернии, это получать изредка известия, чтобы не умереть окончательно нравственной смертью.

                                    В.Ф. Вяземская - Петру Андреевичу Вяземскому 1 августа 1824г.

           

ВЯЗЕМСКОМУ

 

Язвительный поэт, остряк замысловатый,

И блеском колких слов, и шутками богатый,

Счастливый Вяземский, завидую тебе.

Ты право получил, благодаря судьбе,

Смеяться весело над злобою ревнивой,

Невежество разить анафемой игривой.

1821               А.С.Пушкин


 

 

15.            Пушкин имел хорошее общее образование. Кроме основательного знакомства с иностранной литературой, он знал хорошо нашу историю, и вообще, для своего серьезного образования. воспользовался с успехом ссылкой. Так, между прочим, он выучился по-английски. С ним было несколько книг, и в том числе Шекспир. Однажды он в нашей палатке переводил брату и мне некоторые из него сцены. Я когда-то учился английскому языку, но, не доучившись как следует , забыл его впоследствии. Однако ж все-таки мне остались знакомы его звуки. В чтении же Пушкина английское произношение было до того уродливо, что я заподозрил его знание языка и решил подвергнуть его экспертизе. Для этого на другой день я зазвал к себе его родственника Захара Чернышева, знавшего английский, как свой родной, и, предупредив его, позвал к себе и Пушкина с Шекспиром. Он охотно принялся переводить нам его. Чернышев при первых же словах, прочитанных Пушкиным по-английски, расхохотался: “Ты скажи прежде, на каком языке читаешь?” Расхохотался в свою очередь, и Пушкин, объяснив, что он выучился по-английски самоучкой, а потому читает английскую грамоту, как латинскую. Но дело в том, что Чернышев нашел перевод его совершенно правильным и понимание языка безукоризненным.

                                                            М.В. Юзефович. Памяти Пушкина.

 

Кто б ни был ты, о мой читатель,

Друг, недруг, я хочу с тобой

Расстаться нынче как приятель.

Прости. Чего бы ты за мной

Здесь ни искал в строфах небрежных,

Воспоминаний ли мятежных,

Отдохновенья ль от трудов,

Живых картин, иль острых слов,

Иль грамматических ошибок,

Дай Бог, чтоб в этой книжке ты

Для развлеченья, для мечты,

Для сердца, для журнальных сшибок

Хотя крупицу мог найти.

За сим расстанемся, прости!

                        Евгений Онегин. 1831.


 

 

16.      При торжественном открытии Лицея находился Тургенев; от него  узнал я некоторые о том подробности. Вычитывая воспитанников, сыновей известных отцов, между прочим назвал он одного двенадцатилетнего мальчика, племянника Василья Львовича, маленького Пушкина, который, по словам его всех удивлял остроумием и живостью. Странное дело. Дотоле слушал я его довольно рассеянно, а когда произнес он это имя, то вмиг пробудилось все мое внимание. Мне как будто послышался первый далекий гул той славы, которая вскоре потом должна была греметь по всей России.                         Ф.Ф. Вигель. Записки.

 

                                                            Exegi monumentum

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

            Александрийского столпа.

 

Нет, весь я не умру - душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит -

И славен буду я, доколь в подлунном мире

            Жив будет хоть один пиит.

 

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий

            Тунгуз, и друг степей калмык.

 

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

            И милость к падшим призывал.

 

Веленью божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу  и клевету приемли равнодушно

            И не оспаривай глупца.

1836


 

 

17.      А там широкое добродушное лицо и тучная фигура Александра Тургенева, тоже ежедневного гостя... Помню, как теперь, голубой, набивного бархата диван и овальный стол из желтого тополя в гостиной нашей, где сиживал он. Эта способность глотать все, что ни попадет, и спать потом так сладко делали его в моих глазах каким-то  Боа-констриктор безвредной породы или добрым огром, который, однако, детей не ест, а непрочь даже поделиться с ними конфектами. Мы его прозвали по-французски потому, что этою пропастью или омутом мгновенно пожиралось все съестное.

            А вот и А.С. Пушкин с своим веселым, заливающимся, ребяческим смехом, с беспрестанным фейерверком остроумных блистательных слов и добродушных шуток, а потом растерзанный, измученный, убитый жестоким легкомыслием пустых, тупых умников салонных, не постигших ни нежности, ни гордости его огненной души.

                                    А.Д. Блудова. Воспоминания и записки.

 

            ТУРГЕНЕВУ

Ленивец милый на Парнасе,

Забыв любви своей печаль,

С улыбкой дремлешь в Арзамасе

И спишь у графа де-Лаваль;

Нося мучительное бремя

Пустых иль тяжких должностей,

Один лишь ты находишь время

Cмеяться лености моей.

 

            Не вызывай меня ты боле

К навек оставленным трудам,

Ни к поэтической неволе,

Ни к обработанным стихам.

Что нужды, если и с ошибкой

И слабо иногда пою?

Пускай Нинета лишь улыбкой

Любовь беспечную мою

Воспламенит и успокоит!

А труд и холоден и пуст;

Поэма никогда не стоит

Улыбки сладострастных уст.

1817                           А.С.Пушкин


 

18.      Жена  Пушкина была красавица, украшение всех собраний и, следовательно, предмет зависти всех ее сверстниц. Для того чтоб приглашать ее на балы, Пушкин пожалован был камер-юнкером. Певец свободы, наряженный  в придворный мундир для сопутствования жене-красавице, играл роль жалкую, едва ли не смешную. Пушкин был не Пушкин, а царедворец и муж. Это он чувствовал глубоко. К тому же светская жизнь требовала значительных издержек, на которые у Пушкина часто недоставало средств. Наконец, он имел много литературных врагов, которые не давали ему покоя и уязвляли его раздражительное самолюбие, провозглашая со свойственной этим годам самоуверенностью, что Пушкин ослабел, исписался, что было совершенно ложь, но ложь, все-таки обидная. Пушкин возражал с свойственной ему сокрушительной едкостью, но не умел приобрести необходимого для писателя равнодушия к печатным оскорблениям.

В свете его не любили, потому что боялись его эпиграмм, на которые он не скупился, и за них он нажил себе в целых семействах, в целых партиях врагов непримиримых. В семействе он был счастлив, насколько может быть счастлив поэт, не рожденный для семейной жизни. Он обожал жену, гордился ее красотой и был в ней вполне уверен. Он ревновал к ней не потому, чтобы в ней сомневался, а потому, что страшился  светской молвы, страшился сделаться еще более смешным перед светским мнением. Эта боязнь была причиной его смерти, а не г. Дантес, которого бояться ему было нечего. Он вступался не за обиду, которой не было, а боялся огласки, боялся молвы и видел в Дантесе не серьезного соперника, не посягателя на его настоящую честь, а посягателя на его имя, и этого он не перенес. Он в лице Дантеса искал или смерти, или расправы со всем светским обществом.

                                                В.А. Соллогуб. Из воспоминаний.

 

            СОБРАНИЕ НАСЕКОМЫХ

                                                Какие крохотные коровки!

                                                Есть, право, менее булавочной головки.

                                                                        Крылов

Мое собранье насекомых

Открыто для моих знакомых:

Ну, что за пестрая семья!

За ними где ни рылся я!

Зато какая сортировка!

Вот Глинка - божия коровка,

Вот Каченовский - злой паук,

Вот и Свиньин - российский жук,

Вот Олин - черная мурашка,

Вот Раич - мелкая букашка.

Куда их много набралось!

Опрятно за стеклом и в рамах

Они, пронзенные насквозь,

Рядком торчат на эпиграммах.


 

 

19.      Враги Пушкина не имеют оправдания, но тем более его вина в том, что он спустился до их уровня, стал открытым для их низких замыслов. Глухая борьба тянулась два года, и сколько было за это время моментов, когда он мог одним решением воли разорвать всю эту паутину, поднявшись на ту доступную ему высоту, где неуязвимость гения сливалась с незлобием христианина. Пушкин сделался не “невольником чести”, а только невольником той страсти гнева и мщения, которой он весь отдался.

Во время самой дуэли, раненный противником очень опасно, но не безусловно смертельно, Пушкин был господином своей участи. Во всяком случае, мнимая честь была удовлетворена опасною раною. Продолжение дуэли могло быть делом только злой страсти. Когда секунданты подошли к раненому, он поднялся и с гневными словами: “Подождите, у меня хватит силы на выстрел!” - недрожащею рукою выстрелил в своего противника и слегка ранил его. Это крайнее душевное напряжение, этот отчаянный порыв страсти окончательно сломил силы Пушкина и действительно решил его земную участь. Пушкин убит не пулей Геккерна, а своим собственным выстрелом в Геккерна.

            Неужели с этой “успешною” дуэлью на душе  Пушкин мог бы спокойно творить новые художественные произведения, озаренные высшим светом христианского сознания, до которого он уже раньше достиг? Если Пушкин в зрелом возрасте стал уже тяготиться противоречием между требованиями поэзии и требованиями житейской суеты, то каким же образом мог бы он примириться с гораздо более глубоким противоречием между служением высшей красоте, священной и величавой, и фактом убийства из-за личной злобы.

           

Приятно дерзкой эпираммой

            Взбесить оплошного врага;

            Приятно зреть, как он, упрямо

            Склонив бодливые рога,

            Невольно в зеркало глядится

            И узнавать себя стыдится;

            Приятней, если он, друзья,

            Завоет сдуру: это я!

            Еще приятнее в молчанье

            Ему готовить честный гроб

            И тихо целить в бледный лоб

            На благородном расстоянье;

            Но отослать его к  отцам

            Едва ль приятно будет вам.

                                    А.С. Пушкин “Евгений Онегин”


 

 

20.      После гибели Пушкина отец его, Сергей Львович, писал: “Я бы желал, чтобы в заключение записок биографических о покойном Александре сказано было, что Александр Иванович Тургенев был единственным орудием помещения его в Лицей и что через 25 лет он же проводил тело его на последнее жилище.

            Когда произошла эта несчастная дуэль, я, с матушкой и сестрой Машей была в Тригорском, а старшая сестра, Анна, в Петербурге. О дуэли мы уже слышали, но ничего путем не знали, даже, кажется, и о смерти. В ту зиму морозы стояли страшные. Такой же мороз был и 15-го февраля 1837 года. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, а за ними длинные сани с ямщиком. Видим, наш старый знакомый Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь и перезябши вместе с везшим гроб ямщиком, приехали сюда. Какой ведь случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтоб не проститься с Тригорским и с нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла, - ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина, а с ними и мы обе, чтобы, как говорила матушка, присутствовал при погребении хоть кто-нибудь из близких. Рано утром внесли ящик в церковь, и после заупокойной обедни всем монастырским клиром, с настоятелем, архимандритом, столетним стариком Геннадием во главе, похоронили Александра Сергеевича, в присутствии Тургенева и нас, двух барышень. Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно.

 

                                    Е.И. Фок. Рассказы о Пушкине, записанные В.П.Острогорским.

 

Вот едет могучий Олег со двора,            Так вот где таилась погибель моя!

С ним Игорь и старые гости,                         Мне смертию кость угрожала!”

И видят - на холме, у брега Днепра                        Из мертвой главы гробовая змея

Лежат благородные кости,                         Шипя между тем выползала,

Их моют дожди, засыпает их пыль,              Как черная лента, вкруг ног обвилась,

И ветер волнует над ними ковыль.                         И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Князь тихо на череп коня наступил

И молвил: “Спи, друг одинокий!                  Ковши круговые, запенясь, шипят

Твой старый хозяин тебя пережил:                    На тризне плачевной Олега;

На тризне, уже недалекой,                            Князь Игорь и Ольга на холме сидят;

Не ты под секирой ковыль обагришь                  Дружина пирует у брега;

И жаркою кровью мой прах напоишь!             Бойцы поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.

 

А.С. Пушкин «Песнь о вещем Олеге»


 

 

21.            Описывая первые минуты после смерти, Жуковский пишет: “Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти... Что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо. Это не было ни сон, ни покой; не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; не было также и выражение поэтическое. Нет! какая-то важная, удивительная мысль на нем разливалась, что-то похожее  на видение, на какое-то полное, глубоко удовлетворяющее знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: что видишь, друг? И что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть?”

                                                                        Письмо В.А. Жуковского к С.Л. Пушкину.

                                    АНГЕЛ

            В дверях эдема ангел нежный

            Главой поникшею сиял,

            А демон, мрачный и мятежный,

            Над адской бездною летал.

 

            Дух отрицанья, дух сомненья

            На духа чистого взирал

            И жар невольный умиленья

            Впервые смутно познавал.

 

            “Прости, - он рек, - тебя я видел,

            И ты недаром мне сиял:

            Не всё я в небе ненавидел,

            Не всё я в мире презирал”.

 

1827                                       А.С.Пушкин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 


 
 

Сайт создан в системе uCoz