Дмитрий Емец
СТРАНСТВУЮЩАЯ МУМИЯ
В закрытый рот муха не залетит.
Пословица
Приближался районный диктант по русскому языку, настолько ответственный,
что Максим Александрыч всю неделю ходил зеленый. «Еще бы ему не волноваться!
Если у всех будут пары, ему влетит, что плохо нас учил», — рассуждала Рита
Самойлова.
Все отличники и хорошисты волновались, опасаясь, что диктант испортит
им четвертные отметки. Колька Егоров даже на улице не появлялся — зубрил
правила орфографии и синтаксиса.
— Не хочу двойку схватить! — объяснял он.
— Тебе-то чего беспокоиться? У тебя по сочинениям сроду меньше четвёрки
не было, — удивлялся Филька.
— Ты не понимаешь! В сочинении, если не знаешь, как какое слово пишется
или где запятую ставить — эту фразу можно заменить. А в диктанте ошибку
ляпнуть — раз плюнуть, потому что там ничего не обойдёшь, — объяснял ему
Коля.
Петька Мокренко и другие двоечники вообще решили на урок не ходить
— зачем на него соваться, когда результат ясен заранее? Но просто так диктант
не пропустишь, требуется уважительная причина. Петька Мокренко судорожно
искал такую причину. За день до диктанта он слонялся по коридору и приставал
к Хитрову:
— Филь, что бы мне придумать, чтобы прогулять? Может сказать, что дед
у меня умер?
— Спятил? А если Максим Александрыч его у магазина встретит? Твой дед,
как выпьет, там вечно ошивается.
— Ишь ты, об этом я не подумал, — Петька вздохнул, отошел, но через
несколько минут возвратился с идеей наглотаться красной акварельной краски.
— Наглотаюсь и совру, что горло болит!
— Рискни! — насмешливо одобрил Филька.
— А поверят, что я заболел?
— Поверить-то поверят. Только есть одна заковыка...
— Какая?
— Умереть можно. Мало ли какие химикаты в краску суют! Наглотаешься,
а там глядишь — копыта откинул.
Мокренко выглядел таким унылым, что Хитров его пожалел:
— Если хочешь, могу кое-что тебе посоветовать! Есть у меня идейка,
как тебе диктант прогулять.
— Какая?
— Терпение, Петро, терпение! Сходишь в аптеку и купишь штук десять
бинтов и пузырька два зеленки.
— Зачем? — удивился тот.
— Много будешь знать — скоро состаришься! Когда все купишь, приходи
утром ко мне домой. У нас диктант на втором уроке? А ты приходи перед первым,
часиков в восемь.
Хоть Мокренко не догадывался, что задумал Хитров, но его изобретальности
доверял. В восемь утра он уже звонил в его дверь. Открыв, Филька схватил
парня на рукав, втащил к себе в комнату и спросил таинственным шепотом:
— Принес?
— Десять бинтов и две зеленки, — Петька выложил свои покупки на стол.
— Отлично, тогда будем тебя гипсовать! — потер руки юный хирург. —
Минут через десять ты у нас станешь вылитый Хеопс.
— Какой еще Хеопс?
— Египетский фараон, из которого сделали мумию.
Петька поежился. Филька поставил Мокренко посреди комнаты, и, не теряя
времени, стал его бинтовать. Бинтовал он неумело, но туго и старательно.
Он забинтовал Петьке обе ноги вместе с ботинками, затем туловище, шею и
голову, оставив открытым только правый глаз и ноздри, чтобы было чем дышать.
Вскоре Мокренко стал похож на настоящую мумию.
Брызнув на бинты несколько капель зеленки, Филька отошел на несколько
шагов и, как художник, стал любоваться своим творением.
— Му мам момумимось? — промычал забинтованным ртом Петька, что означало:
“Ну как, получилось?”
— По-моему, отлично, — догадался Хитров. — Подойди к зеркалу и посмотри
сам!
Мокренко попытался сделать шаг, но едва не рухнул на пол.
— Что ты ходишь, как парализованный? — удивился Филька.
— Мы ме момени момимтомал! — возмутился Петька, что означало: “Ты мне
колени забинтовал!”
— Терпи! Это даже лучше, что ты хромаешь. Так выглядит натуральнее!
Филька подтащил одноклассаника к зеркалу и дал ему полюбоваться собой.
Из зеркала на Мокренко уставился такой инвалид, что Петька едва не застонал,
увидев, во что превратился.
— Впечатляет? — надувшись от гордости, спросил Филька.
— Му мто ме мемерь мемать? — выговорил Петька.
— Что тебе делать? А вот что! Теперь ты, как фанат русского языка,
пойдешь в школу и покажешься Максиму Александрычу. «Вот, — скажешь, — пришел
писать диктант!»
— Я мто м мума момел? — Мокренко вытаращил незабинтовнный глаз. Что
этот Хитров, с ума сошел? Столько выстрадать, и еще идти в школу!
— Да не волнуйся ты! — успокоил его Хитров. — Я все продумал. В таком
виде писать диктант тебя никто не заставит, а за то, что ты тяжелобольной
явился на урок, тебе могут поставить пятёрку! Только давай рот тебе
разбинтуем, а то ты говоришь больно невнятно.
При мысли о пятерке Петька взбодрился и попытался раздавить своего
спасителя в объятиях, но ему помешали бинты.
— Время поджимает! Пора в школу! — поторопил его Филька, взглянув на
часы.
Мокренко кое-как приковылял к школе и после звонка вошел в класс, где
в полном молчании Максим Александрыч вскрывал конверт с диктантом.
На задних партах сидели инспекторы из района — две важные женщины с
карандашами, а рядом с ними — взволнованный завуч Илья Захарыч, то и дело
вытиравший платком свою лысину.
Когда завуч увидел Петьку, платок в его руке замер, а женщина-инспектор
тихонько вскрикнула, решив, что сам фараон Хеопс или его древний предок
Тутанхамон явился к ним с того света.
Максим Александрыч не узнал вошедшего.
— Это кто? — спросил он робко.
— Это я, Мокренко! Пришел писать диктант!
— Какой диктант, Петя, что ты? — всполошился завуч Илья Захарыч. —
Что с тобой случилось, дорогой?
Мокренко, не подготовивший ответа на подобный вопрос, покосился на
Фильку, но, так как уши у него были в бинтах, не услышал, что тот шепчет.
— Так как тебя угораздило? — сочувственно повторил завуч, и Петька,
вконец растерявшийся, сморозил первое, что пришло ему в голову:
— На лыжах катался и упал!
Илья Захарыч вытаращил глаза. На мгновение в классе повисло молчание,
а затем все грохнули от хохота, даже инспекторша ехидно улыбнулась в пространство
краем рта. Лысина у завуча покраснела, как помидор:
— Вот как, Мокренко! Значит, на лыжах упал! А ну снимай бинты и живо
за парту! Живо, кому говорю! Ах ты, сачок!
Ничего не поделаешь. Разоблаченному Петьке пришлось снимать бинты и
садиться за диктант.
— И сегодня же пришли ко мне своих родителей! Сегодня же! — предупредил
его завуч, и Петьке показалось, что в его гроб забили последний гвоздь.
После уроков Филька и Мокренко сидели на заборе, и Хитров ругал его
на чем свет стоит:
— И угораздило же тебя про лыжи ляпнуть! Какие могут быть лыжи, когда
май на дворе! Ну скажи мне, зачем ты про лыжи сморозил?
— Я того... не сообразил. Уж больно он неожиданно вопрос задал... —
вздохнул Петька.
Филька покосился на него и махнул рукой:
— Эх, дураки мы, не надо было тебе рот разбинтовывать!