Глава седьмая

СТАРЫЙ ГОРОД

                                                                                                                                                                             Жизнь — штука  простая, но  это  не значит,  что  в  ней  нет  места  чуду.

Пупырь Великий (дедушка нашего Пупыря)

Трюша и Бормоглотик спешили как могли, чтобы предупредить дедушку Мокея о нападении карликов. Но ещё издали они учуяли запах гари и поняли, что враги их опередили. Над полянкой, где стоял шалаш лесника, поднимался дым. Когда мутантики осторожно выглянули из кустов, все уже было кончено.

Лесник Мокей  был убит, его шалашик из сухих веток сожжен, а олени (две лани с оленятами и один взрослый олень-самец с роскошными рогами синего цвета), которых Мокей обычно кормил в это время, стояли на поляне и удивленно смотрели на пепелище, не понимая, куда исчез добрый старый лесник и почему он к ним не выходит. Заметив Трюшу и Бормоглотика, олени испуганно сорвались с места и умчались в чащу.

Всё ещё надеясь, что дедушке Мокею удалось стать невидимым и убежать, друзья подошли к шалашу и увидели на траве кровь. Чуда, в которое им так хотелось верить, не произошло. Похоже, карлики подкрались к леснику сзади, когда он вышел кормить оленей, оглушили его булавой или метательным камнем и утащили с собой.

Трюша, хорошо знавшая дедушку, стала всхлипывать, нос её набух, как спелая груша.

— Сейчас не время плакать, нужно предупредить остальных, — сказал Бормоглотик и, подойдя к висевшему на дереве тазу, который карлики, к счастью, забыли снять, несколько раз сильно ударил по нему толстой веткой.

Звон разнёсся далеко по всему лесу, подхваченный ветром. Подождав немного, мутантик снова ударил по тазу и бил по нему до тех пор, пока ветка не сломалась.

— Надеюсь, что кто-нибудь услышал, — сказал он Трюше.

И кто-нибудь в самом деле услышал. Кусты затрещали, и на поляне появился запыхавшийся Толстый Грыз со своими воинами. Они ушли ещё не очень далеко и, услышав набат, бросились на поляну, сообразив, что там должен кто-то быть.

— Если Королева догадается, что мы проворонили мутантиков, она скормит нас Пауку! — крикнул Грыз.

Реакторные карлики погнались за Трюшей и Бормоглотиком, но те хорошо знали лес и сумели затеряться в густых зарослях краснотала, переходивших в березовую рощицу. В березовой рощице друзья залезли на дерево и, притаившись в густой листве, видели, как карлики пробежали мимо них в сторону Свалки.

— Странно, что они не взяли с собой собак, которые бы нас выследили, — сказал Бормоглотик, когда треск сучьев под ногами у их неуклюжих преследователей затих вдали.

— Собаки слишком громко лают, а карлики хотели напасть тайно, — предположила Трюша.

Приятель пристально посмотрел на нее:

— Послушай, а почему ты не стала невидимой, когда они чуть не догнали нас? Я же кричал тебе!

— Я не хотела оставлять тебя одного, — сказала девушка, отводя взгляд, и нос её опять стал пунцовым.

— Нам нельзя оставаться на месте, — озабоченно заметил Бормоглотик. — Карлики могут вернуться.

И, чутко прислушиваясь, не слышны ли голоса или топот врагов, они спустились с дерева и пошли по тропинке мимо заброшенного поселка. В густых зарослях лопуха на небольшой полянке они услышали тоненький плач и увидели маленькую девочку-лобастика.

— Меня зовут Бубнилка, — сквозь слёзы проговорила она. — А вы шерстюши? Мы посылали вам письмо с воро-о-оной!

Наконец, немного успокоившись, девочка рассказала, как реакторные карлики ворвались в библиотеку и схватили всех лобастиков, и только ей удалось спрятаться. Вспоминая о том, как враги забросали их зажигательными горшками и ничего не стало видно из-за дыма, малышка снова начала всхлипывать.

— Уже смеркается, — сказал Бормоглотик, посмотрев на сереющее небо. — Пупырь и Мумуня ждут нас в камышах.

— Можно я пойду с вами? — с надеждой спросила Бубнилка.

— Не волнуйся, мы бы и не оставили тебя одну, — и Трюша взяла девочку за руку.

Когда они подошли к топкому берегу ручья, где в камышах их должны были ждать Пупырь и Мумуня, стало уже почти совсем темно, и каждый шорох, непонятный звук в лесу — а ночной лес всегда полон пугающих звуков — заставлял их вздрагивать.

— Пупырь! Мумуня! — негромко крикнула Трюша. — Мумуня! Пупырь!

Они звали ещё долго, но никто не откликался, только сухо шуршали верхушки камыша.

— Их здесь нет, — сказал Бормоглотик. — Они ещё не пришли, если только... — и сразу замолчал.

— Что “если только?” —  Трюша с беспокойством схватила его за руку.

— Ничего, — он замялся, сообразив, что едва не сказал лишнего. —  Мало ли какое может быть “если только”. Я имею в виду, они могли и немного задержаться.

С кваканьем из камышей выскочила трехглазая жаба Биба и прыгнула прямо в руки Бормоглотику.

— Ну вот — здрасте — подвинься! — удивился тот. — Откуда ты здесь взялась, Биба? А что у тебя во рту? А ну покажи!

Он встряхнул недовольную жабу, и на ладонь Трюши упало маленькое колечко с блестящим камушком.

— Это колечко моей мамы, она никогда с ним не расставалась!  —  ахнула девушка. — Значит, Мумуня была здесь! Почему она не дождалась меня? Неужели её схвати...

— Не волнуйся, — быстро перебил Бормоглотик. — Биба могла стащить колечко при пожаре, спрятать его во рту и носить весь день. Она вечно таскает всё во рту.

— Давайте посмотрим в камышах, вдруг найдем там кусочки твоей мамы! — предложила Бубнилка. Как многие очень маленькие дети, они говорила все, что приходило ей в голову, не задумываясь над тем, как это может быть воспринято.

Увидев, как вздрогнула Трюша и как мгновенно похолодела её рука, Бормоглотик набросился на малышку:

— Как ты могла такое сказать? Ты что, совсем глупая?

— Я только сказала то, что ты подумал, — сказала лобастик.

— Я этого не думал! — запротестовал Бормоглотик, заметив, как в ужасе отшатнулась от него Трюша.

 — Нет, подумал! — заупрямилась наивная Бубнилка. — Мы, лобастики, умеем читать мысли! Ты подумал: “Вдруг сюда прибежали красноглазые собаки и разорвали её?” А про кусочки я уже сама придумала.

— Не спорь, Бормоглот. Может, ты и прав. Давайте пойдём в камыши и посмотрим, — тихо сказала Трюша, и мутантик поразился её мужеству.

Ярко светила багровая луна. Каждый кратер и каждая выбоина на её поверхности были отчетливо видны. После исчезновения озонового слоя над Землей, и луна и солнце на заходах и восходах стали ярко-красными, а звезды можно было рассмотреть даже днём.

Жаба Биба прыгала впереди по камышам, показывая дорогу, а Трюша, Бормоглотик и Бубнилка следовали за ней. Наконец, Биба остановилась и заквакала. На потрескавшейся от долгой засухи земле лежала пустая упаковка из-под слабительных таблеток и тщательно свёрнутый фартук Мумуни.

Бормоглотик поднял фартук: крови на нем не было, и тесемки были не оборваны, а аккуратно развязаны. Это немного успокоило хвостатенького мутантика, значит, Мумуня сняла его сама, и карлики или красноглазые собаки не разорвали её. Но в то же время, раз Пупырь и Мумуня не дождались их, значит, случилось что-то серьезное, возможно, за ними гнались, и они боялись привести погоню к ручью.

Друзья прождали их ещё несколько часов. Наступила уже середина ночи, луна совершила почти треть своего пути по небу, а Пупыря и Мумуни все не было. С другой стороны ручья, от болотца и от зарослей красноглазых собак, тянуло гарью и видно было алое зарево.

— Это со Свалки, — сказала Трюша.

Внезапно задремавшая на Мумунином фартуке Бубнилка застонала и подняла голову.

— Мне приснилось, что нас схватили! Давайте спрячемся!

— Ерунда, малышка! В сны не надо верить! — засмеялся Бормоглотик.

— Нет, надо! Нам, лобастикам, снятся не простые сны, а только вещие.

Поверив ей, мутантики затаились под мостом и правильно сделали. Вскоре над их головами загрохотали шаги, деревянный мостик заскрипел и стал раскачиваться. По нему шли два карлика-лазутчика и везли тачку с награбленным добром. Впереди них на поводке, привязанный к тачке, бежал красноглазый пес с куцым хвостом.

Почуяв мутантиков, собака зарычала и натянула поводок, царапая передними лапами доски мостика. Тачка накренилась, и в ручей из нее что-то упало.

— Нытик, твой пес опрокинул тачку! — закричал один карлик на другого. — Уйми его, или я проломлю ему голову булавой!

— Он кого-то почуял, Плю, — раздался сиплый голос второго карлика. — Небось, где-то в камышах прячутся сбежавшие шерстюши! Я спущу его с поводка, и мы на них поохотимся!

— У нас нет времени. Большой Паук зашевелился. Мы можем не успеть на жертвоприношение. Я не хочу пропустить такое потрясающее зрелище, — заспорил Плю. — Наши говорят, Бешеный Блюм захватил нескольких живых лобастиков и хочет бросить их Пауку.

Услышав такое, Бубнилка не выдержала и тихонько всхлипнула. Пёс залаял и снова стал рваться, но Нытик дернул за поводок и пнул ногой:

— Цыц, Мухомор! Сидеть!..

— Ну, ты долго ещё? — нетерпеливо спросил Плю. — Сколько мы будем стоять? У меня от одного вида воды голова кружится.

— Ладно, ты меня уговорил. Я сам не хочу опоздать на жертвоприношение. Только давай подожжем камыши, и пускай эти уроды, если они там в самом деле есть, сварятся заживо! — Нытик противно захикикал и вытащил горшочек с углями. Он стал дуть на угли, пока они не покраснели, а потом бросил горшок в сухой камыш. Заросли запылали, а карлики, полюбовавшись немного этим зрелищем, подхватили тачку и побежали к реактору, где их ждала Рыжая Карла.

Чтобы не задохнуться от дыма, Бормоглотик, Трюша и Бубнилка прыгнули в ручей и перешли его вброд. Вода едва доставала им до пояса, так обмелел он в последнее время.

— Вы слышали, что карлики сказали о Пауке? — спросила Бубнилка. — Они хотят накормить его лобастиками! Значит, мой папа, дедушка Умник и дядя Отелло пока живы!..

Неожиданно малышка замолчала и укоризненно посмотрела на Бормоглотика.

— Ну вот опять!.. Ты только что подумал, что они обречены! — укоризненно сказала она. — И что если ещё не погибли, то вот-вот погибнут. Неужели тебе приятно думать о плохом?

— Прости, — расстроился Бормоглотик. —  Я не хотел об этом думать, само подумалось.

Они вышли на противоположный берег и оглянулись. Над камышами с треском поднималось яркое пламя, и метров на сто вокруг было светло как днем. Огонь мог перекинуться на сухой лес, и тогда начался бы большой пожар, от которого могла выгореть вся роща. Хорошо ещё, что было безветренно. Из камышей вылетали встревоженные двухголовые утки и с криками носились над ручьем. В зарослях остались гнезда, и те утки, которые уже успели высидеть птенцов, теперь торопились увести их к ручью.

Надеясь найти Пупыря и Мумуню, Бормоглотик и Трюша стали пробираться к Свалке. Путь их лежал через заросли Красноглазых Собак, и один раз они даже услышали издалека их вой. Но, видимо, псы испугались отблесков огня и не выглядывали из чащи, а, может быть, хотя об этом не хотелось думать, они были уже сыты...

— Бормоглотик, ты боишься? — спросила Трюша, прижимаясь к его теплому боку.

— Я боюсь? С чего ты взяла? Я никогда ничего не боюсь! — заверил её мутантик и опасливо покосился на Бубнилку, не заметила ли она опять, что он говорит не то, что думает. Все-таки ужасно неприятно, когда кто-нибудь заглядывает тебе в голову и читает твои мысли.

Но Бубнилка молчала, она шла впереди, низко опустив голову и смотрела себе под ноги. Её тоненькая косичка, в которой вместо бантика была прищепка, изредка вздрагивала.

И вот, наконец, заросли Красноглазых Собак остались позади, и друзья вышли к Свалке, которая, как и камыши, была освещена красным заревом. Карлики обожали все поджигать, и после них везде оставалось только пепелище. В мерцании огня плясали маленькие силуэты карликов, которые продолжали грабить посёлок. Они вытаскивали из домов все, что представляло для них ценность, грузили на тачки и самокаты и волокли в свои норы под реактором. Из поселка доносились их торжествующие крики и пьяный смех.

Трюша, Бормоглотик и Бубнилка едва успели спрятаться, как мимо них на трехколесном велосипеде проехал Собачий Хвост. На шее у него висели женские бусы, а к велосипеду была привязана тележка, на которой лежало несколько отрубленных голов. Но чьи они, в темноте разобрать было трудно.

За Собачьим Хвостом на самокатах ехали карлики из его личной охраны. Они с завистью оглядывались на пылающий поселок, где продолжались грабеж и попойки. Хвост взял телохранителей, потому что опасался за свою жизнь, допуская, что его соперник уже послал кого-нибудь убить его. Сегодня Блюму бы это простилось, потому что все только и говорили о его победе над шестируким великаном. Даже карлики из отряда Собачьего Хвоста, обычно испытывающие неприязнь к Бешеному Блюму, сегодня были восхищены его мужеством.

— Слышал, Блюм победил монстра? Ткнул его копьем в живот, тот и сдох! Это потому что у него копье заговоренное! — прошептал один из телохранителей Хвоста у него за спиной.

— Да, нашему Хвостишке такого вовек не сделать, — тихо подтвердил другой. — У него даже такой колесницы, как у Блюма, нет, только трехколесный велосипед. А уж как выпендривается!

Их начальник сделал вид, что ничего не слышал, хотя все в нем клокотало от злости. Сегодня Блюм — герой, и наверняка слух о его победе уже дошел до Королевы. “Если не считать монстра, — завистливо думал “Хвост”, — ему досталась легкая победа — лобастиков меньше, чем шерстюш и они не умеют становиться невидимыми.”

Молодой вождь остановил велосипед и повернулся к телохранителям:

— Хочу вас предупредить кое о чем. Если Карла узнает, что вы смогли убить только десяток шерстюш, а остальные разбежались, она побросает вас в пруд. Поэтому скажете, что остальные шерстюши сгорели. Все поняли?

Телохранители закивали. Они отлично знали нрав своей Королевы и не сомневались, что, узнай она правду, не миновать им пруда.

— Клянемся Злом, мы будем молчать, — твердо обещали они.

— Вот и отлично, а то я приказал бы отрезать вам языки и скормил бы их псам, — процедил сквозь зубы Хвост и поехал по дороге в сторону реактора, где в тронном зале его уже ждала Карла с отчетом об операции.

Когда отряд проехал, маленькие мутантики осторожно вышли из своего укрытия.

— Слышали, о чем они говорили? — радостно спросил Бормоглотик. — Многим шерстюшам удалось убежать!

— Многим, да не всем, — грустно сказала Трюша. — Видел головы? Какие же мерзкие эти карлики! Они совершенно бессердечные!

— Ошибаешься, у каждого из них по два сердца, но, видимо, дело не в них, — печально заметил Бормоглотик.

— Я хочу сходить на Свалку и посмотреть, нет ли там моих родителей. Вдруг они попали в беду? Как только я подумаю о том, что их головы могли быть среди... — голос Трюши задрожал.

—  Не говори ерунды! Пупырь и Мумуня знали об опасности и были очень осторожны! — решительно сказал её друг, чтобы рассеять у девушки все сомнения. — А на Свалку тебе нельзя  — там полно карликов, — и он указал на множество крошечных фигурок, суетившихся вокруг горящих домов.

— Ну и что, что полно. Я стану невидимой! — сказала Трюша. — Я уже два дня не становилась невидимой, и у меня есть небольшой запас. Минут на пять, я думаю, хватит. Ждите меня, я скоро вернусь!

Трюша хотела уже бежать на Свалку, а Бормоглотик не знал, как её остановить и решил идти с ней, чтобы защитить подругу от опасности, как вдруг Бубнилка осторожно дотронулась до ладони девушки. Её маленькая бледная мордашка с огромными, как у всех лобастиков, ведущих ночной образ жизни, глазами, была очень серьезна.

— Ты ищешь своих родителей? — спросила она. — Их зовут Пупырь и Мумуня? Я знаю, где они.

— Откуда? — Трюша присела рядом с малышкой на корточки. — Как ты можешь это знать, когда ты их никогда не видела?

— Я только учусь читать мысли, потому что я ещё не совсем выросла, — тихо сказала Бубнилка. — Иногда я могу читать их близко, а иногда далеко, но только если это очень сильные мысли. Я не знаю, как это объяснить, но порой мысли бывают сильными и отчетливыми, а подчас очень слабыми и смутными. Твои родители попали в капкан, карлик по имени Толстый Грыз схватил их. Я почувствовала это ещё давно, но только сейчас поняла, что они твои мама и папа, ведь я раньше не знала, как их зовут.

— В какой капкан? — переспросила Трюша, все ещё надеясь, что малышка ошибается. — Откуда у нас в лесу капканы?

— Я точно не знаю, —  пожала плечиками Бубнилка, — но, кажется, это была ловушка для синерогих оленей. Карлики расставили её на тропинке, а когда Пупырь  пробегал мимо, на него свалилась сеть. Мумуня ждала его на берегу ручья, а потом забеспокоилась, что мужа долго нет и побежала за ним. Она уже почти распутала Пупыря, но тут на нее тоже упала сеть. Кажется, карлики всегда расставляют ловушки по две, на случай, если один олень захочет помочь другому.

— Какой ужас! — Трюша, чтобы не закричать, зажала рот ладонью.

— А потом прибежали красноглазые собаки, и Пупырь с Мумуней стали невидимыми, собаки бегали вокруг и рычали, не понимая, куда они делись, — продолжала девочка, напряженно наморщив лобик и прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Она словно бы складывала единую картину из разрозненной мозаики. — А Пупырь и Мумуня так и лежали, запутанные в сетках, невидимость их кончалась. А когда она уже совсем пропала, появился Толстый Грыз с воинами, прогнал собак и схватил твоих родителей. Вначале хотел их убить, а потом вспомнил про Большого Паука и про то, что чудовище любит получать свою добычу живой... И Грыз потащил их к реактору...

— А что с ними сейчас? Ты слышишь их мысли? — Бормоглотик, сам того не замечая, схватил малышку за плечи и встряхнул.

— Мне больно! — пожаловалась Бубнилка. — Не сжимай меня!

— Прости, я не хотел, — хвостатый мутантик, спохватившись, отпустил её. — Ты знаешь, что с Пупырем и Мумуней сейчас?

— Не знаю, — плаксиво сказала девочка. — Стенки у реактора толстые, я не могу ловить мысли сквозь них. И ещё там в реакторе слишком много злобных и страшных мыслей, они бродят целыми стаями, бьются в стенки... я их боюсь.

Друзья долго молчали, обдумывая сложившееся положение. Только в кармашке Мумуниного фартучка, который был теперь на Трюше, спросонья поквакивала Биба. Жабе было хоть бы хны, напали карлики или нет, потому что в кармашке было тепло и животик у нее был туго набит вкусненькими слабительными таблеточками, аспиринчиком, глюконатиком кальция и кусочками горчичников.

— Мы должны пробраться в реактор и помочь Пупырю, Мумуне и лобастикам, пока их не отдали Пауку, — решительно сказал Бормоглотик. — Я подумал о Старом городе. Со стороны луга к реактору не подобраться, там мощные укрепления и карлики стерегут ворота день и ночь, а со стороны Старого Города — я это сам видел — к реактору идут подъездные пути. Там очень влажное место, из-под земли бьют родники, и, мне кажется, что карлики редко там бывают. Они ненавидят воду.

— Через Старый Город? — с ужасом переспросила Трюша. — Оттуда ещё никто не возвращался живым.

— Ты забыла обо мне, — напомнил Бормоглотик. — Я же ходил туда целых два раза, и хоть бы что.

— Это потому, что ты не заходил дальше пригорода, а все ужасы начинаются уже в самом городе, — сказала девушка.

О Старом городе среди мутантиков ходило множество самых страшных слухов и легенд. Говорили, что там живут чудовища, намного более ужасные и злобные, чем карлики и красноглазые собаки. Ещё говорили, что никто из тех, кто бывал в городе — не в пригороде, а в самом городе! — никогда не возвращался. Случалось иногда, что целые экспедиции мужественных мутантиков переходили через железнодорожную линию, отделявшую предместье от самого Города. Из таких экспедиций не возвращался никто, только эхо иногда доносило со стороны города  крики боли и ужаса, а потом — нечто похожее на рев чудовищ. А потом земля начинала дрожать, как если бы происходили обвалы и камнепады.

Даже карлики, чей реактор был почти рядом со  Старым Городом, никогда не решались переходить границу, и, можете поверить, у них были на то очень веские причины. Около пятнадцати лет назад две сотни лучших реакторных карликов, вооруженных до зубов, под предводительством предыдущей Королевы Тушонки-IV отправились на завоевание Старого Города. У них было более пятидесяти колесниц, катапульты, тараны, огромные запасы метательных копий и камней, рядом с карликами бежало более сотни красноглазых собак, отлично выдрессированных и жестоких — и из всего этого войска не вернулся никто, только прибежала одна собака и тут же издохла, хотя никто не видел её ран.

О Тушонке-IV и её гвардии больше никто никогда ничего не слышал. После исчезновения бывшей Королевы власть в реакторе захватила Рыжая Карла. Она не имела наследственного права, но была хитра, коварна и опиралась на поддержку некоторых вождей, которых потом перессорила друг с другом и постепенно сжила их со свету. Это черепа бывших соратников с пустыми глазницами и оскаленными зубами, торчали на копьях вокруг её трона.

Разумеется, после такого грандиозного провала захватнического плана, о штурме Старого Города карлики и думать забыли и только изредка с ужасом косились на огромные многоэтажные дома по ту сторону железной дороги, которую теперь никто из них не решался переступить.

— В Старый город, так в Старый Город! — сказала Трюша очень решительно, мечтая только о том, чтобы и внутренне чувствовать себя так же решительно, как она это произнесла.

Бубнилка поправила прищепочку на своей косичке.

— Я тоже п-пойду, — заявила она, чуть-чуть заикаясь от страха. — Вы же не оставите меня од-дну?

Бормоглотик посмотрел на них и покачал головой:

— Да, гвардия у меня ещё та. Две девчонки! — вздохнул он. — Ну, что ж, выбора нет... Как вы смотрите на то, чтобы поплыть в Старый город по ручью? По-моему, это самый короткий путь.

Бубнилка и Трюша не возражали. Правда, малышка пропищала, что не умеет плавать, но, если придётся все равно поплывет, вцепившись в какую-нибудь палочку и сильно-сильно работая ногами.

— Я ценю твое самопожертвование, но у меня есть лодка, — улыбнулся Бормоглотик. — Очень большая и хорошая лодка, даже с парусом! Хотя ручей и порядком обмелел, течение в нём все равно быстрое.

Они быстро пробежали через заросли и вышли к ручью чуть выше моста. Камыши ещё немного дымились, но из земли уже пробивались верхушки новых камышей. В условиях радиоактивных осадков, выжигавших почву, многие растения сумели приспособиться и успевали завершить весь свой жизненный цикл за один-два дня — от дождя до дождя.

— А твоя лодка не сгорела? — спросила у друга Трюша.

— Сейчас узнаем, потерпи немного.

Бормоглотик перешел вброд ручей, на минуту скрылся в темноте, а потом вернулся, толкая перед собой по воде большое жестяное корыто. Внутри него лежали надувные подушечки, чтобы мягко было сидеть, а на борту светившейся в темноте краской была сделана надпись: “Отважный Первопроходец.”

— Это и есть твоя лодка? А она нас всех выдержит? — Трюша с сомнением оглядела корыто.

—  А вот это мы проверим, — заявил мутантик. Он подогнал корыто и помог девочкам залезть в него. Трюша, держась за руку Бормоглотика, прыгнула в корытце прямо с берега, чтобы не замочить мохнатенькие ножки в туфельках на каблучке.

“Отважный Первопроходец” едва не опрокинулся и просел под их тяжестью. Девушка взвизгнула, но лодка выровнялась, и оказалось, что она очень устойчиво держится на плаву.

— Я чуть не упала в воду! — пожаловалась Трюша.

— Сама виновата — не надо было прыгать. Ну что, выходим в открытое море? — и Бормоглотик оттолкнулся коротким самодельным веслом. Корыто покачнулось, царапнуло дно и выплыло на середину ручья. Быстрое течение подхватило его и понесло вдоль высоких берегов. Кошачий мутантик стоял на носу “Отважного Первопроходца” и веслом направлял движение лодки, отталкиваясь от дна.

Для важности он даже надел белую капитанскую фуражку, которую раньше прятал под надувными подушками. Капитанская фуражка все время сползала ему на глаза, закрывая обзор, и Бормоглотику приходилось то и дело поправлять её. Эту фуражку, как и подушки, и само корыто, и вкусненькие лекарства, и другие свои богатства мутантик притащил из маленького магазинчика, который обнаружил на окраине Старого города во время одного их своих последних походов.

— Ну, как вам плавание? Правда, не хуже, чем на яхте? — спросил он через некоторое время, оборачиваясь к своим спутницам.

—  На яхте? По-моему, это больше похоже на подводную лодку, — сказала Трюша, опасливо глядя куда-то вперед.

— Почему? — удивился Бормоглотик.

— А потому что мы сейчас врежемся в сваю и наша надводная лодка станет подводной, — объяснила девушка и, зажмурившись, вцепилась ручками в борта корыта.

Капитан схватился за весло и только в последнюю секунду, сильно оттолкнувшись, сумел избежать столкновения с торчавшей из ручья бетонной сваей.

— И как я её сразу не заметил! — воскликнул он, когда опасность уже миновала.

— Потому что ты хвастался, — сказала Трюша, открывая сначала один глаз, а потом другой.

Они плыли уже около получаса, когда направление ручья круто изменилось, и впереди показался небольшой водопад. “Отважного Первопроходца” закрутило на стремнине, протащило по камням и сбросило с водопада. Только широкое дно корабля и мелководье спасли путешественников от корытокрушения. Трюша, Бормоглотик и Бубнилка свалились друг на друга и образовалась такая сложная куча-мала, что в темноте долго нельзя было разобрать, где чья рука или нога и чей это пушистенький хвостик выглядывает из-под Трюши. Бормоглотик некоторое время разглядывал его в недоумении, размышляя, откуда у его подруги вдруг взялся хвост и как он его раньше проглядел, а потом догадался, что хвост был его собственный.

Когда маленькие мутантики наконец разобрались, что к чему, и вновь приняли вертикальное положение, корыто уже выровнялось, миновало стремнину и тихо покачивалось на спокойной глади ручья.

— Дядя Бормоглотик, а ты когда-нибудь раньше плавал по этому ручью? — спросила Бубнилка, потирая ушибленный о борт лобик.

— Ну как тебе сказать... Вообще-то только вверх по течению к своему болотцу, а там вставал на якорь, — признался кошачий мутантик, зная, что соври он, малышка все равно прочтет правду в его мыслях.

— Так я и думала, — хихикнула Трюша. — Наш отважный капитан, оказывается, не так опытен, как хочет выглядеть со своей фуражкой.

Но самая трудная часть их путешествия была ещё впереди. Камыши на берегу закончились, и течение несло “Отважного Первопроходца” на открытое место. Здесь ручей разливался шире, течение уменьшило свой бег, и корыто ползло еле-еле, несмотря на то, что Бормоглотик сильно отталкивался веслом.

Неожиданно раздался злобный лай, и на берег выскочили три карлика с рычащими красноглазыми псами на поводках. Это были солдаты из отряда Толстого Грыза, охотившиеся за шерстюшами и лобастиками, избежавшими смерти и укрывшимися в Странном Лесу. Увидев своими зоркими глазами дрейфующее на ручье корыто, а в нем мутантиков, карлики издали торжествующий крик. Рыжая Карла обещала по ведру ртути за каждого убитого беглеца, и солдаты предвкушали желанную награду.

Не решаясь сунуться в воду, карлики с берега забрасывали корыто камнями и копьями, а так как оно проплывало совсем близко от берега, ни один метательный снаряд не пролетал мимо цели. Мутантики бросились на дно и вздрагивали, когда о жестяные стенки их корабля барабанили камни. Теперь, Бормоглотик не мог больше отталкиваться веслом — ведь стоило ему высунуться, он мгновенно был бы убит или ранен, поэтому корыто замерло на месте, совсем не продвигаясь вперед и служило отличной мишенью для карликов.

Солдаты не торопились,  растягивая удовольствие. Задача казалась им совсем простой — всего несколько метров воды разделяло их и мутантиков. Видя, что те надежно укрыты железными стенками корыта от камней и копий, а сама посудина хорошо держится на воде и не переворачивается, один из карликов со свистом раскрутил кнут, и крючок на его конце впился в капитанскую фуражку на голове Бормоглотика. Солдат потянул кнут, и фуражка маленького мутантика, взмыв в воздух, оказалась у него в руках. Карлик нахлобучил фуражку на заросшую шерстью макушку и снова стал раскручивать кнут. На этот раз он собирался зацепить крючком одну из ручек корыта и притянуть его к берегу.

Красноглазые псы натягивали поводки и рвались в ручей, они уже даже не лаяли, а хрипло сипели от злобы. В отличие от карликов псы не боялись воды и были полны решимости опрокинуть корыто и растерзать прятавшихся в нем мутантиков. Но солдаты и сами надеялись вот-вот заполучить добычу и не спускали псов с поводков.

Кнут со свистом рассек воздух и крючок зацепился за ручку корыта, подтягивая его к берегу. Понимая, что это их последний шанс, Бормоглотик быстро высунулся из корыта и ударил по натянутой веревке веслом. Не ожидавший этого карлик, выпустил кнут и, потеряв равновесие, упал в ручей. Барахтаясь, он завопил от ужаса, хотя у берега было мелко и вода едва доставала ему до груди.

— Тону! — орал он, колотя руками по воде и не замечая, что стоит на дне. — Дайте же мне копье, чтобы я мог за него ухватиться! Жлоб! Кука! Чего же  вы ждете! Спасайте меня!

Кука, сжалившись, хотел было протянуть ему копьё, но карлик Жлоб удержал его.

— Мы не обязаны тебя за просто так спасать. Что ты нам дашь за свое спасение? — спросил он у тонущего.

— Все отдам! — заорал бедняга, пуская пузыри. — Жлоб, не будь гадом!

— И кошелечек с монетками дашь? — спросил Кука, присаживаясь у берега на корточки и с жалостью наблюдая за утопающим.

— И кошелечек! Все отдам!

— И кусочек уранового стержня? — добавил Жлоб.

— Грабьте меня, только спасите! Ну что же вы, мне же больно! — визжал тонущий.

Течением его отнесло от берега на середину ручья и закружило в омуте от вывороченного столба.

— И норку свою отдашь? — потирая ладошки, спрашивал Жлоб.

— Всё! Всё отдам! Тону! — карлик исчез под водой, но через минуту, оттолкнувшись ногами, опять вынырнул.

— Ну хорошо! Цени мою доброту! — Кука протянул ему конец копья, но когда утопающий уже почти ухватился за него, вдруг резко отдёрнул руку.

— Э-э! Стоп! — засомневался он. — А если мы тебя спасем, а ты нас надуешь?

С пронзительным душераздирающим криком “Га-ады!”, карлик скрылся под водой и больше уже не показывался.

Солдаты прождали минут пять, а потом Кука недоверчиво сказал:

— Придуривается, хочет, чтобы мы сбавили цену. Как ты думаешь, Жлоб?

Тот почесал заросший рыжей шерстью живот и сказал:

— А может и не придуривается... А коли и вправду утоп, спишем на боевые потери.

Карлики увидели, что вместе с пузырями чуть ниже по течению всплыла капитанская фуражка и переглянулись, сообразив, что их товарищ и в самом деле утонул.

— Ты был моим лучшим другом, мы с тобой вместе росли! — прослезился Кука.  — Теперь твоя норка под фундаментом в три комнатки опустела! Какими глазами я посмотрю на твою вдову? Она такая молоденькая, толстенькая, пышненькая и осталась одна-одинешенька. Ай-ай-ай, какое несчастье! Теперь мне самому придется на ней жениться, чтобы хоть как-то уменьшить её горе!

— А я возьму его кошелёк и все вещи. Пускай у меня побудут,  — заявил Жлоб и потянулся к мешку, лежавшему на берегу.

— Не трогай! Ты никогда его не любил! — завизжал Кука, прыгнув на мешок и вцепившись в него обеими руками.

— Это ты его не любил! Я был его другом! — и Жлоб стал вытаскивать из-под Куки мешок.

Воспользовавшись тем, что карлики, занятые дележом имущества утонувшего, на время забыли о них, Бормоглотик выдвинул раздвижную мачту, сделанную из телескопической удочки и натянул на неё кусок старого брезента. Ветер надул самодельный парус, и кораблик быстро помчался по течению. Тут только карлики спохватились и спустили рвущихся с поводков собак.

— Фас! — заорали они. — Мутанты уходят! Разорвите их!

Красноглазые псы, получив, наконец долгожданную свободу, помчались вдоль берега за быстро удалявшимся корытом. Они прыгнули в воду и поплыли к нему, но момент был уже упущен. “Отважный Первопроходец”, маленький кораблик с надувшимся парусом был уже недосягаем. Некоторое время карлики бежали за ним по берегу, бросая камни, но с каждой минутой все больше отставали. Красноглазые псы, угрюмо поджав хвосты, вылезли на берег и отряхнулись.

— Упустили! — заорал Кука на спутника. — Это все из-за тебя!

— Нет, из-за тебя! И отдай мой кошелек, я его честно украл! — Жлоб, крутя над головой палицей, бросился на Куку, тот встретил его выставленным вперед копьем — и началась драка, закончившаяся тяжелыми увечьями с обеих сторон. Кстати, досталось и неуклюжим псам: карлики в наказание за то, что те упустили добычу, поколотили собак древками копий.

Убедившись, что камни перестали долетать до их маленького кораблика, Бормоглотик встал со дна лодки, где все они лежали, и перевел дыхание:

— Уф! Я думал, мы погибли! Если бы карлики не перессорились, я не успел бы поставить парус.

— Хорош у нас капитан, и паруса быстро поставить не может! — фыркнула Трюша. — С таким капитаном и в тарелке с супом утонешь.

— При чём тут капитан? Женщина на корабле приносит несчастье, а две женщины сумеют быстро превратить корабль в подводную лодку, — проворчал Бормоглотик.

— А у меня ножки мокрые, — пожаловалась вдруг Бубнилка. — Кажется, наше корыто протекает.

— Быть не может, я сам его конопатил! — запротестовал мутантик.

— Наверное, потому и протекает, — съязвила Трюша.

Бормоглотик заглянул в лодку и обнаружил, что во внешней стороне борта торчит короткое метательное копье, а в пробоину вовсю хлещет вода.

— Ну и как, капитан, скоро мы утонем? Я это просто так спрашиваю, из любопытства, — поинтересовалась девушка.

— Возьми ковшик и вычерпывай воду, а я постараюсь заткнуть чем-нибудь дыру, — дал указание Бормоглотик. Кое-как он вытащил копье и приладил к пробоине резиновую заплатку, вырезанную из надувной подушки. Течь на время удалось устранить, и “Отважный Первопроходец”, освободившись от груза воды, с удвоенной скоростью устремился вперед, подгоняемый попутным ветром.

Быстро наступало утро. Небо над равниной посерело и раздвинулось, красный диск луны потускнел и затянулся предрассветными тучами. А до Старого Города плыть было ещё далеко.

Со стороны реактора, разрушенное бетонное основание которого виднелось за деревьями, донесся какой-то ужасный протяжный рёв, от которого даже здесь, вдалеке вибрировал воздух и закладывало уши. Наконец, противный крик прекратился...

— Это Большой Паук, — прошептала Бубнилка. — Он требует пищи... Мы можем не успеть.

— Уверен, лобастики и Пупырь с Мумуней что-нибудь придумают. Они намного хитрее карликов. А нам нужно очень поторопиться, чтобы успеть, — и Бормоглотик, стараясь не смотреть за Трюшу, взялся за весло, направляя движение маленькой лодочки.

— А у тебя уже есть какой-нибудь план? — тихо спросила его подружка.

— Я не уверен, что он сработает, но план у меня есть. Единственное, чего карлики боятся, это воды, и если бы мы как-то смогли затопить реактор... Но это будет непросто.

Русло ручья повернуло, и маленькие мутантики увидели вдали громады заброшенных многоэтажных домов. Кое-где в окнах ещё сохранились стекла, и восходящее с противоположной стороны солнце отсвечивало в них.

Около осыпавшегося железнодорожного моста, Бормоглотик убрал парус.

— Дальше мы пойдем на веслах. За этим мостом начинается Старый Город... — сказал он.

Бубнилка прижалась к девушке своим слабеньким, как у всех лобастиков, тельцем, и Трюша почувствовала, что малышка дрожит.

— Там уже знают, что мы идем... — Бубнилка обняла её ручками за шею.

— Где?

— Там, в городе... Он думает о нас... Он видел, как мы плыли по ручью...

— Кто “он”?

— Не знаю, кто-то, — печально добавила малышка.