на главную

ИВАН КАЛИТА

НАСЛЕДИЕ СМИРЕННОГО СХИМНИКА АЛЕКСИЯ

14 ноября 1263 года в Феодоровском монастыре, что у Волжского городца, умирал смиренный инок Алексий. С усилием дыша, он лежал на широкой дубовой кровати. Губы инока невнятно шевелились — он шептал молитвы. Порой в забытьи инок пытался приподняться. При этом лицо его становилось решительным, а пальцы тяжелой ладони сжимались, будто нашаривая рукоять меча.
В келье умирающего толпились братия и бояре. Слыша вокруг себя рыдания, схимник внезапно разомкнул глаза и требовательно произнес: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью!»
Вскоре умирающий попросил причаститься Святых Тайн. Причастившись, он кротко посмотрел на бояр своих и братию и испустил дух.
В тот же час в далеком городе Владимире-на-Клязьме бывший здесь проездом митрополит Кирилл служил обедню в соборном храме. Внезапно он прервал службу и, не отрывая взора своего от купола церковного, произнес со слезами: «Братья, зашло солнце земли Русской!.. Чада моя милая, знайте, что ныне благоверный князь Александр преставился на пути из Орды...»
На несколько мгновений в храме повисла гнетущая тишина, а затем кто-то стоящий в толпе отчаянно крикнул: “Погибаем!” Крик этот пробудил застывших в оцепенении людей, и сразу отчаянные рыдания наполнили храм...

Преставившийся в Феодоровском монастыре смиренный инок был славный русский князь, надежа и гордость земли Русской Александр Ярославич Невский, принявший в последние часы земной жизни постриг с именем Алексия.
* * *
Славный князь Александр Ярославич оставил этот бренный мир в черное для Руси время владычества татарского. Все великие города русские — Киев, Рязань, Кострома, Ростов, Ярославль, Городец, Юрьев, Дмитров, Волоколамск, Тверь, Торжок, Владимир, Козельск и многие иные лежали в пожарищах и лишь начинали отстраиваться на пепелищах. Запустели, обезлюдели селения, жители которых частью были перебиты, частью угнаны в Орду.
Со слезами повторяли на Руси слова епископа Владимирского Серапиона:
«Величие наше смирилось, красота наша погибла и в поношение и в постыд стала светло-светлая и украсно-украшеная земля Русская».
Особым позором для земли Русской было то, что и теперь в часы горести и унижений не прекратились бесконечные княжеские распри, из-за которых Русь и оказалась неспособной встретить татар во всеоружии. Лишь немногие, подобные славному князю Александру, оставались истинными печальниками земли нашей. Многие же князья и ныне пытались греть руки на углях пожарищ...
Преемниками князя Александра на владимирском столе были братья его Ярослав Тверской и Василий Костромской, по смерти же Василия началась кровавая распря между сыновьями Невского — Дмитрием Переяславльским и Андреем Городецким.
Сражаясь с родным братом за великое княжение владимирское, Андрей Городецкий несколько раз водил на Русь татар и, наконец, взял над Дмитрием верх.
В ту же пору, в самом незначительном из владений владимирских — Москве, маленьком городке на границе Суздальской земли, подрастал младший сын Александра Невского — Даниил, родившийся всего за два года до кончины отца своего.
Удел, доставшийся Даниилу, был так мал и незавиден, что никто из северо-восточных князей не зарился на него. Москва и отрок Даниил были забыты на долгие годы и постепенно подрастали, укреплялись, входили в силу...
 

СВЯТОЙ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДАНИИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ

Ведал ли кто, что при Данииле приграничный городок Суздальской земли переживёт второе рождение? Давно ли стояла здесь богатая усадьба опального боярина Кучки, в которой в 1147 году встречался Юрий Долгорукий со Святославом Ольговичем, и последний, послав впереди себя сына Олега, подарил Юрию ручного барса? За сто с небольшим лет Москва выросла в бойкий торговый городок, а затем и в укрепленный город, где останавливались купцы и где скапливалось множество товаров.
«Мала твоя Москва, князь, да хорошо стоит: в самом нутре Русской земли. Куда ни пойдешь с товаром – рекой ли конно ли — никак нас ни минуешь. Сам ведаешь, проходит здесь дорога из Южной Руси на северо-восток; другая дорога ведет из Новгорода и Волоколамска по Москве-реке и Оке на Среднюю и Нижнюю Волгу али же по Дону к Азовскому и Черному морям», — учил подрастающего Даниила дьяк Онуфрий.
Проплывая извилистым течением Москвы-реки, смотрят пораженные купцы, как разрастается на прибрежных холмах дивный город. От пристаней до самого вала толпятся в беспорядке многие ремесленные строеньица — кузни, скотобойни, портомойни, в которых, не умолкая ни на миг от утрени и до вечерни, кипит жизнь.
Наметанным хозяйским взглядом (поди не обманешь!) окинув бойко строящийся городок, перекрестится проплывающий купчина на купола и непременно скажет:
— Видать, богатеет Москва при князе-то Даниле Александровиче. Дай Бог ему здравия на долгие годы... Коли так пойдет, годков через десяток перещеголяет она и Суздаль, и Владимир... Родион, олух, куда мимо плывешь? Сказано тебе, заворачивай к пристани — зайдем в церковь Божью, помолился, а опосля на Торг наведаемся.
* * *
Год от года с изменением направления торгового пути от Балтийского моря к Сурожскому возрастало значение Москвы. Прежний Днепровский путь «из варяг в греки», по которому в былые времена, хоронясь печенегов и половцев, ходили порогами купцы-гречники, совершенно захирел после нашествия татар. Некогда богатые и славные города его и поселения превратились в руины, пашни же и нивы поросли лесами, в которых бродили лишь дикие звери.
Архимандрит Пимен, ездивший в Царьград через Кафу, писал о том с тоской:
«Путешествие сие было печально и уныло; повсюду совершенная пустыня; не видно ни городов, ни сел; там, где прежде были красивые и цветущие города, теперь только пустые и бесплодные места. Нигде не видно человека; только дикие животные: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи, бобры и птицы: орлы, гуси, лебеди, журавли и другие во множестве встречаются в этой пустыне».
Вот как было ныне, а давно ли говорили о Руси:
«О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми, удивлена еси реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разноличьными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами — всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера християньская!»
Ну как бы там ни было, а Русь продолжала жить.
* * *
Сев на московское княжение еще грудным младенцем, Даниил, входя в возраст, всё больше становился похожим на своего знаменитого пращура — Всеволода Большое Гнездо. Тот же взгляд, будто чуть усталый и полусонный — да только обманешься, коли поверишь, —  тот же тонкий нос, глубокие, рано залегшие складки на лбу. Разве только волос у Даниила посветлее и покурчавее, и борода, не такая густая, как у Всеволода, начинается не от самых скул, но пониже, придавая всему лицу выражение кротости и миролюбия.
Благодатно чередуется в веках кровь Мономахова и Ярославова: дед подобен внуку, а сын правнуку. Воин чередуется с хоромником — строителем, сын же хоромника снова неукротимый воин.
Вот и Даниил, сын отважного воина Александра Невского, хоромник. Горячо, с увлечением обустраивает он свой удел, неутомимо собирает его по имениям, по пустошам, по малым крохам. Зовет к себе ремесленников, торговцев, крестьян — весь обнищалый, разоренный татарами люд с южных запустелых земель.
Нередко вовлекаемый своими старшими братьями Андреем и Дмитрием в усобицы, Даниил держит себя умеренно и осторожно, стараясь по возможности примирить враждующих.
Не раз бывает, что перед самыми лютыми сечами, когда Андрей Городецкий наводит татар на Русь, подобно тому, как некогда наводил Олег Гориславич на Русь половцев, смятенный Даниил посылает братьям грамоты, моля их образумиться:
«Братья, одного отцы мы дети, почто губим достояние его на радость поганым, на горе земли?»
* * *
Однако, будучи по натуре своей незлобив и кроток, Даниил был и отважен, подобно отцу своему Александру, и, когда это было необходимо, умел твердой рукой расправиться со своими недругами. Так, поневоле сражаясь однажды против рязанского князя Константина, наведшего на него татар, Даниил с малой дружиной отважно устремился на приведенную татарскую рать и совершенно разбил ее. Самого же князя Константина пленил и привел в Москву.
Несколько месяцев после того вся Москва пребывала в большом беспокойстве: опасались, что татары придут с большим войском мстить за своих, как часто это бывало. В московских храмах денно и нощно шли служения – и отмолили, спасли Москву от нашествия.
В 1302 году, незадолго до своей кончины, князь московский Даниил получил значительное приращение к своему уделу. Его бездетный племянник Иван Дмитриевич по смерти своей оставил Даниилу свое богатое Переяславльское княжество.
Теперь, объединенное с Переяславльским, московское княжество сделалось вдруг одним из сильнейших во всей северо-восточной Руси, соперничая в величии своем разве что с Тверским. Неудивительно, что между двумя этими славными княжествами, по наущению врага рода человеческого, должна была вспыхнуть искра раздора. И эта искра, тлеющая до времени скрытно, вспыхнула несколькими годами спустя.
Однако великому князю Даниилу Александровичу не суждено было дожить до этого часа.
Вскоре после того, в 1303 году, почувствовав приближение смерти, Даниил принял схиму в построенном им на берегу Москвы-реки монастыре в честь Даниила Столпника.
— Ведайте, я не ваш князь боле, но схимник, замаливающий грехи свои, — со слезами сказал он боярам своим.
Смирение князя было столь велико, что он назначил положить свое тело не в храме, но на общем братском кладбище монастырском.
Господь не оставил князя Даниила, наградив его за подвиг земной жизни. Мощи его были обретены нетленными и прославлены многими чудесами. Православная церковь причислила великого князя Даниила к лику святых.
 

«Я УСТУПАЮ, ИБО НЕ ХОЧУ ГРАБИТЬ РУССКУЮ ЗЕМЛЮ»

На другой год после князя Даниила скончался и старший брат его Андрей Городецкий, великий князь владимирский. Его крамольные и своевольные бояре после смерти Андрея переехали частью к Тверскому князю Михаилу Ярославичу, частью – к Юрию Московскому, старшему сыну Даниила, севшему на Московское княжение после отца.
Тверь, богатый торговый город, стоявший в верховьях Волги, разрастался столь же стремительно, сколь и Москва и потому, наряду с Москвой и Владимиром претендовал на старшинство в Русской земле.
И потому тверской князь Михаил имел основания быть недовольным Москвой, считая себя обойденным при разделе наследства переяславльского князя Ивана, которое целиком перешло к московским князьям.
«Отберу у Юрия Переяславль, довольно ему будет и одной Москвы», — говорил Михаил боярам своим.
Но – нашла коса на камень. Снова таинственно взыграла мономахова кровь…
Решителен Юрий, крутенек – не хоромник уже, как отец его, но воин, подобный деду своему Александру Невскому. Такого криком не устрашишь и тверским арапником из седла не выбьешь.
Не только не желает Юрий отдавать Михаилу Тверскому Переяславль, но и на  освободившийся Владимирский стол задумчиво поглядывает.
Несколько раз посылал Михаил Тверской бояр, требуя у Юрия признать его старшинство и добром уйти из Переяславля, Юрий же только посмеивался, отсылая бояр с пространными велеречивыми грамотами, на которые издревле мастаки были московские дьяки. На словах же говорил куда понятнее:
— Передайте князю вашему: «Переяславля хочешь? Так поди возьми, да не споткнись на пути-то…»
Михаил Тверской пребывал в сомнении, не зная, что ему делать: ехать ли в Орду за ярлыком на великое княжение, либо собирать рати на Юрия. Да только не ясно еще, чья возьмет, уж больно Москва в силу вошла. Не сковырнешь ее без татар.
Возможно, долго еще решался бы Михаил, да только подзуживали его постоянно бояре — свои и владимирские перебежчики:
— Подумай, князь, давно ли Москва деревенькой была, а уж чванится. Почто Юрию и братьям его в Переславле сидеть? Нынче там сидят, завтра во Владимир на старший стол запрыгнут. Ты же, княже, нынче старший в роду Всеволода Большое Гнездо, а стало быть и на Руси.
— Так-то оно так, да только Москва-то не больно нам кланяется, — с сомнением отвечал Михаил. – Что ж посоветуете, бояре?
— Ты, князь, не медли, ступай в Орду за ярлыком да поторопись, а то опередит тебя Юрий Московский. Мы же в ту пору, как пойдешь ты в Орду, похватаем братьев Даниловичей, сколько сможем, сами же пойдем с ратью под Переяславль и возьмем его.
Послушавшись бояр, Михаил отправился в Орду. Вскоре, проведав об этом, туда же заспешил и Юрий Московский.
Когда он проезжал через Владимир, митрополит Максим стал уговаривать его не ходить в Орду и не спорить с Михаилом, обещая, что Михаил даст ему волостей, каких он пожелает. Юрий же отвечал туманно: «Я иду в Орду так, по своим делам, а вовсе не искать великого княжения».
Истинной же причиной поездки Юрия в Орду было беспокойство его по поводу Переяславльского княжества, которое, будь на то воля хана, легко могло быть отнято у Москвы и отдано Михаилу Тверскому.
Покидая Москву, Юрий оставил вместо себя на княжении брата своего Ивана Даниловича, поручив ему оборонять город в свое отсутствие.
Здесь мы впервые встречаемся с главным героем нашим Иваном Даниловичем Калитой, другим сыном покойного Даниила. Он был в те годы очень юн, едва ли двадцати лет, но уже известен на Руси как храбрый и деятельный князь, поразительно схожий лицом и предприимчивым нравом с отцом своим. Впрочем, прозвище Калиты получил он много позднее, тогда же говорили о нем просто, как о сыне Даниила Московского – Иване, брате Юрьевом.
***
Вскоре после отъезда Юрия тверские бояре перешли к решительным действиям против Московского княжества. Безуспешно попытавшись перехватить и пленить на дороге в Орду самого Юрия, которого спас быстрый конь его, они внезапно напали на Кострому и захватили сидевшего тут третьего сына Даниила – Бориса.
Вскоре же остававшийся в Москве Иван Данилович получил дурное известие из Твери. Гонец, переодетый купцом, передал ему грамоту от одного из верных Москве бояр:
«Князь, поспеши! Акинф с великой ратью идет под Переяславль, дабы взять его для Михаила.»
Прочитав в грамоте, кто стоит во главе тверских полков, Иван Данилович посуровел лицом. От боярина Акинфа не стоило ждать добра. Прежде служил он у Андрея Городецкого, от Андрея перебежал к Даниилу Московскому, от Даниила же Московского, будучи обойден бывшим киевским боярином Родионом Несторовичем, Акинф, злобясь и пылая жаждой мщения, перебежал к Михаилу Тверскому, и с тех пор копил злобу на Москву.
Не медля ни дня, Иван Данилович с небольшой дружиной поскакал в Переяславль, велев старшему боярину Родиону Несторовичу, тому самому, на которого злобился Акинф, собирать полки и идти следом за ним.
Едва успев прибыть с дружиной в Переяславль, Иван Данилович был взят Акинфом в осаду.
— Не выстоять нам, князь. Лучше откроем им ворота, — говорили малодушные переяславльцы, наблюдая со стен, как тверичи готовятся к штурму.
— Отобьемся. Не силой ратей города берутся, а трусостью защитников, — отвечал им Иван Данилович.
Три дня князь Иван мужественно отбивался из города, на четвертый же день на выручку ему явился Родион Несторович и зашел тверичам в тыл.
Увидев со стен знакомый стяг, Иван Данилович, не мешкая, сделал вылазку из города и разбил взятые в клещи тверские полки. В кровавой сече боярин Родион Несторович собственноручно убил Акинфа и, насадив голову его на копье, поднес ее Ивану, сказав:
— Вот, господин, твоего изменника, а моего местника голова!
Не одобрив такой жестокости, Иван велел с честью похоронить боярина и всех павших в бою тверичей.
— Не дело нам глумиться над костями наших павших братьев. Под одним Богом ходим: сегодня они пали, а завтра наш черед наступит, — сказал он, пригласив священников переяславльских отпеть погибших.
* * *
Тем временем Михаил и Юрий почти одновременно достигли Орды и явились к хану Тохте. Тохта не стал вдаваться в степень старшинства русских князей, и ясно заявил, что ярлык получит тот, кто больше заплатит за него.
Михаил тверской, услышав об этом, поднял такую цену, что Юрий и все бывшие с ним бояре ужаснулись, отлично зная, что увеличение и без того огромной дани принесет Руси верное разорение.
Не пожелав участвовать в этом торге, Юрий сказал Михаилу:
— Отец и брат, ты даешь больше: я уступаю, ибо не хочу грабить Русскую землю.
Так ярлык на великое княженье достался Михаилу Тверскому. Для Москвы же настали нелегкие времена.
 

«ПОЛОЖУ ДУШУ МОЮ ЗА МНОГИЕ ДУШИ»
Мученическая кончина Михаила Тверского

Вернувшись из Орды с ярлыком и узнав о поражении своего войска и гибели Акинфа, Михаил Тверской пошел на Юрия войной, однако Юрий с крепкой засадой  заперся в Москве. Видя, что приступом Москву не взять, Михаил пожег пригороды и, заключив с Юрием мир, вернулся в Тверь.
В тот же месяц Михаил послал наместников своих в Новгород, велев сказать: «Буду вам князь». Новгород, не желавший ссориться с татарами, давшими Михаилу ярлык, принял тверских наместников с честью и посадил у себя. Однако вскоре наместники стали притеснять новгородцев, творя им многие обиды, и новгородцы затаили на Михаила зло.
Собравшись на вече, они решили изгнать наместников, что и сделали. В ответ Михаил захватил Торжок и перекрыл подвоз хлеба в Новгород. Для города, стоявшего на неплодородных землях и не имевшего своего хлеба, это означало верный голод и, проголодав одну зиму, новгородцы смирились. Весной, в самое распутье, новгородский владыка Давыд поехал в Тверь заключать с Михаилом мир.
Приняв владыку, Михаил согласился «отворить ворота» для обозов и вновь послал своих наместников в Новгород, взяв с него за мир 1500 гривен серебра. Разумеется, тверские наместники не стали после этого случая великодушнее, и подати, которыми они облагали новгородские земли, не уменьшились.
Тем временем, не веря заключенному с Михаилом Тверским миру, Юрий торопливо укреплял Москву, одновременно усиливая всеми возможными средствами свое княжество. Всего за два года ему удалось присоединить к своему уделу Коломну, воспользовавшись смертью у него в плену рязанского князя, некогда плененного отцом его.
Мир с Тверью был недолгим. Через два года Михаил вновь подошел к Москве, бился под ее стенами, вновь сжег пригороды, но ушел, так и не взяв города.
* * *
В 1313 году в Орде умер старый хан Тохта, и новым ханом стал племянник его Узбек. Узнав о смерти Тохты, Михаил Тверской вновь заспешил с богатыми дарами в Орду, желая получить ярлык на великое княжение и от Узбека.
Отсутствием Михаила решились воспользоваться новгородцы, чтобы с помощью московского князя избавиться от притеснений тверского.
«Хотим тебя на княжение», — послали сказать они Юрию.
Получив от новгородцев приглашение, Юрий сначала послал в Новгород Федора Ржевского, который схватил всех тверских наместников, а затем и сам приехал вместе с братом Афанасием. Пишет летописец: «Рады были новгородцы своему хотению.»
Узнав о произошедшем, Михаил впал в ярость. Вскоре многими дарами он убедил Узбека продлить ему ярлык на великое княжение, сам же, взяв с собой татар, отправился наказывать Новгород за изгнание его наместников.
Самого же князя Юрия Узбек по наущению Михаила велел звать в Орду на суд: «Коли добром не явишься, князь Гюргий, пошлю войско разорять земли твои».
Многим плачем провожали новгородцы Юрия, когда уезжал он в Орду. Не чаяли, что вернется он назад живым. Вскоре после отъезда Юрия в новгородские земли прибыл с татарскими ратями Михаил Тверской. Новгородцы вышли со своими полками к Торжку, но были совершенно разбиты и принуждены были просить Михаила о пощаде.
Не желая идти на штурм города, ибо тогда он был бы совершенно разграблен татарами, а ему самому бы ничего не досталось, тверской князь согласился на мир, стребовав с Господина Великого Новгорода чудовищный откуп в 50 тысяч гривен серебра. Кроме того он до основания разрушил кремль в Торжке, который был для Новгорода исключительно важным приграничным укреплением.
Казалось, теперь, получив ярлык на великое княжение и собирая дань со всех земель, князь Михаил окончательно получил первенство на Руси.
— Быть Твери главным городом, а Москве ей вовек кланяться.
— Ничего – покланяется, шея-то не дерево сухое — от поклонов не сломается. Ну, а коли не похотят кланяться, возьмем Москву на щит и сроем ее, как Торжок, — рассуждали тверские бояре.
Московские бояре отмалчивались, с беспокойством ожидая известий от Орды. И известия эти вскоре последовали, да еще какие – которых и никто предугадать не мог…
* * *
Провожая князя своего Юрия Даниловича в Орду, в Москве уверены были, что суждено ему сгинуть там без следа, головой заплатив за самоуправство в Новгороде. Однако Юрий недаром был внуком Александра Невского и сыном премудрого и острожного Даниила Московского. Ставить на нем крест было еще рано.
Оказавшись в Орде и представ перед Узбеком, Юрий сумел не только отвести от себя все обвинения, но и завоевать симпатию хана своим спокойным мужеством. Проведя в Орде более года и часто выезжая с Узбеком на охоту, Юрий вскоре так полюбился хану, что тот выдал за него сестру свою Кончаку, которую Юрий крестил с именем Агафьи. Породнившись с ханом, Юрий получил от него ярлык на великое княжение и отбыл на Русь со своей молодой женой и ордынским начальником Ковгадыем, посланным проводить его.
Узнав о возвращении Юрия, Михаил Тверской вышел ему навстречу со своими полками. Рати встретились в 40 верстах от Твери, вблизи села Бортенева. Здесь произошла злая сеча, в которой Юрий, не ожидавший отпора, был разбит наголову и едва сумел бежать с небольшой дружиной в Новгород. В плену у тверичей оказалась молодая княгиня Кончака, брат Юрия Борис и множество других знатных пленных.
Хитрый Ковгадый, видя победу тверского князя, понял, что ему и его татарам несдобровать, если они вступят в битву. Тогда он велел орде своей бросить стяги и отступить, а на другой день послал к Михаилу с миром и поехал к нему в Тверь. Михаил принял его, и Ковгадый стал говорить ему:
— Мы с этих пор твои, да и приходили мы на тебя с князем Юрием без ханского приказа, виноваты и боимся от хана опалы, что такое дело сделали и много крови пролили.
Татарин говорил столь убедительно, что Михаил поверил ему. Получив от тверского князя богатые дары, Ковгадый отбыл в Орду и там стал клеветать на Михаила, обвиняя его во всевозможных преступлениях против Узбека.
Тем временем, сойдясь еще раз для битвы, Михаил и Юрий не стали биться, а заключили между собой перемирие.
«Не станем, брат и отец, проливать кровь православную, пойдем в Орду и там пусть рассудит нас хан», — сказал Юрий Данилович.
«Да будет по мысли твоей», — отвечал Михаил.
Соглашаясь идти в Орду, тверской князь не ведал, что против него в Орде уже составился заговор. Коварный Ковгадый, уверивший Михаила в своей искренней дружбе, оклеветал его и настроил против него Узбека. Узбек вначале колебался, не веря Ковгадыю, но тут случилось так, что любимая сестра Узбека – Кончака, внезапно скончалась в плену у Михаила, а Ковгадый, оповещенный об этом, уверял, что она отравлена тверским князем. Это окончательно предрешило судьбу Михаила.
— Вызвать его в Орду на суд! Если же не приедет, пусть пеняет на себя, – велел Узбек.
* * *
Уже по дороге в Орду Михаил убедился, что оклеветан перед ханом. Когда он был во Владимире, к нему явился посол из Орды по имени Ахмыл и сказал ему:
— Хан призывает тебя! Если не поспеешь в месяц, уже назначена рать на города твои: Ковгадый обнес тебя перед ханом, сказав, что не бывать тебе в Орде.
Испугавшись за отца, сыновья Михаила Дмитрий и Александр стали говорить ему:
— Отец! Не езди в Орду сам, но пошли кого-нибудь из нас. Сам видишь ныне, что хану тебя оклеветали.
Михаил же, помолившись, твердо отвечал им:
— Хан зовет не вас и никого другого, а моей головы хочет. Если не поеду, вотчина моя вся будет опустошена и множество христиан избито; после когда-нибудь надобно же умирать, так лучше теперь положу душу мою за многие души. Без воли же Божьей и волос не упадет…
Уже предчувствуя беду, Михаил разделил между сыновьями удел свой и, написав духовное завещание, под плач княгини, сыновей и бояр отправился в Орду.
Найдя Узбека при устье Дона, Михаил одарил всех князей ордынских, всех ханских жен и самого хана и стал ждать решения своей участи.
Неустанно подстрекаемый Ковгадыем, Узбек вызвал к себе обоих русских князей и сказал своим вельможам:
— Сотворите суд князьям этим. Правого – одарю, виноватого – казню. Судьей же и обвинителем назначаю слугу своего Ковгадыя.
Этим выбором судьи решение было уже, по сути, предопределено. Да и разве может праведный судья, быть одновременно и обвинителем?
Услышав, что судить его будет недруг его Ковгадый, Михаил упал духом; Юрий же, напротив, ободрился.
Вскоре Михаила привели в собрание вельмож ордынских, где Ковгадый зачитал ему обвинение:
«Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил».
Всё это было явной ложью. Михаил защищался, но тщетно. Его связали, отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, и, наложив на шею тяжелую колоду, повели за ханом Узбеком. Узбек же, почти забыв уже о Михаиле, направлялся тогда на грандиозную охоту, подобную тем, что устраивал некогда покоритель Вселенной Чингиз-хан. Одних загонщиков, которые, в угоду Узбеку и его вельможам, должны были сгонять зверей с Кавказских хребтов, было собрано несколько сотен тысяч – со всех покоренных монголами народов.
Так в последние дни земного своего пути Михаил мог видеть лишь величие татар и скорбеть о своей судьбе и судьбе народа своего.
* * *
 Днем, кроме стражи, тверского князя сопровождал лишь один отрок, данный ему в услужение. Ночью же руки и шею Михаила забивали в колодки, и князь, которому колодки не давали лечь, читал псалтирь. Отрок же сидел перед своим закованным господином и переворачивал страницы. Порой отрок засыпал, и Михаил, не желая тревожить его, перечитывал многократно одни и те же строки, вникая в глубокий их смысл...
Многие прежние грехи простились Михаилу за эти часы страданий…
Однажды днем, когда руки князя были раскованы, к нему подъехал незнакомый татарин и негромко, чтобы не слышала стража, сказал, что поможет Михаилу бежать, если тот одарит его.
— Князь, лошади готовы, я же буду проводником! Когда завтра на заре Узбек поедет на охоту со всеми слугами, ты спасешь свою жизнь.
Это было величайшее искушение, однако Михаил, собрав весь дух свой, отказался.
— Если я один спасусь, — сказал он, — а людей своих и сына оставлю в беде, то какая мне будет слава?
Вскоре, завершив охоту, Узбек остановился под городом Дедяковым и стал здесь лагерем. Спустя двадцать четыре дня, Ковгадый велел привести Михаила на торг и, поставив его на колени, сказал, глумясь:
«Слуги, почему не снимете с него колоду? Разве не ведаете, что завтра хан простит его?»
Слуги же, заранее подговоренные, отвечали:
«Завтра и снимем, как ты говоришь».
«Как вы жестоки, слуги! – отвечал с притворной жалостью Ковгадый. — Ну по крайней мере поддержите колоду, чтоб не отдавила ему плеч».
Посмеявшись на Михаилом, Ковгадый велел увести его. Когда же Михаила вели через торг, князь пришел в изнеможение и присел на бревно отдохнуть. Тотчас вокруг него собралась бывшая здесь же на торгу толпа греков, немцев и литвы и стала со смехом показывать на него.
Тогда один из русских бояр сказал Михаилу:
— Господине! Видишь, сколько народа стоит и смотрит на позор твой, а прежде они слыхали, что был ты князем в земле своей. Пошел бы ты в свой шатер, чтобы не видели они твоего посрамления.
Михаил с трудом поднялся и побрел прочь. Отрок же придерживал его колоду.
* * *
Спустя день князь попросил священников отпеть ему заутреню, часы, прочел со слезами правило к причащению, исповедался и призвал сына своего Константина, чтобы объявить ему последнюю свою волю.
Простившись с сыном, Михаил в смятении душевном попросил:
— Отрок, открой мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе.
Отрок открыл ему псалтырь и открылся псалом: «Сердце мое смутися во мне, и страх смертный прииде на мя».
— Что значит этот псалом? — спросил князь у священников, те же, не разъясняя, поспешили указать ему на другой псалом: «Возверзи на господа печаль свою, и той тя пропитает и не даст вовеки смятения праведному».
Когда Михаил закончил читать псалмы, в шатер вбежал отрок, стоявший снаружи:
— Господине! Приближаются сюда Ковгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа.
Бояре и сын Константин устрашились, Михаил же сказал твердо:
— Знаю, зачем они идут, чтобы убить меня. Бегите же все к ханше, а то как бы и вас не убили со мной.
Константин и бояре, боясь Ковгадыя, поспешили удалиться к ханше. Юрий же Московский и Ковгадый, не подходя к шатру, остановились на торгу. В шатер же к Михаилу послали убийц.
Вскочив в вежу, убийцы схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проломилась. Когда же Михаил поднялся на ноги, убийцы повалили его на землю и стали бить ногами. Наконец один из них по имени Романец, видимо, славянин, выхватил нож и, ударив им Михаила в ребро, вырезал сердце. Вслед за тем имущество убитого князя разграбили татары, а тело мученика бросили на торгу нагим.
Подъехавший Юрий велел своим слугам прикрыть тело, положить его на доску и привезти на телеге в город Маджары. Из Маджар повезли тело в Русь и похоронили в Москве в Спасском монастыре.
После же, когда между сыновьями Михаила Тверского и Юрием Московским был заключен мир, тело Михаила было привезено в Тверь и отдано скорбной вдове его – княгине Анне Кашинской.
За свою мученическую кончину, искупившую все былые согрешения его, князь Михаил Ярославич Тверской причтен был православной церковью к лику святых.
Господи, введи нас всех в Царствие Твое с душою чистой и непоруганной!
 

«НАСТАЛ, ВИДНО, МОЙ ЧЕРЕД…»

Энергичный Московский князь Юрий Данилович  ненамного пережил своего соперника. Клевета, пущенная им и сразившая Михаила Тверского, в скором времени обернулась против него самого.
В 1324 году подросший сын Михаила Тверского – Дмитрий Грозные Очи пожелал отомстить за своего отца. Он отправился в Орду и перед ханом обвинил Юрия в утайке татарской дани, которую тот по повелению хана собирал на Руси. Узбек, поверив клевете, дал Дмитрию ярлык на великое княжение, а к московскому князю отправил грозного посла Ахмыла звать его к ответу.
Плосколиц Ахмыл, жирен. В семь халатов одет – стоит в тереме, отдувается… Кажется добряком, да только все знают на Руси: мягко стелет, да жестко спать.
— Радуйся, Гюргий-князь, зовет тебя хан наш Узбек, чтобы наградить паче всех князей русских. Будешь ты сидеть перед ханом на большем месте и получать из руки его куски жирной баранины. Нет в Орде чести большей… Придешь ли?
Узкие глаза татарина, смотрящие в пол, поднялись и сверкнули.
— Передай хану: буду в Орде, — ответил князь.
Отпустив Ахмыла с дарами, Юрий стал собираться в Орду.
— Не покидай нас, княже! Сам ведаешь, не за добром приезжал Ахмыл. Нельзя верить его льстивым словам. В прошлый раз присылал его хан к Михаилу… — предупреждали его бояре.
Юрий и сам знал, что Узбек зовет его не с добром, а по проискам тверских князей, но отказаться было нельзя. Прояви он малодушие и не явись, за ослушание пришлось бы платить всей земле Московской, да не гривнами – кровью.
На московском столе оставил Юрий брата своего Ивана Даниловича, которому и прежде приходилось княжить в Москве во время длительных отлучек его в Новгород и в Орду.
— Прощай, Иван. Не поминай лихом! Если не на этом свете свидимся, то на том. У Бога смерти нет, — сказал Юрий.
— Прощай и ты, брат, — со слезами целуя его, отвечал Иван Данилович.
— Тебе одному скажу. Видит Бог, как тяжело у меня на сердце. Будь моя воля, не ехал бы, но, коли останусь – ведаю, пришлет Узбек рать и вырежут всех в вотчине нашей.
Перекрестившись, Юрий принял благословение, и, сев на коня, с немногими боярами отправился в путь.
В воротах конь его споткнулся, а потом, не желая идти, упрямился и то и дело оборачивал морду к городу. Юрий же, неприятно пораженный этим, веле привести ему другого коня.
— Настал, видно, мой черед платить за грехи, — сказал Юрий.
* * *
Путь в Орду вышел для московского князя долгим и опасным.
Тверские бояре, как и прежде, стерегли его на всех дорогах, желая схватить и доставить в Орду своими руками, сказав: «Вот преступник! Не своей волей приехал он на суд, но нашей!» Чтобы не быть плененным, Юрию приходилось выбирать окольные пути, но все равно возле Ярославля он едва не был захвачен братом Дмитрия Грозные Очи Александром Михайловичем – и отбился лишь чудом.
Наконец окольной дорогой через Пермь Юрий прибыл в Орду и предстал перед ханом. Узбек принял его плохо и, едва взглянув на дары, послал за Дмитрием Грозные Очи.
Войдя в шатер, Дмитрий Грозные Очи поклонился хану и обратился к Московскому князю:
«Ведаешь ли, Юрий, что нынче за день?»
«Не знаю того.»
«Ведай же: нынче канун казни отца моего Михаила! Привело же нас небо встретиться в этот день!»
В следующий миг Дмитрий Грозные Очи выхватил меч и зарубил Юрия Даниловича на глазах хана Узбека.
Так погиб князь Московский Юрий. Дмитрий Грозные Очи пережил его ненамного: по ордынскому обычаю, все совершившие убийство без приказа хана должны были быть казнены. Так случилось и с Дмитрием…
 

ИВАН КАЛИТА НА КНЯЖЕНИИ МОСКОВСКОМ

По смерти Юрия Московского старшинство в Данииловом роде перешло к брату Юрия – Ивану.
Оплакав брата, Иван Данилович стал единолично княжить в Московской волости. Первым поступком его было призвание в Москву из Владимира митрополита Петра, с которым он и прежде был очень близок духовно. Этим поступком князь Иван желал положить благое начало своему княжению.
В ту пору митрополиты русские уже прочно обосновались в северной Руси, перенеся туда в 1299 году престол свой из разоренного Киева.
Митрополит Петр давно уже всем сердцем любил Москву, в которой часто останавливался для отдыха во время частых своих путешествий по Русским землям. Главной же причиной переезда митрополита Петра в Москву, была глубокая душевная привязанность его к Ивану Даниловичу, в котором прозорливо видел он спасителя и объединителя Русских земель.
Святой митрополит Петр недолго прожил в Москве и преставился в следующем же, 1326 году. Незадолго перед смертью он призвал к себе Калиту и завещал похоронить себя в Москве в построенном для того каменном храме во имя Успения Святой Богородицы.
«Если меня, сын, послушаешься, храм Пречистой Богородице построишь и меня упокоишь в своем городе, то и сам прославишься больше других князей, и сыновья, и внуки твои, и город этот славен будет, святители станут в нем жить, и подчинит от себе все остальные города».
Калита поспешил исполнить волю митрополита, и еще при жизни его заложил Успенский собор. Митрополит же Петр своими руками вытесал себе каменный гроб и написал для собора запрестольный образ.
Его мощи, положенные в Успенском соборе, великую благодать принесли Москве, оберегая ее в часы испытаний. Следующий после Петра митрополит Феогност, человек исключительной святости, не пожелал оставить гроба чудотворца и остался в Москве, которая с той поры навсегда стала местом жительства митрополитов.
 

ВОССТАНИЕ В ТВЕРИ ПРОТИВ ТАТАР В 1327 ГОДУ

«В лето 1327, сентября 15 убили в Орде двух князей: Дмитрия Михайловича Тверского да князя Александра Новосильского в один день и на одном месте.
Того же лета князю Александру Михайловичу дано великое княжение, и пришел Александр из Орды и сел на великое княжение.»
Однако княжение Александра Михайловича в Твери не было долгим, и один необдуманный поступок его превратил процветающий волжский город в пепелище, и все города Русские, кроме Новгорода и Москвы в погибель.
Летопись пишет об этом горестном для Руси событии следующими словами:
«Вскоре за умножение грехов наших дьявол вложил злую мысль безбожным татарам. Стали они говорить беззаконному царю:
— Если ты не погубишь князя Александра и всех князей русских, то не будешь иметь власти над ними.
И беззаконный и трехклятый всему злу начальник Шевкал, разоритель христиан, отверз скверные уста свои начал говорить, дьяволом учим:
— Господине царю, если мне велишь, я пойду на Русь и разорю христианство, а князя их убью, а княгиню и детей к тебе приведу».
В действительности же дело обстояло несколько иначе. Шевкал или Щелкан, как называют его летописи, был двоюродный брат хана Узбека – Чол-хан. В то же лето, как Александр Михайлович Тверской получил ярлык на великое княжение, Чол-хан с большим татарским отрядом пришел в Тверь и начал творить там многие насилия, оскорбляя жителей и их жен. Явился же Чол-хан на Русь с тем, чтобы взять с князя Александра Михайловича и с бояр его долг за дарованный ему ярлык на великое княжение.
Насилие и самовольством Чол-хана были тем больше, что он был не простым баскаком – сборщиком дани, но двоюродным братом Узбека, и считал себя вправе творить на Руси всё, что возжелает. И вот Чол-хан ездил со своими татарами по Твери, словно по завоеванному городу, грабил, брал, что ему захочется, непокорных же убивал.
«Беззаконный же Шевкал, разоритель христианский, пошел на Русь с многими татарами и пришел в Тверь, и прогнал князя великого Александра Михайловича со двора его, а сам стал на дворе великого князя со многою гордостью и яростью и воздвиг гонение великое на христиан насильством, и граблением, и битьем, и поруганием. Люди же городские тверичи повсегда терпели оскорбления от поганых, и жаловались они много раз великому князю Александру Михайловичу, дабы он их оборонил. Он же видел озлобление людей своих, но не мог их оборонить и велел им терпеть.»
Однако тверичи терпеть уже не могли, и у них с каждым новым днем пребывания Чол-хана нарастала ненависть к татарам.
Всё чаще на городском торгу слышался плач, жалобы оскорбленных и возмущенные крики:
— Что ж деется ныне, православные! Церкви поругают! Слыхали ли: вчера в Спасе, как служба шла, татарин срывал ризы, оклады ломал и глумился над верой нашей. Отца же Антония саблей ткнул в лицо.
— Позорят, аспиды, жен и дочерей наших! Вчера после позора бросилась девка одна в Тверцу с камнем. Грех смертный взяла на душу.
— Нич-чег-го… Придет час: захлебнется семя каиново своей кровью!
Гнев тверичан ждал только часа, чтобы прорваться. Случилось это вопреки воле князя Александра Михайловича, многократно посылавшего сказать тверичам: «Сами ведаете силу татарскую. Терпите ныне со смирением, не могу заступиться за вас, ибо погибель будет земле».
Пишет тверская летопись:
«И было это 15 августа месяца ранним утром, когда торг собирается. Некий диакон тверитин, прозвище ему Дудко, повел кобылицу молодую и очень тучную на водопой на Волгу. Татары же, увидев это, отняли ее. Тогда диакон начал громко кричать:
— О мужи тверские, не выдавайте!
И был между ними бой.
Татары, надеясь на свое самовластие, начали сечь, и тотчас стеклись люди, и пришли в смятение, и ударили во все колоколы, и стали вечем, и поднялся град весь. Весь народ тотчас собрался, и восстали все. И кликнули тверчи и начали избивать татар, где кого поймают, всех подряд, пока самого Шевкала не убили. Били всех подряд, не оставили и вестника, кроме пастухов, которые в полях пасли табуны коней. Те схватили лучших жеребцов и скорей бежали на Москву, а оттуда в Орду и там возвестили кончину Шевкала.»
Так избит был в Твери ханский посол, а кроме него все ордынские купцы и все татары, бывшие в городе. Когда Александру Михайловичу донесли об этом, он заплакал и сказал: «Безумцы, ведали бы, какую кару навлекли на себя!»
 

КАЛИТА В ОРДЕ

Татары не сразу решились донести хану Узбеку о восстании в Твери и гибели Чол-хана, сына брата отца его. Происходило это оттого, что в Орде существовал обычай казнить гонцов, привозивших дурные вести. Эта же весть не была просто плохой, но убийственной, как для Руси, так и для самих глашатаев.
Утаивать её однако долго было нельзя, и гонцы, пугливо подталкивая друг друга, подошли к ханской веже. Так Узбек узнал всё…
Внешне хан воспринял известие довольно равнодушно. Их трех гонцов он лишь одному приказал поломать спину, сведя ноги его к голове – такова была процедура бескровной казни у татар. Однако в Орде, успевшей хорошо изучить  хана, знали – этим не ограничится. Узбек всегда медлил с принятием решений о наказании, пытая провинившихся томительным ожиданием.
Через несколько недель Узбек призвал к себе пять темников, под каждым из которых было по 10 тысяч войска, и велел татарской рати идти на Тверь и затопить ее кровью, вырезав всех, начиная от младенцев, доросших до оси тележной. После же Твери хан велел темникам идти на Москву, Рязань, Новгород – и опустошить тем же способом всю Русскую землю.
О татарских сборах стало известно на Руси, и, чтобы отвратить суровую эту кару, Иван Данилович решился ехать в Орду.
Супруга его Соломонида, бояре и дети прощались с отцом своим, думая, что идет он на верную смерть. Он же отвечал, что смерть у всех одна, когда же наступит – одному Богу ведомо.
Когда Иван Данилович прибыл в Орду, татарские темники закончили уже все приготовления, подготовили припасы и осадные машины и ожидали лишь ханского приказа, чтобы выступить.
Проведя Калиту сквозь недружелюбный торг, где всякий смотрел на него с любопытством и опаской, как на князя, смертно прогневавшего хана, привели его к Узбеку.
Хан сидел на небольшом возвышении, окруженный знатными ордынскими вельможами и, глодая бараньи ребра, милостиво бросал недоеденные остатки своим приближенным. Те же, сравнивая свои и чужие куски, определяли в милости ли они нынче у хана. Вельможи, кому достался жирный и большой кусок – радовались, получившие же обглоданную кость дрожали.
Когда Калита вошел в шатер и по обычаю опустился перед ханом на колени, Узбек, чуть приподнявшись, швырнул к ногам его совсем кость без мяса, ожидая, что сделает русский князь.
Иван Данилович не пошевелился, продолжая все так же смиренно смотреть на ковер. Так томительно прошла минута. Молчал хан, молчал Калита, молчали и ордынские военачальники, ожидая решения Узбека.
Наконец хан поманил к себе толмача:
— Переведи, как он посмел показаться мне на глаза? Может, у него семь жизней, или он надеется на своего распятого Бога?
— Казни меня одного, но не наказывай Русскую землю, — отвечал по-татарски Калита.
Услышав звуки родной речи, Узбек удивленно приподнял брови и отослал толмача.
— Нет, Иван-князь, я не стану ломать тебе спину... – сказал он задумчиво. —  Крамольны Русские князья. Чуть ощутят себя в силах – восстают, режут баскаков; да только далеко ли ускачет стреноженный конь? Ты же хоть и крамолен, да умен. Не только не убью тебя, но и обещаю тебе ярлык на великое княжение. Будешь ты один владеть всеми улусами земли вашей. Говори, рад тому?
Иван Данилович молча поклонился.
— За ту же честь, что даровал я тебе, должен ты, Иван-князь, с полками своими разорить улус Александров, взять Тверь и кровью затопить непокорный город. Даю я тебе пять темников с войском, ты же возьмешь еще князя суздальского… Где Тверь стояла – должно быть пепелище. Князя же Александра приведешь ко мне в оковах на суд и на казнь.
Калита с ужасом взглянул на Узбека: «Так вот какова цена за честь татарскую!»
— Не неволь меня, хан, — взмолился он. — Какая слава пойдет обо мне? Разве мало для наказания одних орд татарских?
Узбек нахмурился:
— Сам решай, князь-Иван. Откажешься – сожгут мои темники твой город и все иные земли разорят. Тверь же всё равно не уцелеет. И так доносили уж мне, что высоко задирает твоя Москва голову… Отвечай ныне же: пойдешь на Тверь?
Иван Данилович перекрестился. Как хотелось взять меч и с размаху опустить его на плоское ненавистное лицо Узбека! За жизнь свою он не боялся, да только за спиной его вся Русь. Откажись он идти на Тверь, не спасет это ни Твери, ни волости Московской, ни иных земель славянских. В который раз подумал Калита: «Будь ныне Русь единой, давно сбросили бы рабское ярмо».
Вслух же сказал:
— Будь по твоей воле, хан, иду на Тверь…
«Кто берег свою отчизну, да и всю Русскую землю, тот должен был идти с татарами хотя бы против родного отца», — напишет многими веками позже историк и бытописатель наш И.Е.Забелин.
* * *
Вскоре татарские отряды, усиленные московской и суздальской дружинами, взяли на щит Тверь и разорили ее. Калита, как мог, пытался остановить кровопролитие, однако это оказалось невозможным. Татары пожгли и разорили не только Тверь, но «положили пусту всю землю Русскую».
Уцелели лишь Москва, отчина Калиты, и Новгород, сумевший вовремя откупиться от корыстных татарских темников.
Князь же тверской Александр бежал в Новгород, но новгородцы побоялись принять его. Тогда он укрылся в Пскове, а братья его нашли убежище в Ладоге.
Более десяти лет скрывался тверской князь от гнева хана Узбека, то, сидя в Пскове, то укрываясь у немцев и в Литве. Все эти годы Узбек требовал от Ивана Калиты и других русских князей схватить и привезти ему Александра, они же хотя и ходили на Псков, но для того лишь, чтобы не вызвать татарского гнева. До битвы же дело не доходило, и князь Александр всегда имел возможность вовремя укрыться.
Наконец Узбек сумел коварно вызвать Александра в Орду, сказав, что хочет даровать ему прощение и зовет его к «великому жалованию».
Александр не верил хану, однако не хотел больше бегать от татар.
В Орде Александр Михайлович Тверской был сразу схвачен, и казнь его была назначена на 29 октября 1339 года.
Александр, хотя и мог бежать, подобно отцу своему Михаилу, не сделал этого и мужественно стал ждать назначенного дня. Утром он исповедался, причастился и, сделав распоряжение о княжестве своем, стал прощаться с боярами и сыном Федором.
Вскоре отроки его вбежали в вежу с известием о приближении палачей. Князь Александр встал и, поцеловав икону, сказал боярам:
— Оставайтесь в шатре – я же сам выйду им навстречу, ибо не пристало русскому князю страшиться поганых.
Выйдя навстречу своим убийцам, Александр был рассечен по суставам вместе с сыном своим Федором.
Тела мучеников были отправлены в Тверь к княгине Анне Кашинской и положены в соборной церкви возле гробниц святого Михаила и Дмитрия Грозные Очи. Страдание же великой княгини Анны Кашинской всем близко было на Руси, ибо лишилась она в Орде любимого мужа своего, внука и двух сыновей. За страдание это, праведную жизнь и многие свершавшиеся у гроба ее чудеса причислена она была по преставлению к лику святых.
 

МОСКВА – ПЕРВЫЙ ИЗ ГОРОДОВ РУССКИХ

После стольких обрушившихся на нее ударов Тверь не могла  боле соперничать с Москвой и навеки утратила первенство. Внешним же проявлением победы Москвы над Тверью было перенесение в нее из Твери большого колокола из церкви Спаса.
Тем временем Москва стараниями Калиты год от года становилось всё сильнее и краше, вызывая восхищение всех, кто приезжал в нее.
Повествует летопись:
«В лето 1328 сел Иван Данилович на великом княжении всея Руси, и была с тех пор тишина великая на 40 лет, и перестали поганые воевать Русскую землю и убивать христиан, и отдохнули христиане от великой истомы, и многой тягости и от насилия татарского, и была с тех пор тишина великая по всей Русской земле.
В лето 1329 князь великий Иван Данилович пошел с ратью к Пскову на князя Александра Михайловича и вернулся с пути.
Месяца мая в 21 день основана была церковь каменная на Москве во имя святого Ивана Лествичника. Того же лета и совершена была и освящена.
В лето 1330 месяца мая в 10 день благоверный князь великий Иван Данилович заложил церковь каменную на Москве, во имя святого Спаса, честнаго его Преображения, близ своего двора. И велел быть тут монастырю, и собрал черноризцев и возлюбил монастырь тот больше иных монастырей. И часто приходил в него молитвы ради и много милостыни подавал монахам, живущим там, еду и питье и одежду. И оброки и всякие требования неоскудно и льготы многие творил им, дабы никто не обидел их. И церковь ту украсил иконами, и книгами, и сосудами, и всяким узорочьем. И привел туда первого архимандрита Иоанна, мужа сановитого и разумевшего говорить по книгам.
В лето 1331 месяца мая в 3 день был пожар на Москве и погорел город Кремник (Кремль).
В лето 1332 была в земле Русской дороговизна и голод хлебный и скудность всякого жита.
В лето 1333 благоверный князь великий Иван Данилович создал церковь каменную на Москве во имя святого архангела Михаила. В одно лето начата была и кончена.
В ту же зиму приведена была князю Семену Ивановичу княжна из Литвы именем литовским Августа, и крестили ее, и нарекли ей имя в святом крещении Настасия. И был брак на Москве велик, свадьба князю Семену. А князь Семен был тогда 17-ти лет».
* * *
Тишина, воцарившаяся на Русской земле более чем на сорок лет, целиком была заслугой Калиты. Осторожное и разумное поведение московского князя в отношении татар привело к тому, что они перестали беспокоить русскую землю. Более того, Узбек, усыпленный «смиренной мудростью» Ивана Даниловича, покровительствовал московскому князю, не догадываясь, что позволяя русским землям собираться вокруг Москвы, он тем самым в будущем создает могучую силу против ордынского владычества. В числе же многих тягот Калиты был сбор дани для Орды со всех княжеств Русских, что и было залогом мира с татарами.
Не желая разорять Русь поборами, Калита как рачительный хозяин в равной мере распределял дань по всем городам русским, включая богатый Новгород. Скапливаясь ежегодно в Москве, дань с сильной ратью отправлялась Узбеку. Счастьем для Руси было то, что дань эта отныне была лишь денежной и не сопровождалась приездом татар на Русь, в то время как прежде ордынские баскаки угоняли в полон многих русичей, засчитывая их как часть дани.
— Позорно ты, ярмо татарское. Послано ты за многие грехи отцам и дедам. Ведаю, настанет час, когда не дети наши, но внуки разобьют поганых и свободна будет стоять Русь, — говорил Калита митрополиту Феогносту.
Именно с тех благословенных для Руси лет великого князя Ивана Даниловича стали называть Калитой, и меткое это прозвище навсегда соединилось с его именем. «Калита» было название большого кошеля, который князь всюду носил с собой, щедро раздавая из него милостыню всем нищим и немощным.
Купцы и бояре, зная этот его обычай, шептались уважительно:
— И есть он Калита, верно прозвали простолюдины. Собирает он в свой кошель земли русские. Скупает их у монастырей, у бояр, у всех, кто не может заплатить дани татарской. Слыхали, скупил он недавно у обнищавших князей северо-восточных Белоозерск, Кострому, Галич, Перемышль и Углич. Зяблые, пустые были города, а нынче под рукой Москвы в цвет пошли.
Спокойствие и сила Москвы привлекали во владения Ивана Даниловича множество крестьян, ремесленников и купцов, поселявшихся в его все увеличивающихся землях. Кроме того к Калите из иных русских княжеств переходили всякий год знатные бояре со своими дружинами, видя в нем князя решительного и сильного. Это также способствовало тому, что вскоре Москва была не только местом проживания митрополита, но и самым сильным княжеством, которому никто не решался уже бросить вызов. Даже самовластный Новгород согласился принять наместников Калиты, хотя нередко прогонял их, добиваясь некоторых льгот.
В 1339 году Калита обнес Москву дубовыми стенами и, кроме храма Успения Богородицы, заложил еще три церкви — Спаса на Бору, Михаила Архангела и Ивана Лествичника под Колокола. Впоследствии прозовут ее Иваном Великим и станет она символом Москвы.
Еще при жизни Ивана Даниловича величали великим князем Всея Руси. С его княжения принято говорить о начале единодержавия.
 

«ЖИВИТЕ КАК ОДИН ЧЕЛОВЕК»

В конце марта 1341 года великий князь Всея Руси Иван Данилович опасно захворал. Почувствовав приближение смерти, он призвал к себе сыновей своих Симеона, Даниила, Иоанна и Андрея.
С трепетом вошли сыновья в отцовскую спальню. У образа в углу молился митрополит. Бояре расступились, пропуская княжичей.
Отец их, укрытый по грудь, лежал на дубовой кровати. Его жилистые руки бессильно вытянулись сверху медвежьей шкуры.
Заметив сыновей, Иван Данилович сделал им знак приблизиться.
— Сыновья мои, пришло мне время покинуть этот мир, — проговорил он с усилием. – Ныне же хочу наделить вас. Подойди, отче…
Митрополит приблизился к кровати и, проследив направление взгляда умирающего, взял со стола свиток:
— Я Иван Данилович, великий князь Всея Руси, отходя к Богу, отдаю старшему сыну Симеону 26 городов и селений, в числе которых примыслы Юрия Даниловича — Можайск и Коломна; второму сыну, Ивану — 23 города и селения, из них главные Звенигород и Руза; третьему, Андрею, 21 город и селение, из них известнее Серпухов; княгине же своей Улиане с меньшими детьми – 26 городов и селений.
Слабым движением руки Иван Калита попросил митрополита остановиться, сказав:
— После дочитаешь, отче… Боюсь не успею… Дети мои, видите ныне, что больше других одарил я Симеона. Дал я ему все крупные города и селения, дабы не было средь вас розни и слушали бы вы его, как меня… Молю же вас, как некогда молил пращур наш Ярослав, живите дружно и будьте все как един человек. Тогда и врагов сокрушите, и Русь соберете, как я собирал ее многим своим радением. Стольный же град Москву даю я вам, дети, в совместное владение, дабы владея ей, не разлучались бы вы и миром решали все вопросы о Русской земле. Да будет тому порукой Господь наш Вседержитель…
Простившись с детьми своими и боярами, Калита просил их удалиться.
— Сами видите, завершил я ныне все земные дела. Пришел черед подумать о жизни вечной. Отче, вели облечь меня в схиму, дабы не князем великим покинул бы я сей мир, но схимником…
С суровым и важным лицом митрополит склонил голову и дал знак внести схиму – черную длинную мантию и куколь – черный островерхий наголовник с нашитым на нем белым крестом…
«В лето 1341 преставился князь великий всея Руси Иван Данилович, внук великого Александра, правнук великого Ярослава, в чернецах и в схиме месяца марта в 31 день. А в гроб положен апреля в 1 день в церкви святого архангела Михаила, которую он создал в своей отчине на Москве».

  на главную