на главную
Вернуться в библиотеку
 
ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ
житие
ГЛАВА I. СЫН РАДОСТИ.
Родина Богоноснаго Сергия — Его родители — Их семейство — Чудное предзнаменование — Размышления блаженнаго Епифания — Молитвы святой матери — Урок родителям — Рождение благословеннаго дитяти — Младенец-постник
(1319-1326)
 Верстах в четырех от славнаго в древности, но смиреннаго ныне Ростова Великаго, на ровной открытой местности по пути в Ярославль, уединенно расположилась небольшая обитель во имя Пресвятыя Троицы - заштатный Варницкий монастырь. По древнему преданию, почти шестьсот лет тому назад, была тут некая весь, имя которой забылось в истории, но которая всегда была и будет именита и дорога сердцу православных Русских людей, потому что весь эта была благословенною родиною великаго печальника и заступника Русской земли, Преподобнаго и Богоноснаго отца нашего Сергия, Игумена Радонежскаго и всея России Чудотворца. Здесь было поместье его родителей, благородных и знатных бояр Ростовских Кирилла и Марии; тут был их дом; тут и жили они, предпочитая уединение сельской природы суете городской жизни при княжеском дворе. Впрочем, Кирилл состоял на службе сначала у Ростовского князя Константина II Борисовича, а потом у Константина III Васильевича; он не раз сопровождал их в Орду, как один из самых близких к ним людей; владея достаточным по своему положению состоянием; но по простоте тогдашних нравов, живя в деревне, он не пренебрегал и обычными сельскими трудами; мы увидим потом, что Кирилл посылал, например, своего малолетнего сына за конями так же, как и теперь посылают своих малюток простые поселяне.
Кирилл и Мария были люди добрые и богоугодные. Говоря о них, блаженный Епифаний замечает, что Господь, благоволивший воссиять в земле Русской великому светильнику, не попустил родиться ему от неправедных родителей, ибо такому детищу, которое, по устроению Божию должно было в последствии послужить духовной пользе и спасению многих, подобало иметь и родителей святых, дабы доброе произошло от доброго и лучшее приложилось к лучшему, дабы взаимно умножилась похвала и рожденного и самих родивших во славу Божию.
И праведность их была известна не одному Богу, но и людям. Строгие блюстители всех уставов церковных, они помогали и бедным; но особенно свято хранили они заповедь Апостола: «страннолюбия не забывайте: тем бо не видяще неции странноприяша Ангелы» (Евр. 13, 2).
Тому же учили они и детей своих, строго внушая им не опускать случая позвать к себе в дом путешествующаго инока или иного усталаго странника. До нас не дошло подробных сведений о благочестивой жизни сей блаженной четы; за то мы можем, вместе с святителем Платоном, сказать, что «самый произшедший от них плод показал, лучше всяких красноречивых похвал, доброту благословеннаго древа. Счастливы родители, коих имена прославляются вечно в их детях и потомстве! Счастливы и дети, которые не только не посрамили, но и приумножили, и возвеличили честь и благородство своих родителей и славных предков, ибо истинное благородство состоит в добродетели!»
Кирилл и Мария имели уже сына Стефана, когда Бог даровал им другого сына - будущаго основателя Троицкой Лавры, красу Церкви Православной и несокрушимую опору родной земли. Задолго до рождения сего святаго младенца, дивный Промысл Божий уже дал о нем знамение, что это будет великий избранник Божий и святая отрасль благословеннаго корня.
В один воскресный день его благочестивая мать пришла в церковь к Божественной литурпи и смиренно стала, по тогдашнему обычаю, в притворе церковном, вместе с прочими женами. Началась литургия; пропели уже трисвятую песнь, и вот, не за долго пред чтением святаго Евангелия, вдруг, среди общей тишины и благоговейнаго молчания, младенец вскрикнул у нее во чреве, так что многие обратили внимание на этот крик.
Когда начали петь Херувимскую песнь, младенец вскрикнул в другой раз, и притом уже столь громко, что голос его был слышен по всей церкви. Понятно, что мать его испугалась, а стоявшые близ нея женщины стали между собою переговариваться, что бы мог означать этот необыкновенный крик младенца?
Между тем литургия продолжалась. Священник возгласил: «Вонмем! святая святым!»
При этом возглашении младенец вскрикнул в трети раз, и смущенная мать едва не упала от страха: она начала плакать... Тут ее окружили женщины и, может быть, желая помочь ей успокоить плачущее дитя, стали спрашивать: «где же у тебя младенец? От чего он кричит так громко?» Но Мария, в душевном волнении, обливаясь слезами, едва могла вымолвить им: «Нет у меня младенца; спросите еще у кого-нибудь».
Женщины стали озираться кругом, и не видя нигде младенца, снова пристали к Марии с тем же вопросом. Тогда она принуждена была сказать им откровенно, что на руках у нея, действительно, нет младенца, но она носит его во чреве...
— Как же может кричать младенец, когда он еще в утробе матери? - возражали ей удивленныя женщины.
— «Я и сама удивляюсь этому, отвечала им Мария, и нахожусь в немалом недоумении и страхе...»
Тогда женщины оставили ее в покое, не переставая, впрочем, удивляться этому необыкновенному случаю.
«В наше время, говорит святитель московский Филарет, свидетели подобнаго происшествия, вероятно, имели бы немало заботы об изыскании причины, произведшей сие необыкновенное явление. Более проницательные, может быть, осмелились бы догадываться, что молитвенный восторг благочестивой матери, в три важные периода священнодействия, сообщил необыкновенное возбуждение жизни плоду, который носила она во чреве. Но в то время любили не столько любопытные умствования, сколько благоговейное наблюдение путей Провидения, и народ выходил из церкви, повторяя написанное в Евангелии об Иоанне Предтече: что убо отроча сие будет? (Лук. 1, 66). Да будет над ним воля Господня!»
Благоговейный списатель жития Сергиева, преподобный Епифаний, сопровождает свое повествование о сем необыкновенном происшествии таким размышлением: «достойно удивления, говорит он, что младенец, будучи во чреве матери, не вскрикнул где-либо вне церкви, в уединенном месте, где никого не было, — но именно при народе, как бы для того, чтобы многие его услышали и сделались достоверными свидетелями сего обстоятельства. Замечательно еще и то, что прокричал он не как-нибудь тихо, но на всю церковь, как бы давая понять, что по всей земле распространится слава о нем, — и не тогда возгласил он, когда мать его была где-нибудь на пиршестве, или почивала, но когда была она в церкви, и именно во время молитвы, как бы указывая на то, что он будет крепким молитвенником пред Богом; — не прокричал он в каком либо ином месте, но именно в церкви, в месте чистом, в месте святом, где пребывают святыни Господни и совершаются священнодействия, знаменуя тем, что и сам он будет совершенною святынею Господа в страхе Божием. Достойно замечания также и то обстоятельство, что не возгласил он однажды или дважды, но именно трижды, являя тем, что он будет истинным учеником Святыя Троицы, так как троичное число предпочитается всякому другому числу, потому что везде и всегда сие число является источником и началом всего добраго и спасительнаго».
После сего, приведя из ветхозаветной и новозаветной истории примеры и указания, свидетельствующия о важном знаменовании троичнаго числа, и воспомянув страшную тайну Триипостаснаго Божества, блаженный Епифаний продолжает: «подобало и сему младенцу трижды провозгласить еще во чреве матери, прежде рождения на свет, в предзнаменование того, что он будет некогда служителем Святыя Троицы и многих приведет к познанию Бога, научая словесных овец своих веровать во Святую Троицу, единосущную во едином Божестве. И действительно, рассуждает далее Епифаний: не служило ли все это явным указанием на всё дивное и досточудное в последующей его жизни? Не сбылось ли всё это самым делом в его чудесных деяниях? И кто видел и слышал о первых предзнаменованиях, тот должен был потом верить и тому, что последовало за ними, ибо не просто, не без особенной цели были даны эти предзнаменования: они были предвестниками и началом всего, что совершилось в последствии. Вспомним древних святых, просиявших в ветхом и новом заветах: как зачатие, так и рождение многих из них предваряемо было особенным откровением от Бога; так пророка Иеремию Бог от чрева матери предъизбрал и освятил; то же свидетельствует о себе другой Пророк — Исайя, а святый и великий Пророк и Предтеча Христов Иоанн, еще будучи во утробе матери, познал Господа, носимаго в ложеснах Пречистой Приснодевы Марии: и взыграся младенец радощами во чреве (Лук. 1, 44) матери своей Елисаветы, и ея же устами пророчески возопил; откуду мне сие, да прииде Мати Господа моего ко мне? (ст. 43). О святом Пророке Ильи есть сказание, что родители его видели, как светлые и благообразные мужи повивали сего младенца огненными пеленами и питали его пламенем огненным»...
Далее Епифаний приводит подобные же рассказы о святых: Николае Чудотворце, Ефреме Сирине, Алипии и Симеоне столпниках, Феодоре Сикиоте, Евфимии Великом, Феодоре Едесском и Петре, Митрополите Московском, — рассказы, которые мы опускаем, дабы, по выражение самого блаженнаго Епифания, «долготою слова послушателем слухи ленивы не сотворити», и приводим здесь только заключительныя его мысли: «досточудно, — говорит он, — было это возглашение младенца во чреве матери; досточудно было его воспитание от младенческих пелен; досточудна была и вся жизнь этого поистине досточуднаго мужа! Господь еще до рождения отметил его Своею благодатию и необычным случаем предуказал Свое особенное Божественное о нем промышление».
Всегда преданные воле Божией и внимательные к путям Провидения, Кирилл и Мария поняли указания Промысла Божия, и сообразно с этими указаниями должны были вести дело воспитания дитяти. После описаннаго происшествия особенно мать сделалась необыкновенно внимательна к своему состоянию. Всегда имея в мыслях, что она носит во чреве младенца, который будет избранным сосудом Святаго Духа, Мария во все остальное время беременности готовилась встретить в нем будущаго подвижника благочестия и воздержания; а потому и сама, подобно матери древняго судии Израильскаго Сампсона (Суд. 13, 4), тщательно соблюдала душу и тело в чистоте и строгом воздержании во всем. «Заботливо храня носимый ею во чреве Божий дар, она желала, как говорит святитель Платон, через свое воздержание дать телесному составу дитяти чистое и здравое питание, хорошо понимая добрым сердцем своим ту истину, что добродетель, сияющая в здравом и прекрасном теле, становится чрез то еще прекраснее». Всегда благоговейная и усердная молитвенница, праведная мать теперь чувствовала особенную потребность сердца в молитве; поэтому она часто удалялась от людскаго взора и в тишине уединения со слезами изливала пред Богом свою горячую материнскую молитву о будущей судьбе своего младенца. «Господи!» говорила она тогда: «спаси и сохрани меня, убогую рабу Твою; спаси и соблюди и сего младенца, носимаго во утробе моей, Ты бо еси — храняй младенцы Господь (Псал. 114, 5); да будет воля Твоя, Господи, на нас, и буди имя Твое благословенно во веки!» Так, в строгом посте и частой сердечной молитве пребывала богобоязненная мать святаго дитяти; так и самое дитя, благословенный плод ея чрева, еще до появления своего на свет, некоторым образом уже предочищался и освящался постом и молитвою.
«О родители, - замечает при повествовании о сем святитель Филарет, - если бы вы знали, сколько добра, или, напротив, сколько зла можете вы сообщить вашим детям, еще до их рождения! Вы удивились бы точности суда Божия, который благословляет детей в родителях и родителей в детях и отдает грехи отцов на чада (Числ. 14, 18); и, помышляя о сем, с благоговеним проходили бы служение, вверенное вам от Того, — из Негоже всяко отечество на небесых и на земли именуется (Ефес. 3, 15)».
Кирилл и Мария видели на себе великую милость Божию; их благочестие требовало, чтобы одушевлявшие их чувства благодарности к благодающему Богу были выражены в каком-либо внешнем подвиге благочестия, в каком-либо благоговейном обете; а что могло быть приятне Господу в таких обстоятельствах, в каких они находились, как не крепкое сердечное желание и твердая решимость оказаться вполне достойными милости Божией?
И вот, праведная Мария, подобно святой Анне, матери Пророка Самуила, вместе с своим мужем дала такое обещание: если Бог даст им сына, то посвятить его на служение Богу. Это значило, что они, с своей стороны, обещали сделать все, что могли, чтобы на их будущем дитяти исполнилась воля Божия, совершилось тайное о нем предопределение Божие, на которое они уже имели некоторое указание. Немного, конечно, таких родителей, да едва ли и найдутся в наше грешное время такие счастливцы, которые могли бы так решительно, и притом — непогрешительно определить судьбу своих детей еще до их рождения: опасно и не разумно давать обеты, исполнение коих не зависит от воли обещающих; праведные родители Сергиевы могли сделать это потому, что имели уже таинственное указание на будущую судьбу их дитяти; но кто из христианских родителей не желал бы видеть в детях своих будущих граждан Царства Небеснаго? А если все желают, то пусть же все и полагают в сердце своем твердый и неизменный обет делать, со своей стороны, все, что от них зависит, чтобы их дети были истинными чадами Божиими по благодати, чтобы они были покорными сынами нашей общей матери - святой Церкви Православной, чтобы ни дети, ни родители не испытали потом горькой участи сынов царствия, которые будут изгнаны, по слову Господню, во тьму кромешнюю.
— Для чего человек создан от Бога? - спросили одного простого старца.
— Чтобы быть наследником царствия Божия, - отвечал он.
 
3 мая 1319 года в доме боярина Кирилла была общая радость и веселие: Марии Бог дал сына. Праведные родители пригласили своих родных и добрых знакомых разделить с ними радость по случаю рождения новаго члена семьи, и все благодарили Бога за сию новую милость, явленную Им на дом благочестиваго боярина. В сороковой день по рождении родители принесли младенца в церковь, чтобы совершить над ним святое крещение, и в то же время исполнить свое обещание представить дитя в непорочную жертву Богу, Который дал его. Благоговейный иерей, по имени Михаил, нарек младенцу во святом крещении имя Варфоломей, конечно потому, что в этот день (11 июня) праздновалась память святаго Апостола Варфоломея, ибо сего требовал тогдашний церковный обычай; но это имя и по самому значению своему — сын радости было особенно утешительно для родителей сего младенца, ибо можно ли описать ту радость, которая переполняла их сердца, когда они видели пред собою начало исполнения их светлых надежд, которыя почивали на сем младенце со дня его чудеснаго приглашения во чрев матери?
Кирилл и Мария рассказали этот случай священнику, и он, как сведущий в Священном Писании,— указал им много примеров из ветхаго и новаго заветов, когда избранники Божии еще от чрева матери были предназначаемы на служение Богу; привел им слова Пророка Давида о совершенном предведении Божием: несодеянная моя видесть очи Твои (Пс. 138, 16), и Апостола Павла: Бог воззвавый мя от чрева матере моея явити Сына Своего во мне, да благовествую Его в языцех (Гал. 1, 16), и другия подобныя места Священнаго Писания, и утешил их благодатною надеждою относительно их новорожденнаго: "не смущайтесь", говорил он им, "а паче радуйтесь, что сын ваш будет избранным сосудом Духа Божия и служителем Святыя Троицы". И благословив дитя и его родителей, служитель алтаря Христова отпустил их с миром.
 
 Между тем мать, а потом и другие стали примечать в младенце опять нечто необыкновенное: когда матери случалось насыщаться мясною пищею, то младенец не брал сосцев ея; то же повторялось, и уже без всякой причины, по средам и пятницам: так что в эти дни младенец вовсе оставался без пищи. И это повторялось не раз, не два, а постоянно; мать, конечно, беспокоилась, думала, что дитя нездорово, советовалась с другими женщинами, которые тщательно осматривали дитя, но на нем не было приметно никаких признаков болезни, ни внутренней, ни наружной; напротив: малютка не только не плакал, но и весело смотрел на них, улыбался и играл ручками... Наконец обратили внимание на время, когда младенец не принимал сосцев матерних, и тогда все убедились, что в этом детском посте «ознаменовались, как выражается святитель Филарет, предшествования расположения матери и проявлялись смена будущих его расположений». Возращенный постом во чреве матери, младенец и по рождении как будто требовал от матери поста. И мать, действительно, стала еще строже соблюдать пост: она совсем оставила мясную пищу, и младенец, кроме среды и пятницы, всегда после того питался молоком матери. Однажды Мария отдала младенца на руки другой женщины, чтобы та покормила его своею грудью; но дитя не захотело взять сосцев чужой матери; то же самое было с другими кормилицами... «Добрая отрасль добраго корня, говорит блаженный Епифаний, питалась только чистым млеком родившей его. Так сей младенец от чрева матери познавал Бога, в самых пеленах поучался истин, в самой колыбели привык к посту и, вместе с молоком матери, навыкал воздержанию... Будучи по естеству еще младенцем, он выше естества уже предначинал пощение; с младенчества он был питомец чистоты, питаемый не столько млеком, сколько благочестием, и предъизбранный Богом еще до рождения»...
«Многия матери, замечает по сему случаю святитель Платон, не почитают важным делом кормить дитя своею грудью, но на самом дле это очень важно. Для чего же Творец естества наполняет молоком сосцы матерние, если не для того, чтобы приготовить в них для младенца питательную пищу? А с этою пищею, то есть с молоком, вливаются в младенца его будущие склонности и нравы».
«Чужое молоко, рассуждает в одном месте святитель Димитрий Ростовский, не так полезно для младенца, как молоко его родной матери. Если кормилица больна, то будет больное и дитя; если она гневлива, невоздержна, сварлива, таково же будет и дитя, которое она кормит. Дитя, воспитанное чужим, не матерним млеком, не будет иметь к матери такой любви и привязанности, какую имеют дети, вскормленные ея собственным млеком. Да пристыдят таких матерей бессловесныя животныя: ни одно из них не доверяет другому питать собственных детей»...
«Лучше бы подумать доброй матери, говорит святитель Филарет Московский, отнимать ли мать вдруг у двух младенцев: у младенца кормилицы и у своего собственнаго, и заставлять ли своего младенца пить из груди кормилицы может быть тоску по оставленном ею собственном детище, вместо того, чтобы он пил любовь из груди своей матери»... «Бывают матери, - говорит святый Златоуст, - которыя своих детей отдают кормилицам. Христос не попустил сего. Он питает нас собственным телом и напояет собственною кровию»...
Окончилось время кормления грудью Варфоломея; дитя покинуло колыбель; возрастая телом, оно укреплялось и духом, исполняясь разума и страха Божия; благодать Божия почивала на святом младенце и добрые люди утешались им.
Глава II. БЛАГОДАТНЫЙ ОТРОК
Слабые уcпехи в грамоте — Детское горе — Молитвы дитяти — Дивный старец — Чудная перемена — Научение свыше — Детские подвиги — Благоразумные ответы отрока — Поведение и устроение его души — Его молитвенныя излияния пред Богом (1326-1332)
 Когда Варфоломею исполнилось семь лет, родители отдали его учиться грамоте. Наши благочестивые предки всегда смотрели на обучение грамоте, как на дело священное: грамота давала ключ к чтению и уразумению Божественных Писаний. И школы грамотности, которых было очень немного в то время, учреждались попечениями Епископов и вообще духовенства. Ростовским Епископом в то время, о котором мы говорим, был Прохор, муж учительный и благочестивый. Под его руководством и учителями в школы назначались, конечно, люди богобоязненные.
Вместе с Варфоломеем учились и два брата его: старший Стефан, и младший Петр. Братья обучались успешно, хотя Петру в то время не было и шести лет, а Варфоломей далеко отставал от них. Учитель наказывал его, товарищи упрекали и даже смеялись над ним, родители уговаривали; да и сам он напрягал все усилия своего детскаго ума, проводил ночи над книгою, и часто, укрывшись от взоров людских, где-нибудь в уединении, горько плакал о своей неспособности, горячо и усердно молился Господу Богу: «дай же Ты мне, Господи, понять эту грамоту; научи Ты меня, Господи, просвети и вразуми!» Но грамота все же ему не давалась.
«Тяжелое чувство испытывает человек, говорит святитель Платон, когда всей душой желает учиться, чувствует в себе пламенное влечение к просвещению, но на пути к достижению цели его желаний встречаются какие-либо непреодолимыя препятствия».
Сильно огорчалось своею безуспешностию и доброе дитя. Не мало печалились о том и родители его, и учитель: всем было прискорбно, что мальчик лишается великаго дара Божия — в учении книжном. Но, видно, нужно было, чтобы отрок, о котором были столь добрыя предзнаменования, ранним опытом научился, что никакого успеха, никакого знания, никакой способности не должно приписывать себе, но единственно Богу, Отцу светов, от Котораго свыше сходит всякое даяние благо и всякий дар совершенный (Iак. 1, 17), и смиряться под крепкую руку (1 Петр. 5. 6) Того, Кто один просвещает всякого человека, грядущаго в мир (1оан. 1, 9).
Чего, однакоже, не преодолеют прилежание и труды, а наипаче молитва, и особенно молитва, исходящая от чистаго сердца невиннаго дитяти? И вот, Господь, близ сущий всем призывающим Его во истинче (Пс. 144, 18), внял, наконец, и усердной молитве благоразумнаго отрока Варфоломея и даровал ему просимое.
Раз отец послал его в поле искать жеребят, каковое поручение пришлось особенно по душе мальчику, любившему уединяться от людей. Здесь-то и случилось с ним нечто подобное тому, что было с Саулом, который, будучи также послан отцем своим для отыскания заблудившихся ослят, встретил Пророка Самуила, возвестившаго ему, что он будет царем над Израилем.
На поле, под дубом, увидел Варфоломей незнакомаго старца-черноризца, саном пресвитера; благоговейный и ангелоподобный старец приносил здесь свои молитвы Богу вездесущему и изливал пред Всеведущим слезы сердечнаго умиления. Поклонившись ему, скромный отрок почтительно отошел в сторону, не желая прерывать его беседы с Богом, и стал вблизи, ожидая окончания молитвы. Старец окончил молитву; он с любовию взглянул на доброе дитя, и, прозревая в нем духовными очами избранный сосуд Святаго Духа, ласково подозвал его к себе, благословил его, отечески поцеловал и спросил: «Что тебе надобно, чадо?»
Хотя мальчик был послан искать коней, но его тоскующая душа и теперь была всецело занята невеселыми мыслями о своей неспособности к учению; он забыл на этот раз о конях и с детской простотой поведал старцу свое сердечное горе.
«Меня отдали учиться грамоте, сказал сквозь слезы Варфоломей, и больше всего желала бы душа моя научиться читать слово Божие; но вот сколько ни стараюсь, никак не могу выучиться, не понимаю, что мне толкуют, и очень печалюсь о том; помолись за меня Богу, отче святый, — попроси у Господа, чтобы Он открыл мне учение книжное: я верю, что Бог примет твои молитвы».
Умилился старец от таких речей малаго отрока; он видел его усердие, и любуясь красотой детской души, отражавшейся на его кротком лиц, воздел руки, возвел очи на небо, вздохнул к Богу из глубины сердечной и стал молиться, испрашивая дитяти просвещения свыше... О, как пламенна была эта молитва таинственнаго старца под открытым небом, под тению дуба, и с каким трепетом надежды соединял с нею свою чистую детскую молитву блаженный Варфоломей! В этом трогательном единении двух душ — убеленнаго сединами старца и малаго отрока — их общая молитва, как чистый фимиам, восходила на небо и достигла престола Всевышняго...
Старец заключил свою вдохновенную молитву священным словом: аминь, и бережно вынул из пазухи небольшой ковчежец. Открыв его, он взял оттуда тремя перстами малую частицу святой просфоры, и, благословляя ею Варфоломея, промолвил: "возьми сие, чадо, и снеждь; сие дается тебе в знамение благодати Божией и разумешя Святаго Писания. Не смотри на то, что частица св. хлеба так мала: велика сладость вкушения от нея".
Нужно ли говорить, с каким восторгом принял святой отрок этот благодатный дар? Слезы радости блестели в его детском взоре; с благоговением вкусил он от св. хлеба и — какою же сладкою показалась ему эта таинственная пища!
— Не об этом ли сказано в псалмах, — сказал он старцу: коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим, и душа моя возлюби я зело! (Пс. 118, 103).
Заметим, что юный Варфоломей, по святой любознательности и усердию, много псалмов заучил наизусть со слов своих благочестивых родителей, и, конечно, повторял их в своих уединенных прогулках по полям и лугам своей родины. Поэтому и теперь пришли ему на память приведенныя слова Псалмопевца.
— Если веруешь, чадо, - отвечал ему старец, - больше сих узришь. А о грамоте не скорби: ведай, что отныне Господь подаст тебе разумение книжное паче братий твоих и товарищей, так что и других будешь пользовать.
Радуясь от всей души, что Бог привел ему встретиться с таким святым старцем, Варфоломей сладостно внимал его душеполезным наставлениям; как семена на добрую землю, так и благодатныя слова старца ложились на его доброе сердце.
Довольно научив его о спасении души, старец хотел уже идти в путь свой; но благоразумный отрок не хотел расстаться с святым наставником; он пал к ногам его и со слезами умолял войти в дом его родителей. «Родители мои, говорил Варфоломей, очень любят таких, как ты, отче! Не лиши же и их своего святаго благословения!»
Сколько детской простоты слышится в этих речах добраго мальчика! В них сказалась вся любящая душа святаго дитяти, и как счастливы родители, которых Бог благословил такими детьми! Поистине такия дети — Божие благословение, они не только в себе самих носят это благословение небесное, но и собирают его, так сказать, отовсюду, чтобы привлечь на дом родительский.
С улыбкой любви последовал старец за своим юным странноприимцем, и с честию его встретили родители Варфоломеевы. Для благочестивых людей такой старец — инок — всегда желанный гость, а Кирилл и Мария особенно любили принимать и покоить у себя в доме иноков. Приняв благословение от старца, они предложили ему радушное угощение. Но гость медлил садиться за стол: «прежде следует вкусить пищи духовной», заметил он и направился в моленную, которая в старое доброе время имелась в каждом доме благочестивых князей и бояр. Туда пригласил он с собою Варфоломея, и, благословив начало третьяго часа, велел ему читать псалмы...
Напрасно изумленный отрок отговаривался неумением: старец сам дал ему в руки книгу и настоятельно сказал, чтобы тот читал слово Божие без сомнения. И что же? Отрок взял благословение от старца и, благоговейно осенив себя крестным знамением, начал стихословить Псалтирь стройно и внятно!.. И сам он, и родители, и братья не могли надивиться, как хорошо читает он... Ведь до сего времени он так тупо учился и мало понимал!.. Так в последствии об этом рассказывал сам Преподобный. Над ним сбылось, замечает блаженный Епифаний, слово Пророка: тако глаголет Господь: се дах словеса Моя во уста твоя (Iерем. 1, 9).
После того святой гость вкусил предложенной ему трапезы, и, благословив радушных хозяев, хотел удалиться; но благочестивым боярам жаль было так скоро отпустить его: им хотелось еще побеседовать с опытным в духовной жизни старцем, в котором они уже приметили дар прозорливости. Между прочим, они рассказали ему, как сын их, будучи еще во чреве матери, троекратно прокричал в церкви, и желали знать, что думает старец об этом случае, который самою необычайностью своей заставлял их невольно задумываться над ним.
— О добрые супруги! - сказал им на это старец, - вот, Господь удостоил вас такой великой милости, — дал вам такого сына: зачем же вы страшитесь там, где нет никакого страха? Вам должно радоваться, что Бог благословил вас таким детищем: Он предъизбрал вашего сына еще прежде его рождения. А что я говорю вам истину — вот вам знамение: с этой поры отрок будет хорошо понимать всю книжную мудрость и свободно будет читать Божественное Писание. Знайте, что велик будет сын ваш пред Богом и людьми за его добродетельную жизнь!
Старец встал, чтобы идти; уже на пороге дома он еще раз обратился к родителям Варфоломеевым и вымолвил в пророческом духе такия загадочныя слова: «Отрок будет некогда обителью Пресвятой Троицы; он многих приведет за собою к уразумению Божественных заповедей».
Гостеприимные хозяева проводили странника до ворот своего дома; но тут он вдруг стал невидим, так что Кирилл и Мария невольно подумали: не Ангел ли Божий был послан к ним, чтобы даровать премудрость их сыну? — И глубоко сохранили они в благоговеющих сердцах своих его таинственные глаголы.
Между тем, как говорил старец, так и сбылось: с отроком произошла чудная перемена. Какую бы книгу не раскрыл он, — тотчас же начинал читать ее без всякаго затруднения, понимая и смысл того, что читал. Так дар Божий, столь неожиданно ему ниспосланный, воздействовал в юном Варфоломее и просветил ум его. Нет нужды говорить, что после этого случая он скоро опередил в учении как братьев своих, так и прочих товарищей.
Нередко можно и в наше время встретить примеры горячаго детскаго благочестия, продолжительных горячих со слезами молитв, любви к Богослужению, усерднаго стремления подражать подвигам святых отцов; это бывает в тех благочестивых семействах, в которых дети воспитываются в страхе Божием, на чтении житий святых, под сению храма Божия.
В древней же Руси всё воспитание детей велось в строго-церковном духе. И это чувство, эти чистые, святые стремления дитяти не скорбь и мрак вносят в его юную душу, но отрадную тишину, ясность и спокойствие. Дитя черпает в них духовную силу и крепость; в его душе слагаются светлые образы (идеалы) жизни святой, жизни по Евангелию Христову, — образы, которые сродняются с его юным сердцем и становятся для него на всю жизнь заветною святыней, к которой с теплым чувством обращается потом человек даже в глубокой старости. И чем сильнее эти святые стремления в детстве, тем больше они освещают в последствии мрак жизни в сей юдоли земной, — они примиряют утомленного невзгодами жизни пришельца земли с его нерадостной долей и поддерживают, ободряют, утешают в его многотрудном странствовании к отечеству небесному.
Так было и с отроком Варфоломеем. Рано в его душе, воспитанной примерами и уроками благочестия, раскрылось чувство любви к молитве и готовность к подвигам для угождения Богу. Простое доброе сердце дитяти есть открытая дверь для благодати Божией; посему-то и сказал Господь о детях: таковых есть царство небесное (Матф. 19, 14). Рано низошла благодать Божия и в невинное сердце отрока Варфоломея и воцарилась там. Всею душою Варфоломей полюбил Богослужение церковное и не опускал ни одной службы церковной.
Наши предки не знали и не любили читать какия-либо книги светскаго содержания; жития святых, святоотеческие писания, разные Палеи, сборники, летописные сказания о минувших судьбах родной земли — вот книги, которые были любимым чтением того времени. Конечно, в доме благочестиваго боярина Кирилла не было недостатка в таких книгах, отрок Варфоломей их читал и перечитывал, и кто знает? — может быть, некоторыя рукописи XII-XIV века, оставшияся в библиотеке Лавры от времени самого её основателя, были принесены им в пустыню, как единственное дорогое наследство после его родителей. Почерпая из книг уроки мудрости духовной, он тотчас же старался прилагать их к жизни своей — «не так, замечает святитель Филарет, - как многие долголетние ученые, которых учение цветет в словах, но в делах не созревает».
Он скоро понял, что еще в отроческом возрасте страсти начинают проявлять свою губительную силу, которую сдержать стоит немалаго труда; а кто хотя раз поддастся в юности их влечению и попустит им связать себя порочными склонностями, тому и подавно тяжело преодолеть их. И вот благоразумный отрок принимает все меры, чтобы оградить себя от их воздействия, и пресекает все пути, которыми они привыкли находить доступ к сердцу человека. Так, прежде всего он совершенно уклоняется от детских игр, шуток, смеха и пустословия, помня, что тлят обычаи благи беседы злы (1 Кор. 15, 33), и что со строптивым легко можно и самому развратиться (Пс. 17, 27). Потом, сознавая, что воздерживать себя во всём есть лучшее средство сдерживать страсти, а свободный от страстей дух и непомраченная ими мысль всегда бывают способнее к восприятию благодати Божией, — святой отрок налагает на себя строгий пост: по средам и пятницам он не позволяет себе вкушать ничего, а в прочие дни питается только хлебом и водою. О каких-нибудь других питиях, не говоря уже о вине, он не позволяет себе и помыслить во всю свою жизнь.
Заботливая мать старалась умерить строгость его поста: «Не изнуряй себя излишним воздержанием, сын мой, - говорила она, — чтобы тебе не заболеть оъ истощения сил: тогда и нам немалую скорбь причинишь. Ты еще дитя, твое тело еще растет; посмотри: никто в твоем возрасте не принимает на себя такого поста: ни братья твои, ни товарищи так не постятся, как ты; другие дети семь раз на дню поедят, а ты, дитя мое, ешь только раз в день, а то и через день; перестань так делать, это тебе не по силам: всякое добро хорошо в меру и в свое время. Вкушай пищу по крайней мере вместе с нами».
Но благоразумный отрок кротко отвечал на эти увещания любящей матери: «Не стесняй меня в этом, родная моя, чтобы не пришлось делать так против воли твоей. Не отклоняй меня от воздержания, которое так сладостно душе моей; зачем советуешь своему сыну неполезное? Ведь вы же сказали мне, что я еще в колыбели постился по средам и пятницам; как же я могу не понуждать себя угождать Богу, чтобы Он избавил меня от грехов моих?»
— Тебе нет еще и двенадцати лет от роду, — возражала ему мать, - а ты уже говоришь о грехах своих! Мы видели над тобою явные знамения благодати Божией; ты избрал благую часть, которая не отнимется у тебя, — что у тебя за грехи?
— Перестань, матушка, - со сдержанным огорчением отвечал ей сын, - что ты это говоришь? Тебя увлекает естественная любовь твоя к детям; но послушай, что говорит Святое Писание: никто же чист пред Богом, аще и един ден жития его будет на земли (Иова 14, 5); никто не безгрешен, токмо един Бог, а Божественный Давид о нашей худости говорит, в беззакониих зачат есмь и во грехах роди мя мати моя (Пс. 50, 7), сего ради да не похвалится всяк человек! Брашно и питие, конечно, не поставит нас пред Богом! (Кор. 8, 8).
Мать удивлялась разумным речам своего сына, и, не желая препятствовать его доброму произволению о Боге, обыкновенно говорила ему: «Если ты так рассуждаешь, то делай, как хочешь; Господь с тобою, я не хочу стеснять тебя в добром, дитя мое!»...
И святый отрок никогда не позволял себъ даже отведать каких-нибудь сладких блюд или напитков, следуя мудрому наставлению Великаго Василия: «Аще хочеши внити в рай, воздержи чрево, бежи пиянства».
Так укрощая юную плоть свою воздержанием и трудами для сохранения чистоты душевной и телесной, он ни в чем не выходил из воли своих родителей: как кроткий и послушный сын, он был истинным утешением для них.
«И виден был в нем прежде иноческаго образа совершенный инок, - говорит блаженный Епифаний, - поступь его была полна скромности и целомудрия; никто не видал его смеющимся, а если и появлялась иногда кроткая улыбка на его прекрасном лице, то и она была сдержана; а чаще лицо его было задумчиво и серьезно; на глазах нередко заметны были слезы — свидетели его сердечнаго умиления; его уст никогда не оставляли Богодухновенные псалмы Давидовы. Всегда тихий и молчаливый, кроткий и смиренный, он со всеми был ласков и обходителен, ни на кого не раздражался, от всех с любовию принимал случайныя неприятности. Ходил он в плохой одежде, а если встречал бедняка, то охотно отдавал ему свою одежду.
Благоговейное устроение юной души Варфоломея естественно располагало его искать уединения, где бы мог он, наедине с Богом, изливать в слезной молитве пред Ним все святые чувства невиннаго сердца, и в самопредании воле Божией искать подкрепления духу на предстоящем жизненном пути. Он так и делал.
Особенно любил он молиться по ночам, иногда совсем проводя ночи без сна, и все это стараясь тщательно укрыть от домашних. И какою же детскою доверчивостью и пламенною любовию к Богу, какою мудрой простотой дышала его чистая молитва! «Господи! — так взывал он в умилении сердечном, - если верно то, о чем поведали мне родители мои; если прежде моего рождения на свет Ты уже благоволил явить на мне убогом дивныя знамения благодати Твоей; то да будет воля Твоя, Господи! Буди, Господи, милость Твоя на мне! И дай же мне, Господи, измлада возлюбить Тебя всем сердцем моим и всею душею моею, и поработати единому Тебе, яко к Тебе привержен есмь от утробы матери моея, от ложесн, от сосцу матери моей Бог мой еси Ты! И как посетила меня благодать Твоя, когда я был еще во чреве матери моей, так не оставь меня и ныне, Господи! Отец мой и мати моя -придет время — оставят меня, а Ты восприими меня, соделай меня Своим, причти меня к избранному Твоему стаду! Тебе предоставлен я бедный от самых пелен, — избави же меня, Господи, от всякой нечистоты, от всякой скверны душевной и телесной; сподоби меня творити святыню во страхе Твоем; Господи! К Тебе единому пусть стремится сердце мое; да не усладят меня все сладости мира сего; да не прельстят меня все красоты житейския; к Тебе единому пусть прилепится душа моя, и да восприимет меня десница Твоя... Не попусти мне когда-нибудь возрадоваться радостию мира сего, но исполни меня, Господи, радостию духовною и неизреченною сладостию Божественною; Дух Твой благий да наставит мя на землю праву!»
И невольно каждый, видевший такое доброе устроение Варфоломея, любовался им, невольно говорил про себя с удивлением: что-то выйдет из этого отрока, которого Бог сподобил такой благодати с ранняго детства?
А отрок, между тем, становился юношей и, возрастая летами, возрастал и в благочестии. И само собою зараждалось в нем желание иноческаго подвига, и с каждым днем все больше и больше росло и созревало это желание, пока, наконец, не обратилось в пламенную жажду души, которой томился некогда венценосный подвижник и пророк, и взывал: желает и скончавается душа моя к Богу крепкому, Богу живому: когда же, наконец, прииду и явлюся лицу Божию? (Пс. 41, 3).
Но не в Ростовской земле, не в Ростовском княжестве, которое тогда потеряло уже свое значение, суждено было исполниться этим заветным мечтам. Там, по выражению песни церковной, первыя искры Божественнаго желания только начали возжигать сей великий светильник, но не там надлежало ему возгореться. Ему назначено было Промыслом Божиим просиять в мрачной пустыне, среди дремучих лесов Радонежских, чтоб оттуда светить светом своей жизни святой и своего благодатнаго учения только что возникавшей тогда из безвестности Москве, которая готовилась быть первопрестольною столицей всей Русской земли, а с Москвою — светить и всему Православному Царству Русскому.
Посмотрим теперь, как перенесен был благодатный светильник сей из пределов Ростова Великаго в пределы незнатнаго Радонежа, — перенесен невидимою рукою Промысла Божия, руководившаго обыкновенными путями дел человеческих.
ГЛАВА III. ПОКОРНЫЙ ЮНОША
Бедствия Русской земли — Возвышение Москвы — Своеволия Кочевы в Ростове — Переселение Кирилла в Радонеж — Порывы юной души — Благоразумие родителей и послушание сына — Бояре-схимники и их кончина — Святая решимость. (1330-1340)
Здесь уместно сказать несколько слов о том, в каком состоянии находилась в описываемое нами время Русская земля, чтобы знать, при каких обстоятельствах жили родители Варфоломеевы, и среди каких условий воспитывался сам Варфоломей. Раскроем на минуту скорбныя страницы родной нашей истории, чтобы яснее видеть, какого великаго мужа послал Бог многострадальному отечеству нашему в лице смиреннаго Своего избранника, пустынника Радонежскаго, в столь трудные времена. На темной картине исторических событий его светлый образ выступает пред нами во всей своей неземной красоте.
Поистине трудные были тогда времена!.. Тяжким бременем лежало иго татарское на плечах Русскаго народа. О том, чтобы сбросить с себя это ненавистное иго, никто не смел и подумать. Князья то и дело ходили в Орду, — то на поклон грозным тогда ханам монгольским, то судиться и тягаться между собой, и сколько благородной крови княжеской пролито в Золотой Орде по зависти и братоубийственной ненависти честолюбивых соперников! Наш историограф Карамзин справедливо замечает, что «Древняя Русская пословица: близь Царя — близь смерти — родилась тогда, как наше отечество носило цепи Монголов. Князья ездили в Орду как на страшный суд: счастлив, кто мог возвратиться с милостью царской, или, по крайней мере, с головою!»
Нередко там они и душу свою полагали за веру Православную, и за святую Русь. А потому, отправляясь в Орду, они обыкновенно писали духовные завещания, прощаясь навсегда со своею семьей. Народ страдал от своеволия грубых и гордых татарских численников и баскаков (чиновников), которые разезжали по всем городам. Не было от них никому пощады, что хотели, то и делали: города и селения жгли и грабили, храмы Божии разоряли или оскверняли, а людей убивали или уводили в плен. Даже купцы, даже просто бродяги монгольские, обходились с нашими предками как с презренными рабами. При таких неурядицах, при недостатке единой сильной власти, был полный простор страстям негодных людей, которых и всегда бывает не мало, а в такия тяжкия времена число их обыкновенно увеличивается.
Иго татарское не прошло бесследно и в народной нравственности: «забыв гордость народную, - говорит Карамзин, - мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых; обманывая Татар, еще больше обманывали друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивые и бесчувственные к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов. От времен Василия Ярославича до Иоанна Калиты (период самый несчастнейший!) отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил: не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; воровство сделалось общею язвою собственности»...
Да, тяжело было Русской земле в те скорбныя времена; трудно, невозможно было одолеть сильнаго врага и именно потому, что князья Русские все больше ссорились между собой, — единства не было, по клочкам была разделена вся обширная Русская земля. И если бы не осознали наконец необходимости этого единства — кто знает? — может быть и совсем погибла бы Русь Православная, подпав владычеству более опасных врагов.
Но Бог не попустил случиться такой беде. Раньше всех поняли опасность наши первосвятители: они всегда твердили князьям, что единодушие между ними необходимо для спасения России от окончательной гибели; когда было можно, святители всегда являлись миротворцами в усобицах княжеских, действуя и словом убеждения, и силою духовной власти. А прозорливый святитель Петр положил прочную основу объединению Русской земли, переселившись навсегда из Владимира, на Клязьме, в незнатный тогда городок Москву, к умному и благочестивому Князю Иоанну Даниловичу Калите. Этот Князь стал настойчиво приводить в исполнение намеченную еще его отцом мысль объединения Русской земли, и присоединял одно за другим соседния княжества к Московскому. Святитель Петр, незадолго пред кончиною своею, ободрил Князя предсказанием о будущем величии Москвы. «Если ты, сын мой, - говорил он в духе пророчества, - успокоишь мою старость и воздвигнешь здесь храм достойный Богоматери, то будешь славнее всех иных Князей, и род твой возвеличится; кости мои останутся в сем граде; святители захотят обитать в оном; и руки его взыдут на плеща врагов наших».
Иоанн исполнил завет старца-митрополита, и Бог благословил успехом его начинания на пользу отечества. Москва, мало-помалу, стала возвышаться над другими городами, а сам Иоанн заслужил славное имя собирателя Русской земли. Чрез сто лет с Москвою никто уже не дерзал спорить о первенстве: она объединила под собою всю тогдашнюю Русь, и это объединение не только спасло Россию от конечнаго разоренья, но и помогло ей сбросить иго монгольское.
Но нелегко было удельным князьям расставаться со своею свободою. Московский Князь действовал властно, иногда ничем не стесняясь, ни пред чем не останавливаясь. Даже в тех случаях, когда присоединение соседних уделов совершалось мирным путем, посредством, например, родственных союзов с Великим Князем Московским, и тогда Иоанн Данилович не задумывался распоряжаться удельными, как ему хотелось. Так он выдал своих дочерей — одну за Василия Даниловича Ярославскаго, а другую — за Константина Васильевича Ростовского, и, действуя как глава России, предписывал своим зятьям законы в их собственных областях. «Горько тогда стало городу Ростову, — со скорбию повествует летописец, - и особенно князьям его! У них отнята была всякая власть и имение, вся же честь их и слава потягнули к Москве».
Послан был в Ростов в сан воеводы московский вельможа Василий, прозванием Кочева, и с ним другой, по имени Мина; по прибыли в Ростов, они стали действовать полновластно, притесняя жителей, так что многие ростовцы принуждены были отдавать москвичам свои имущества поневоле, за что получали только оскорбления и побои и доходили до крайней нищеты. Трудно и пересказать все, что потерпели они: дерзость московских воевод дошла до того, что они повысили вниз головою ростовскаго градоначальника, престарелаго боярина Аверкия, поставленнаго еше князем Василием Константиновичем, и в таком виде оставили его на поругание... Так поступали они не только в Ростове, но и по всем волостям и селам его. Народ роптал, волновался и жаловался на эти своеволия; все говорили, что слава Ростова исчезла, что князья его лишились своей власти, что Москва тиранствует...
Не избежали, конечно, этих народных скорбей и праведные родители Варфоломеевы. Славный и именитый некогда боярин Кирилл, еще ранее описанных нами событий в Ростове, под старость стал терпеть нужду. Частыя путешествия в Орду со своим князем, тяжкие дани и непосильные подарки ордынским вельможам, без чего никогда не обходились эти путешествия, — жестокий голод, нередко опустошавший Ростовскую область, а больше всего, говорит преподобный Епифаний, великая рать или нашествие Туралыково в 1327 году — все это вместе отозвалось крайне неблагоприятно на его состоянии и почти довело его до нищеты. Очень вероятно также, что своеволие московских наместников, которые распоряжались в Ростове как независимые государи, не пощадило и Кирилла, как ближняго боярина князей Ростовских: может быть и он лишился тогда не только чести своей, но и всего своего достояния. Тяжело было Кириллу после всего, что испытал он в Ростове, оставаться там, а, может быть, и прямо приказано было от наместников московских удалиться из Ростова, и потому он решил, лишь только откроется возможность, покинуть родной город и перейти на службу к другому князю.
Случай скоро представился. В 12 верстах от Троицкой Лавры, по направлению к Москве, есть село Городище или Городок, которое в древности носило имя Радонежа. В 1328 году, отправляясь в Орду, Великий Князь Иоанн Данилович написал духовное завещание, в коем, между прочим, назначил «село Радонежское» в удел Великой Княгине Елене «с малыми детьми» нераздельно. Вскоре после того село это перешло в полную собственность младшаго сына Ианнова Андрея. «Великий Князь, по малолетству Андрея, поставил в Радонеже наместником Терентия Ртища, который, желая привлечь большее число поселенцев в этот, почти незаселенный тогда край, объявил именем князя разныя льготы переселенцам. Лишь только это стало известно в Ростове, многие из его жителей, в надежде найти себе облегчение; потянулись в Радонеж. В числе таких переселенцев Епифаний называет Протасия тысяцкаго, Георгия, сына Протопопова с родом его, Иоанна и Феодора Тормасовых, их родственников Дюденя и Онисима, бывшаго ростовскаго вельможу, а в последствии диакона и ученика Сергиева. В числе их переселился и блаженный Кирилл со всем своим семейством и водворился в Радонеже близ церкви Рождества Христова.
По обычаю того времени, Кирилл должен был получить поместье, но сам он, по старости, уже не мог нести службы, и потому обязанность эту принял на себя старшй сын его Стефан, который, вероятно, еще в Ростове, женился. Младший из сыновей Кирилла Петр также избрал супружескую жизнь; но Варфоломей и в Радонеже продолжал свои подвиги. Размышляя о суете всего земнаго, блаженный юноша нередко повторял сам себе слово пророческое: «какая польза в крови моей, внегда сходити ми во истление? (Псал. 29, 10). Правда, мир и все, что в мире, создано Богом для блага людей; но все это человеческими страстями, насилиями, неправдами, до того извращено, что жизнь человеческая не представляет почти ничего, кроме труда и болезней, и для желающаго в кротости духа устроять свое спасение со всех сторон встречаются препятствия и соблазны".
Рассуждая таким образом, Варфоломей стал просить у своих родителей благословения избрать путь иноческой жизни. Не раз он говорил отцу: «Отпусти меня, батюшка, с благословением, и я пойду в монастырь».
«Помедли, чадо, - отвечал ему на это отец, - сам видишь: мы стали стары и немощны; послужить нам некому: у братьев твоих не мало заботы о своих семьях. Мы радуемся, что ты печешься, како угодити Господу Богу; это дело хорошее, но верь, сын мой: твоя благая часть не отнимется у тебя, только послужи нам немного, пока Бог явит милость Свою над нами и возьмет нас отсюда; вот, проводи нас в могилу, тогда уже никто не возбранит тебе исполнить свое заветное желание».
И благодатный сын повиновался; он прилагал все свое старание угодить святым родителям и упокоить их старость, чтобы заслужить себе их благословение и молитвы. Не связанный семейными заботами, он всего себя посвятил упокоению родителей, а по своему кроткому, любящему характеру был как нельзя более способен к этому.
Какой прекрасный, поучительный пример и благоразумия родительского, и послушания сыновнего! Кирилл и Мария не усиливаются погасить возгарающееся в сыне своем Божественное желание, не принуждают его связать себя с суетою мира узами брачными, как делают многие родители века сего: они только указывают ему на свои нужды и немощи, а втайне, вероятно, более имеют в виду его молодость и дают ему случай еще испытать самого себя и укрепиться в святом намерении, дабы он, возложив руку на рало, уже не озирался вспять. Но и Варфоломей не следует примеру своевольных детей века сего, из коих многие, даже в обыкновенных мирских делах, не хотят покорить воли своей — воле родителей и ни во что ставят их нужды и желания; нет, благоразумный юноша знает достоинство того, чего желает; однакоже, взирая на заповедь Божию: чти отца и матерь (Мф. 15, 4), соглашается до времени томить себя неисполненным желанием, дабы сохранить повиновение родителям и чрез то наследовать их благословение: так дорожил он этим благословением! И родители, конечно, от всего любящаго сердца благословляли послушнаго сына святыми своими благословениями до последняго своего воздыхания!
Но дух иночества нечувствительно сообщился от сына родителям: при конце своей многоскорбной жизни Кирилл и Мария пожелали и сами, по благочестивому обычаю древности, воспринять на себя ангельский образ. Верстах в трех от Радонежа был Покровский Хотьков монастырь, который состоял из двух отделений: одного — для старцев, другаго — для стариц; в этот монастырь и направили свои стопы праведные родители Варфоломеевы, чтобы здесь провести остаток дней своих в подвиге покаяния и приготовления к другой жизни. Почти в тоже время произошла важная перемена и в жизни старшаго брата Варфоломеева — Стефана: недолго жил он в супружестве; жена его Анна умерла, оставив ему двух сыновей — Климента и Иоанна. Похоронив супругу в Хотьковом монастыре, Стефан не пожелал уже возвратиться в мир; поручив детей своих, вероятно, Петру, он тут же, в Хотькове, и остался, чтобы, принять монашество, вместе с тем послужить и своим немощным родителям. Впрочем, претружденные старостию и скорбями схимники бояре не долго потрудились в своем новом звании: не позже 1339 года они с миром уже отошли ко Господу на вечный покой. Дети почтили их слезами сыновней любви и похоронили под сению той же Покровской обители, которая с сего времени сделалась последним приютом и усыпальницею рода Сергиева.
После удаления старшаго брата в монастырь, Варфоломей остался полным хозяином в доме родителей. Кончину их он принял как поданный Провидением Божиим знак к исполнению своего заветнаго намерения. Отдавая им последний долг сыновней любви, он неотлучно провел в Хотькове монастыре сорок дней, пока совершалось установленное Церковию поминовение новопреставленных; свою молитву о упокоении душ их он соединял с делами милосердия: каждый день кормил нищих и раздавал бедным остатки небогатаго имущества почивших. В духовной радости возвратился он наконец в Радонеж: теперь никто и ничто не могло удержать его в мире, среди столь несносной для души его суеты... С наслаждением повторял он изречения Священнаго Писания, которыя так подходили теперь к его устроению душевному: изыдите от среды их и отлучитеся, и ничему, сущему в мире, не прикасайтеся (2 Кор. 6, 17); отступите от земли и взыдите на небо. Прилепе душа моя по Тебе, Господи, мене же прият десница Твоя! (Пс. 62, 9).
Вот какими чертами изображает состояние души Варфоломеевой в это время святитель Платон: «читал Варфоломей во Святом Евангелии: приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11,28), — читал он и размышлял: что может быть желательнее сего? Я, я — из числа сих труждающихся, я — из числа обремененных... Чувствую в себе силу страстей; совесть моя трепещет суда Божия... Сосуд избранный, Апостол Павел, говорит о себе, что он — первый из грешников. А мне что иное о себе сказать? И внешния обстоятельства своею прискорбностью гонят меня в пустыню... Отовсюду я утружден и обременен; но вот, Господь глаголет в Евангелии: прииди ко Мне, и Аз упокою тя. Можно ли пренебрегать тем, чего всеми силами искать надобно? Сам Господь ищет меня и сретает со Своим вожделенным покоем. И как же я был бы не разумен, если бы вздумал отказаться от сего неоцененнаго сокровища! Нет, пойду, побегу за гласом сим: Он солгать не может. Сердце мое Он зажег, не могу успокоиться, пока обещаннаго Им покоя не найду! Се удалюся бегая и водворюся в пустыни, буду чаять Бога спасающаго мя от малодушия и от бури" (Псал. 54, 8-9).
Обращал Варфоломей в благоговейном сердце своем и другое слово Господа: аще кто грядет ко Мне, и не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик (Лук. 14, 26. 33). Желая последовать сему слову спасительному, он передал своему меньшему брату Петру все, что осталось после родителей. Так сделан был решительный шаг, и святой юноша, на 21 году своей жизни, бодро вступил на новый путь, полный скорбей и лишений, и, подклонив свою главу под благое иго креста Христова, устремился к вожделенным для него подвигам духовным, как жаждущий елень стремится к живительным источникам водным...
«Он оставил мир, - говорит святитель Филарет Московский, - когда мир еще не знал его; и в последствии не восхотел стать даже в такое состояние, которое хотя и в мире, но не от мира и не для мира (разумеем сан святительский); самое послушание, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы расстаться со сладкою пустынею, или хотя бы только принять от руки святителя священное украшение, как благословение архипастырское, потому, что сие украшение (крест) было сделано из золота»...
ГЛАВА IV. БРАТЬЯ В ПУСТЫНЕ
Горящее сердце — Стефан и Вафеоломей водворяются в пустыне — Первая келлия и первая церквица — Восторг юнаго подвижника — Пустынныя скорби — Стефан оставляет брата (1339-1342)
Расстался Варфоломей с Радонежем и пошел в Хотьков, который теперь был для него роднее Радонежа. Можно ли изяснить то блаженное состояние, в каком находилась тогда его чистая душа, вся объятая пламенем Божественной любви? Опытные в духовной жизни подвижники говорят, что в начале подвига душа обыкновенно горит неизяснимою жаждою подвига; все кажется возможным, всякий труд — легким, всякое лишение — ничтожным.
Благодать Божия, как нежная, любящая мать, дает новоначальному подвижнику вкусить тех благ неизреченных, которыя ожидают его по совершении подвига, — дает без всякой с его стороны заслуги, для того, чтобы он знал, что получит по очищении своего сердца от страстей, и потому не ослабевал в борьбе с врагами спасения. И блажен, кто не был рабом своих страстей, кто сохранил непорочность девства в юности, и от юности взял крест свой, чтоб идти за Господом! Тогда как другие подвижники всю жизнь свою проводят в тяжкой борьбе со своими страстями, и благодать Божия действует в них сокровенно, лишь изредка утешая их сладостным ощушешем своего присутствия, и снова скрываясь, дабы они не впали в высокое о себе мнение, — сей избранник благодати, за свою детскую простоту, за чистоту своего сердца, незнакомаго с грязью порока, скоро сподобляется благодатнаго покоя бесстрастия. К таковым, по преимуществу, можно отнести слово Лествичника: "изшедший от мира по любви к Богу в самом начале приобретает огнь, который, быв ввержен в вещество (страстей), вскоре возжжет сильный пожар" и истребит страсти. К числу таких избранников благодати принадлежал и Варфоломей. Давно горел в душе его этот благодатный огонь, а теперь он проник все его духовное существо. Его мысль уже витала в дебрях пустынных...
В Хотькове, как уже знают читатели, смиренно подвизался, вблизи трех дорогих могил, старший брат Варфоломея Стефан. К нему-то и спешил блаженный юноша. Скромный, с детства привыкший подчинять свою волю воле старших, он и теперь боялся положиться на себя, и надеялся иметь в брате-иноке верного спутника и опытного руководителя на новом многотрудном жизненном пути. Оставаться в Хотькове у него не было намерения, — его душа жаждала безмолвия пустыни: чем больше представляла труда одинокая жизнь пустынника, чем больше было в ней лишений, тем для него казалось лучше.
И вот, Варфоломей в Хотьковской обители. Он упрашивает брата идти с ним искать места для пустынножительства. Стефан не вдруг решается на такой подвиг. Недавний мирянин, поступивший в монастырь не столько по влечению чистой любви к Богу, сколько потому, что его сердце, разбитое семейным горем, искало врачевания в тишине святой обители, он не думал принимать на себя подвига выше меры своей, и желал проходить обычный путь жизни монашеской в стенах монастырских. Но Варфоломей просит, умоляет, и добросердечный Стефан уступает наконец неотступным просьбам любимаго младшаго брата и — «принужен быв словесы блаженнаго» — соглашается. Братья оставляют гостеприимную обитель и идут в самую глушь соседних лесов...
В те времена каждый, желавший уединенной жизни, мог один или с товарищем свободно идти в лес, на любом месте строить себе хижину или копать пещеру и селиться тут. Земли было много свободной, не принадлежавшей частным владельцам. Когда собиралось около пустынников несколько человек, то строили церковь, испрашивали у князя право на владение местом, а у местнаго святителя — разрешение освятить церковь, и обитель основывалась. Но Варфоломей не думал строить обитель, не желал собирать около себя братию, — у него было одно заветное желание: укрыться навсегда от мира в глубине непроходимой чащи лесной, укрыться так, чтобы мир никогда не нашел его и совсем позабыл отшельника.
Долго ходили братья по окрестным лесам; наконец им полюбилось одно место, удаленное не только от жилищ, но и от путей человеческих. Это место было Самим Богом предназначено к устроению обители: над ним и прежде видали достойные люди — одни свет, другое огонь, а иные ощущали благоухание. Оно находилось верстах в десяти от Хотькова и представляло небольшую площадь, которая возвышалась над соседнею местностью в вид маковки, почему и названа Маковцем или Маковицею. Глубокая дебрь с трех сторон окружала эту Маковицу; густой лес до котораго еще никогда не касалась рука человеческая, одевал ее со всех сторон сплошною чащей, высоко поднимая к небу свои тихо шумящая вершины... В окружающих эту возвышенность дебрях можно было найти немного и воды, хотя ходить за нею было и неблизко. «Любуясь первобытною красотою местности, - говорит святитель Платон, — Варфоломей представлял себе в мысли земной рай, в котором жили праотцы рода человеческаго в невинном состоянии, до грехопадения».
Мы не можем представить себе того восторга, который наполнял тогда душу и сердце молодаго отшельника! Наконец-то сбываются его заветные желания, его задушевные мечты: вот она — давно желанная пустыня, вот он — дремучий лес!.. Мир со всею его суетой, с его житейскими треволнениями остался там, где-то далеко позади Варфоломея; отшельник более не вернется туда, — здесь он найдет свой покой, здесь поселится навсегда, будет беседовать с Единым Богом, разделяя труды с своим родным не по плоти только, но и по духу братом!..
Горячо помолились братья на избранном месте пустыннаго жития; предавая самих себя в руки Божии, они призывали Божие благословение и на самое место своих будущих подвигов. Потом стали рубить лес; с великим трудом переносили они тяжелые бревна на своих, хотя и привычных к труду, но все же боярских плечах; мало-помалу редела чаща лесная, открывая место, на котором в последствии суждено было Богом процвести славной Лавре Сергиевой. Отшельники устроили себе сначала шалаш из древесных ветвей, а потом убогую келлийку; наконец, подле келлии, поставили и малую церквицу. Все это было сделано руками самих братьев-трудников; они не хотели приглашать посторонних людей, потому что телесный труд был необходимым условием самой жизни подвижнической.
Когда церковь была готова к освящению, Варфоломей сказал Стефану: «по плоти ты мне старший брат, а по духу — вместо отца; и так, скажи мне: во имя какого Святаго следует освятить нашу церковь? Какой будет ея престольный праздник?»
— Зачем спрашиваешь меня о том, что сам лучше меня знаешь? - отвечал ему старший брат. - Ты, конечно, помнишь, как не раз покойные родители наши, при мне, говорили тебе: «Блюди себя, чадо: ты уже не наше, а Божие; Господь Сам избрал тебя прежде твоего рождения и дал о тебе доброе знамение, когда трижды возгласил ты во чреве матери, во время литургии». И пресвитер, тебя крестивший, и чудный старец, нас посетивший, говорили тогда, что это трикратное проглашение твое предзнаменовало, что ты будешь учеником Пресвятая Троицы; и так пусть церковь наша будет посвящена Пресвятому Имени Живоначальныя Троицы; это будет не наше смышление, а Божие изволение: пусть же благословляется здесь имя Господне отныне и во веки!»
Вздохнул из глубины сердца юный подвижник и сказал брату: «Ты высказал, господин мой, то самое, что давно было у меня на душе, чего я всем сердцем желал, но не дерзал высказать. Любезно мне слово твое: пусть эта церковь будет освящена во Имя Пресвятыя Троицы. Ради послушания я вопрошал тебя; не хотелось мне иметь в сем волю свою, и вот Господь не лишил меня желания сердца моего!»
«В сем рассуждении Варфоломея, замечает один его жизнеописатель, открылось его глубокое духовное просвещение: самым наименованием храма он проповедывал всем главнейшую истину Христианства — о Триипостасном Божестве».
«Его ум, - говорит святитель Филарет, - устремился тогда к высочайшему Христианскому догмату, дабы привлечь за собою умы даже младенцев веры. Посвятив храм сей имени Пресвятыя Троицы, он сделал то, что здесь, в его обители, по самому напоминание имени храма, каждый поклонник богословствует, исповедует и славит Живоначальную Троицу, и, богословствуя, приносит свою молитву».
Затем оба брата пошли в Москву, чтобы испросить благословение Всероссийскаго Митрополита Феогноста на освящение церкви. Святитель милостиво принял просителей и послал с ними священнослужителей, которые взяли с собою святый антиминс с мощами святых мучеников и все потребное для освящения храма. Церковь, по желанию братьев, была освящена во Имя Пресвятыя и Живоначальныя Троицы. Так скромно, по пустынному смиренно было положено основание Свято-Троицкия Сергиевы Лавры, столько прославленной в последствии именем Преподобнаго Сергия. «Справедливо сия церковь, - замечает при сем блаженный Епифаний, - наречена во Имя Святыя Троицы: она основана благодатию Бога Отца, милостию Сына Божия и поспешением Святаго Духа».
Это произошло в 1340 году, уже при Великом Князе Симеоне Иоанновиче Гордом.
«Какою несказанною радостию радовался юный подвижник наш, когда увидел освященным дом Божий! - говорит святитель Платон. - Теперь оставалось ему и самого себя всецело уготовать в жилище Духа Святаго». И он, действительно, еще с большею ревностию стал подвизаться в посте и молитве, в трудах и терпении. Мира как бы вовсе не было для юного отшельника: он умер для мира и мир умер для него навсегда.
Не то было с старшим братом. Суровою, неприветливой показалась ему дикая пустыня. Он видел здесь одни труды и лишения. Никаких удобств для безбеднаго существования тут не было. Никто не заходил к отшельникам; трудно было достать самое необходимое; на далекое расстояние не было не только сел или дворов, но и пути людского; кругом их убогой келлии и церквицы — непроходимая чаща лесная, с негостеприимными обитателями — дикими зверями...
Не выдержал Стефан этих скорбей пустынных; он вовсе не был подготовлен к ним предшествующею жизнию; утешаясь семейною жизнию, он, вероятно, не думал не только о пустынных подвигах, но и о монашестве; тяжкое горе, смерть молодой супруги побудила его удалиться в обитель, как тихую пристань на море житейском: там, быть может, он и окончил бы дни свои, если бы не Варфоломей... Только усердныя просьбы любимаго брата вызвали его оттуда; и вот, лишь только он встретился со всей суровой обстановкой отшельнической жизни, как мужество изменило ему, его стала томить тоска нестерпимая, им овладел дух уныния... Напрасно Варфоломей утешал малодушнаго, уговаривал, упрашивал вооружиться терпением против этого искушения: хотя не без скорби, Стефан оставил одиноким пустыннолюбнаго брата и ушел в Москву.
Здесь устроил он себе келлию в Богоявленском монастыре и стал подвизаться по мере своих силе. По свидетельству блаженнаго Епифания, который лично знал Стефана, он любил иноческое житие, много трудился и вел строгую жизнь. Ходил он обыкновенно в убогой одежде. В то время в Богоявленском монастыре подвизался еще простым иноком будущий Святитель Всероссийский Алексий. Они духовно полюбили друг друга, рядом всегда стояли в церкви, и вместе певали на клиросе. Наставником и руководителем их был старец Геронтий, опытный в жизни духовной. Митрополит Феогност любил Стефана, Геронтия и Алексия, и по временам приглашал их к себе для духовных бесед. Сын Калиты, Великий Князь Симеон Иоаннович также отличал своим вниманием и Стефана и Алексия. По его желанию Митрополит Феогност рукоположил Стефана во пресвитера и назначил игуменом Богоявленскаго монастыря. Великий Князь избрал Стефана в свои духовники. Примеру Князя последовали тысяцкий столицы Василий, брат его Феодор и другие знатные бояре. Позднее мы опять встретимся в Стефаном в пустыне Радонежской, хотя уже при других обстоятельствах. Обращаемся к юному Варфоломею.
Хотя и оставил его единоутробный, но на сей раз не единодушный брат, он остался тверд и непоколебим в своем намерении. «Два родные брата, — замечает блаженный Епифаний, — а между тем какая разность в произволении! Оба совещались жить в пустынном уединении, но один из пустыни ушел в городской монастырь, а другой и самую пустыню обратил в город. Что казалось Стефану тяжким и нестерпимым, то было легко и приятно для Варфоломея, котораго душа с детства пылала Божественным огнем. И Господь хранил его Своею благодатию среди пустыни, ограждал его Своими Ангелами на всех его путях, и как сердцевидец, видевший его сердечныя расположения, уготовлял в нем начальника многочисленной братии и отца многих обителей».
ГЛАВА V. ЮНЫЙ ПОСТРИЖЕННИК
Муж разума духовнаго — Игумен Митрофан — Пострижение в пустынной церквице — Знамение благодати Божией — Инок первый и последний — Прощальная беседа юнаго инока с Евангельским отцем — Сергий Богомудрый  (1342)
«Все поступки Варфоломея, в течение всей его жизни, — говорит святитель Платон, — показывали, что он был муж высокаго разума и рассуждения духовнаго». Рассуждение дар бесценный, и святые Отцы почитают его выше всех добродетелей. По словам преподобнаго Иоанна Лествичника, «рассуждение в том состоит и познается, чтобы точно и верно постигать Божественную волю, во всякое время, во всяком месте и во всякой вещи. Оно находится в одних только чистых сердцем, телом и устами». Оно рождается от послушания и смирения, после великаго подвига в совершенном отсечении своей воли и разума. Тем более достойно удивления, что Варфоломей сподобился сего дара от юности: так чисто было сердце его, так была смиренна и проста его прекрасная душа!
«Рассуждение в новоначальных есть истинное познание своего устроения душевнаго», - говорит Лествичник. В испытании самого себя обнаружилось это духовное дарование и в юном Варфоломее. Как ни горячо желал он облечься в ангельский образ, однако не спешил исполнением своего сердечнаго желания. Он почитал неосновательным делом связать себя обетами монашества, прежде нежели приучить себя к строгому исполнению всех уставов монашеской жизни, ко всем трудам и подвигам не телеснаго только, но и внутренняго, духовнаго делания. Только тогда, когда он достаточно испытал себя во всем этом, — он стал усердно просить Господа, чтобы удостоил его столь давно желаннаго ангельскаго образа.
В одной из обителей близ Радонежа, быть может, в том же Хотьковском монастыре, жил смиренный старец игумен, по имени Митрофан. Неизвестно, когда Варфоломей с ним духовно сблизился; может быть, это произошло еще раньше удаления его в пустыню; может быть даже, что Митрофан изредка посещал Варфоломея в его пустынном уединении и служил для него Божественную литургию в его церквице, — блаженный описатель жития его ничего не говорит об этом. Он говорит только, что подвижник попросил Митрофана придти к нему в пустыню и несказанно обрадован был его посещением. Он встретил игумена как дорогого гостя, Самим Богом посланнаго, и усердно просил его пожить с ним сколько-нибудь в его кельи. Добрый старец охотно согласился на это, а Варфоломей, взирая с благоговением на добродетельную жизнь его, прилепился к нему всей душой, как к родному отцу.
Спустя немного времени блаженный юноша во смирении склонил главу пред старцем и стал просить его о пострижении. «Отче, — так говорил Варфоломей, - сотвори любовь ради Господа; облеки меня в чин иноческий; возлюбил я сей чин от юности моей, и с давнего времени желаю пострижения. Только воля родителей моих долго меня от этого удерживала, но теперь, слава Богу, я от всего свободен, и как олень, жаждущий источников водных, всею душею жажду иноческаго пустыннаго жития».
Не стал противоречить старец — игумен его благочестивому желанию; он пошел немедленно в свой монастырь, взял там нескольких из братии и всё, что нужно было для пострижения, и возвратился к отшельнику, 7-го октября 1342 года, в убогой церквице пустынника совершилось пострижение двадцатитрехлетняго юноши. В сей день святая Церковь празднует память святых мучеников Сергия и Вакха: по обычаю того времени Варфоломею и было дано имя Сергий.
Окончив обряд пострижения, Митрофан совершил Божественную литургию и приобщил новаго инока Святых Христовых Таин. И исполнился благодати Святаго Духа новопостриженный, и повеяло в церкви неизреченным благоуханием, и распространилось это дивное благоухание даже за стенами храма пустыннаго... Так рассказывали о сем впоследствии сами свидетели, этого чуда, прославляя Бога, прославляющаго угодников Своих.
«И был Сергий первый постриженник своей уединенной обители, первый начинанием и последний мудрованием, первый по счету, и последний по тем смиренным трудам, которые сам на себя возлагал; можно даже сказать, что он был и первый и в то же время последний, потому что, хотя и многие после него в той же самой церкви принимали пострижение, но ни один не достиг меры его духовнаго возраста. Многие так же начинали подвиг, но далеко не все так и оканчивали; много было у Сергия учеников, много подвизалось и после него в его обители добрых иноков, но никто не мог сравниться с ним: для всех и навсегда он остался образцом совершенства иноческаго! С пострижением он не только отлагал власы главы своей, но с отнятием власов отсекал навсегда и всякое свое хотение; совлекаясь мирских одежд, он в то же время совлекался и ветхаго человека, чтобы облечься в новаго, ходящаго в правде и преподобии истины; препоясывая чресла свои, он уготовлял себя к мужественному подвигу духовному; отрекаясь от всего, что в мире, он, как бы обновляемый юностию орлею возлетал на высоту созерцаний духовных...»
Так рассуждает о своем великом учителе его достойный ученик, преподобный Епифаний; а кто лучше и ближе его мог оценить подвиги его возлюбленнаго аввы.
Семь дней провел новопостриженный Сергий неисходно в своей церквице; каждый день старец-игумен совершал Божественную литургию и приобщал его Святых Христовых Таин, и во все эти семь дней Сергий ничего не вкушал, кроме просфоры, даваемой ему от постригавшаго. Чтобы сохранить бодрым и неразвлеченным ум свой, Сергий уклонялся от всякаго поделия; с его уст не сходили псалмы и песни духовныя; утешая ими себя, он славословил Бога и взывал к Нему из глубины сердца благодарнаго: «Господи! возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Пс. 25, 8). Дому Твоему подобает святыня в долготу дний (Пс. 92, 5). Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил. Желает и скончавается душа моя во дворы Господни! Сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живы, ибо птица — душа моя — обрете себе храмину, и горлица гнездо себе, идеже положит птенцы своя... Блажени живущии в дому Твоем, во веки веков восхвалят Тя! (83, 2. 4. 5). Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ, изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениих грешничих!» (ст. 11) — Так ликовала тогда душа Сергиева и горела Божественным огнем!
Мир не знает и не может знать тех благодатных утешений, какия ниспосылаются от Бога трудникам спасения. Мир видит только жестокость и тесноту пути иноческаго, и, не желая расстаться со своим широким путем, отвращается подвига монашескаго, называя его бесполезным, неразумным, даже преступным самоистязанием... Не будем говорить ему о том, что ему неудобопонятно: слепому бесполезно говорить о красоте цветов; но пусть бы мир внимательнее присмотрелся хотя только к плодам подвигов иноческих, и тогда бы он познал их великую силу в жизни нравственной и не стал бы называть их бесполезным упражнением... «О вы, - так взывал некогда Московский святитель Платон, — о вы, коих мысль помрачена и сердце расслаблено! Придите и посмотрите на угодника Божия Преподобнаго Сергия! Что ж? Разве напрасно он столько в подвиге добродетели трудов употреблял? Разве тщетны были те слезы, тот пот, которые он проливал и ими напоевал насажденное в душе своей Божественное семя? О — нет! Вот сколько веков прошло, а имя его все также любезно в устах наших, память его благословенна и следы жизни его святой достопочтенны... Почему? Потому, что при содействии благодати Божией его подвиги преобразили всю нравственную природу его, и возвратили ему первобытную чистоту и невинность, вечное блаженство и высокое Богоподобное достоинство, — все то, что потеряно был первым Адамом и куплено для всех нас безценною кровию втораго Адама, Господа Иисуса!»
Семь дней протекли как один день; настало время Сергию расстаться с старцем — игуменом.
— Вот, отче, - с тихою грустью сказал тогда юный инок своему отцу Евангельскому, - ты уже уходишь и оставляешь меня одиноким в этой безлюдной пустыне... Давно я желал уединиться и всегда просил о том Господа, вспоминая слова Пророка: се удалихся бегая, и водворихся в пустыни... И благословен Бог, не оставивши без исполнения молитвы моей; благодарю Его благость, что не лишил меня этой милости: жить в пустыне и безмолвствовать... Ты уходишь отсюда, отче: благослови же меня смиреннаго и помолись о моем уединении... Вразуми меня: как мне жить теперь в одиночестве, как Господу Богу молиться, как избегать вреда душевнаго, как противиться врагу и помыслам гордыни, от него всеваемым?.. Ведь я еще новоначальный инок, я должен во всем просить совета у тебя!»
Подивился старец смиренномудрию своего новопостриженника: «Меня ли грешнаго вопрошаешь о том, что сам не хуже меня знаешь, о честная глава!» -  сказал Митрофан. «Ты уже приучил себя ко всякому подвигу; мне остается только пожелать, чтобы Господь Сам вразумил тебя и привел в совершенную меру возраста духовнаго».
Старец побеседовал с ним еще немного о разных случаях в жизни духовной и собрался в путь. Сергий припал к стопам его и еще раз, на прощаньи, просил благословить его и помолиться за него: "молись, молись, отче", говорил он, "чтобы Господь послал мне силы противустать брани плотской и искушениям бесовским, чтобы сохранил Он меня и от лютых зверей среди моих пустынных трудов"...
— Благословен Бог, — сказал ему старец, и крепкая вера слышалась в его речах, — Он не попускает нам искушений выше сил наших; Апостол говорит за всех нас: вся могу о укрепляющем мя Господе Иисусе. Отходя отсюда, я предаю тебя в руки Божии; Бог будет тебе прибежище и сила. Он поможет тебе устоять против козней вражеских. Господь любит тех, кто благоугождает Ему, Он сохранит и твое вхождение от ныне и до века.
В заключение своей беседы Митрофан сказал Сергию, что на месте его пустынножительства распространит Господь обитель великую и именитую, из которой пронесется слава имени Божия далеко во все стороны. Потом он сотворил краткую молитву, благословил своего постриженника и удалился.
И остался Сергий один, в своей излюбленной пустыне, остался без предшественника и сподвижника, без наставника и без помощника, с единым Богом вездесущим и никогда не оставляющим тех, которые для Него все оставили... Чиста и светла была его добрая душа, проста и открыта благодати Божией, и Бог, тайными внушениями Своей благодати, Сам руководил молодаго подвижника в его борьбе с искушениями, которея, по плану Божественнаго домостроительства нашего спасения, неизбежны и для самых чистых душ... И поистине Сергий явился мужем Богомудрым, как именует его святая Церковь: проходя путем древних св.Отцев пустынников — первоначальников жития монашескаго, он, подобно им, был умудряем не столько от людей, сколько от Бога Самого, и, обогатившись сим небесным сокровищем мудрости Божественной, умудрял потом и других во спасение.
Глава VI. НАЕДИНЕ С БОГОМ
Невидимые миру подвиги пустынника — Три врага: плоть, мир и диавол — Тяжесть борьбы — Правила Василия Великаго для отшельников — Терпение Сергиево — Страхования и привидения — Угрозы бессильнаго — Козни "коварнаго старца" — Хищные звери — Странноприимство пустынника — Черта образа Божия — Вторая половина великой Христовой заповеди (1340-1342)
Прости нас, Преподобне отче Сергие, если мы дерзнем теперь мысленно войти в твою пустынную, убогую келлию, чтобы грешным умом своим приникнуть в сокровенное святилище души твоей и утешить себя созерцанием незримых миру твоих подвигов!.. Ведаем, преблаженне и Богомудре, что недостойны мы сего дивнаго созерцания, что мало способны к тому и наши сердечныя очи, страстями омраченныя; но, взирая на твою Христоподражательную любовь, уповаем, что ты, благоволивший в назидание присных учеников твоих поведать им многое от того, чему был один Бог-Сердцеведец свидетелем в пустынном житии твоем, — ты, любвеобильный отче, не изгонишь и нас, желающих собрать некия крупицы сего брашна духовнаго, оставшияся от трапезы учеников твоих, во утоление наших алчущих душ!..
«Вот он, — скажем словами приснопамятнаго святителя Платона, — вот он, подвижник наш, в сладком своем уединении, в убогой, но спокойной келлии, очи свои возводит всегда к Живущему на небесах, — очи, исполненныя слезами покаяния... Мысль его беседует с Богом; язык прославляет Владыку всех; его сердце — жилище всякой добродетели, а потому и Духа Святаго; руки же его служат его требованиям телесным... Он далек от всякой суеты и от соблазнов мира, работает Господу со страхом и трепетом (Пс. 2, 11), работает в приятном уединении, в сладкой тишине, имея всегда ничем несмущаемыя мысли, не обремененный заботами рассудок и спокойный дух... О дражайшее и любезное состояте!»...
Но прежде нежели Сергий достиг сего блаженнаго состояния, прежде чем вкусил он сладость пустыни — сколько браней должен был претерпеть он, сколько борьбы вынести! «Кто может поведать, - говорит его блаженный ученик Епифаний, — кто может поведать все уединенные подвиги сей твердой души, неусыпно соблюдавшей все требования устава подвижническаго? Кто изочтет его теплыя слезы и воздыхания к Богу, его стенания молитвенныя и плач сердечный, его бдения и ночи бессонныя, продолжительныя стояния и повержение себя на земл пред Господом? Кто сочтет его коленопреклонения и земные поклоны, кто расскажет о его алкании и жажде, о скудости и недостатках во всем, об искушешях от врага и страхованиях пустынных?»...
Силен Бог и всегда готов на помощь призывающим Его: "но испытавшие знают", говорит святитель Филарет, митрополит Московский, "каким трудностям подвержена иноческая жизнь в совершенном уединении": эти трудности столь велики, что неиспытавшие их с трудом верят повествованию о них, а иногда и вовсе не верят, потому что в таком повествовании пред ними открывается совершенно иной мир, миру грешному вовсе неведомый»...
Чтобы легче представить себе всю тяжесть отшельническаго подвига Преподобнаго Сергия, наметим здесь кратко, в общих чертах, трудности этого подвига, как изображают их люди, опытом прошедшие сим тесным и многоскорбным путем.
Радостно вступает в свой подвиг отшельник пустынный: никто не понуждал его к тому, горячая ревность к подвижничеству увлекала его в пустыню. Все скорби и лишения — для него вожделенны; его молитва изливается в слезах; он весь горит пламенным желанием Божественным... Так бывает в начале подвига; но вот первый восторг проходит; дни, когда сердце полно горячей ревности и умиления, при которых так легки подвиги самоумерщвления, сменяются днями сухости душевной, тоски невыносимой: мысли не покоряются разуму и бродят повсюду, молитва не действует в сердце; сердце ноет; душа рвется бежать из-под креста и становится холодна ко всему духовному... А тут еще голод и жажда, холод, опасение за жизнь со стороны диких животных, или от скудости и беспомощности, и общее расслабление души и тела... Даже невинное, повидимому, отдохновение и естественный сон и те становятся врагами подвижника, с которыми он должен сражаться!.. А мир между тем манит его к себе воспоминаниями прошлаго: ведь там ему так тепло и уютно жилось, ни в чем он такой, как теперь, нужды не терпел; ведь и там можно спастись: зачем же этот подвиг выше сил? зачем эта страшная пустыня со всеми ея лишениями?.. Итти бы в обитель какую — нибудь, где добрые братия разделяли бы с ним скорби его, помогали бы ему в борьбе со врагами и добрым советом и братскою молитвой... Так мир и плоть пристают к отшельнику с своими требованиями, — не говорим уже о грешных движениях сердца, когда точно буря поднимаются страстные порывы и гонят пустынника в мир, сожигая его внутренним пламенем... И если бы не благодать Божия, по временам утешающая подвижника своими прикосновениями к его страждущему сердцу, если бы не сила Христова, в немощи совершающаяся, то никто из пустынников не устоял бы в этой тяжкой, непосильной для человека борьбе!
Но и это еще не все трудности пустыннаго жития. Уже и в то время, когда благодатныя утешения изливаются в душу отшельника, в его сердце стремятся проникнуть помыслы услаждения подвигами, помыслы гордости, доводящей иногда неосторожных подвижников до грубаго падения, или до помрачения ума. Таким образом, для ревнителя жизни духовной, по мере преспеяния в ней, открывается борьба уже не к плоти и крови, а к духам злобы поднебесным. «Как скоро, - говорит святитель Филарет, - сии невидимые враги примечают, что человек, оставив мир и презрев плоть, все более и более усиливается проникнуть в область духовную, к общению с небесными Силами и Самим Богом: то, чтобы воспрепятствовать ему, с неимоверною дерзостию на него устремляются, так что не только издалека пускают в него разжженныя стрелы противных помыслов, но, так сказать, вторгаясь в пределы его воображения и чувств, представляют ему странные образы и нелепые мечтания». Иногда сии мечтания бывают направлены к тому, чтобы прельстить подвижника ложным мнением о своей святости: вот тогда-то и нужно труднику спасения ограждать себя отовсюду Христоподражательным смирением и, по слову Христову, быть мудрым яко змию, дабы не погибнуть от хитрости змия исконнаго человекоубийцы — диавола...
Св. Отцы подвижники, наученные опытом своей труженической жизни, оставили нам в своих писаниях богомудрые правила этой борьбы, этого великого подвига, — правила, составляющия науку из наук — науку монашеской жизни. Вот, например, правила общего наставника иноческой жизни, Святителя Василия Великаго, для подвизающихся в пустынном уединении. Наставлениями сими руководствовался, конечно, и наш подвижник, Преподобный Сергий. 1) Люби слушать или читать слово Божие, жития и поучения святых: в них найдешь правила и примеры святой, угодной Господу Богу жизни. 2) Непрестанно смотри за собою; каждый вечер рассматривай свои мысли и желания, какия в тебе возникли, слова, какие ты сказал, и дела, какия ты сделал в продолжении дня, и усердно молись Богу о прощении всего, что сделано против Его заповедей, и всячески спеши исправиться. Каждое утро, после молитвы, прилежно обдумывай свое положение в наступающий день, и бери надежные меры, чтобы не согрешить. 3) Как можно чаще, внимательнее и дольше размышляй о смерти, о том, что она неизбежна, неожиданна, что земные блага негодны для будущей жизни, размышляй о втором пришествии Господа на суд миру, о мучении грешных и блаженстве праведных. 4) Люби молитву и постоянно ею занимайся. 5) Люби пост, потому что без него нельзя избежать худых помыслов, а за помыслами и худых дел. 6) Где бы ты ни был, что бы ни делал, всегда твердо помни, что Господь смотрит на тебя и видит все, что ты думаешь, чего желаешь и что делаешь. 7) Соображай все свои мысли и желания, слова и дела с Христовым Евангелием; строжайше исполняй все заповеди Христовы и будь весь Христов. Чтобы возлюбить Бога, чаще размышляй о величии Божием, о Его благости, о своем ничтожестве и греховности. Святую память о Боге носи всюду с собою, как неизгладимую печать.
Таков многотрудный подвиг отшельника. С веселием вступил Сергий в сей узкий путь, чтобы достигнуть безмятежной страны бесстрастия. Подвизаться противу плоти с её страстями и пожеланиями он обучил себя еще задолго до удаления в пустыню, и потому в пустынножительстве его видны были, как знамения непрестанных побед над самим собою, долговременныя пощения и другие высокие подвиги. Возвышая дух свой Богомыслием, он укреплял и тело свое неустанными трудами, — "не туне вкушал он хлеб свой", как говорит святитель Платон, — но снедал его в поте лица. В зимнее время, когда самая земля расседалась от жестоких морозов, Сергий, точно бесплотный, оставался в одной обычной своей одежде, и претерпевая стужу, думал только о том, как избежать будущаго огня вечнаго. Никогда, во всю свою жизнь, он ни на что не жаловался, ни на что не роптал, ни унывал, ни скорбел: нет! он всегда и всем был доволен, при всех своих недостатках и нуждах; во всем был спокоен, при всех искушениях, и скорбях человеческих. Поистине он мог с дерзновением повторить слово Апостола: мне мир распяся, и аз миру (Гал. 6, 14); благодатию Божиею я так живу, как бы не имел ничего общаго с миром. Это был истинный воин Христа Бога, облеченный во все оружия Божии противу всех слабостей человеческих и искушений бесовских.
Особенно много скорбей и искушений претерпел он от бесов в самом начале своего пустынного подвига. Невидимые враги нередко принимали видимый образ страшных зверей и отвратительных гадов, чтобы устрашить подвижника. С пронзительным свистом и зверскою свирепостью, со страшным скрежетанием зубов устремлялись они на Сергия; но мужественный подвижник не боялся их суетных угроз, воспоминая слово Писания: не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденного (Пс. 90, 5. 6). Пользуясь частым чтением душеполезных книг, знал он искусство духовной брани, которому один из опытных духовных воинов, преподобный Иоанн Лествичник, поучает, говоря: "вооружайся молитвою и бей супостатов именем Иисусовым, и тогда придет к тебе Ангел Божий, добрый хранитель твой, и помолится с тобою".
Крепкою, но смиренною, нерассеянною и слезною молитвою Преподобный Сергий разрушал пустынные страхи и мечтания, как тонкую паутину. И Господь хранил его Своею благодатию, а он, видя над собою покрывающую руку Божию, день и ночь проглавлял Господа, не оставляющаго жезла грешных на жребий праведных (Пс. 124. 3).
Рассказывал в последствии сам Преподобный своим ученикам: однажды ночью вошел он в уединенную церковь свою, чтобы петь утреню; но лишь только он начал молитвословие, как вдруг пред его взорами расступилась стена церковная, и в это отверстие, как тать и разбойник, не входящий дверьми, вошел сатана видимым образом; его сопровождал целый полк бесовский — все в остроконечных шапках и в одеждах литовцев, которых тогда боялись на Руси не меньше татар... С шумом и дикими воплями, скрежеща зубами от адской злобы, мнимые литовцы бросились как бы разорять церковь; пламенем дышали их богохульныя уста...
— Уходи, уходи отсюда, беги скорее! - кричали они подвижнику. - Не смей долее оставаться на этом месте: не мы на тебя наступили, — ты сам нашел на нас! Если не уйдешь отсюда, мы разорвем тебя на части, и ты умрешь в наших руках.
«Таков обычай у диавола, - замечает при сем блаженный Епифаний, - быть может, повторяя поучительное замечание своего великаго аввы: «Таков обычай у бессильнаго врага: он гордо хвалится и грозит поколебать землю и иссушить море, хотя сам по себе не имеет власти, падший дух, даже и над свиниями» (Мв. 8, 31. 32).
Нимало не смутился духом Сергий от этих бессильных угроз; только еще крепче, еще пламеннее стала восходить к Богу его смиренная молитва: «Боже, взывал он словами Псалмопевца: кто подобен Тебе? Не премолчи, ниже укроти, Боже, яко се врази Твои возшумеша (Пс. 82, 2)... Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его вси ненавидящии Его! Яко исчезает дым, да исчезнут: яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия! (Пс. 67, 1-3)... И не вынесли падшие духи пламени молитвы Сергиевой, и исчезли так же внезапно, как и явились.
В другое время вся келлия пред взорами Преподобнаго наполнилась отвратительными змиями, так что не видно было и пола. Еще раз, когда Преподобный читал в пустынной хижине ночное свое правило, вдруг пронесся шум по чаще лесной и кругом его келлии послышались бесчинные крики бесовских полчищ: "уходи же отсюда! Зачем пришел ты в эту глушь лесную, что хочешь найти тут? Нет, не надейся дольше здесь жить: — тебе и часа тут не провести; видишь — место пустое и непроходимое; как же ты не боишься умереть тут с голоду, или погибнуть от рук душегубцев — разбойников?.. Найдет тогда кто-нибудь труп твой и скажет: вот был бесполезный человек!.. Да и звери хищные бродят вокруг тебя в пустыне, готовые растерзать тебя; и мы не оставим тебя в покое: не думай, чтобы мы уступили тебе это место, искони пустынное... И так, если не хочешь умереть внезапною смертию, то беги отсюда, беги теперь же, не озираясь ни направо ни налево, иначе — смерть тебе и погибель от руки нашей!"
И снова Преподобный возопил к Богу в слезной молитве; и опять Божественная сила приосенила его, и рассеялось полчище бесовское. А сердце подвижника исполнилось несказанной сладости духовной, и он уразумел, что отныне дана ему навсегда победная власть наступати на всю силу вражию (Лук. 10, 19); и воспел он тогда, ликуя духом, как новый Моисей, благодарственную хвалу Господу словами Святаго Писания: "благодарю Тебя, Господи", взывал он из глубины благодарнаго сердца: "Ты не оставил меня, но скоро услышал и помиловал!.. Ты сотворил со мною знамение во благо, и видят ненавидящие меня, и постыждаются, ибо Ты, Господи, помог мне и утешил меня. Десница Твоя, Господи, прославилась в крепости; десная рука Твоя сокрушила врагов моих, и державною крепостию Твоею истребила их до конца!"
Из приведенных рассказов самого угодника Божия, записанных его учеником, можно видеть, с каким ожесточенным упорством ополчалась на него мрачная область духа тьмы, в начале его подвига. Преподобный Епифаний замечает, что "враг боялся, как бы на пустынном месте не возникла священная обитель иноков к прославлению имени Божия и спасению многих: он хотел прогнать Преподобнаго, завидуя спасению не его только, но и нашему", говорит ученик Сергиев. И так, сатана, этот "коварный старец", как называет его Преподобный Варсонофий Великий, наученный тысячелетним опытом борьбы с христанскими подвижниками, видел, с каким мужем силы имеет дело, и потому все свои усилия направлял к тому, чтобы остановить подвижника в самом начале его подвига: в последствии он не надеялся победить смиреннаго Сергия. Но что все козни сатаны противу благодати Христовой? Что все усилия бессильнаго в своей злобе врага противу силы Божией? Мы знаем, что Сергий вышел победителем из этой борьбы и основал свою Радонежскую Лавру, которая стала материю многих обителей — и в пустынях и городах обширной Русской земли!..
Мы уже говорили, что бесы нередко являлись Преподобному в виде диких зверей и разных чудовищ, готовых его растерзать; после таких привидений страх настоящих зверей пустынных был для него уже "последним из страхов". Стаи голодных волков рыскали около его жилища и выли по целым ночам; зловещим огнем горели в темном лесу их страшные глаза вокруг уединенной келлии; иногда заходили сюда и другие, более страшные обитатели пустынных лесов — медведи. По немощи человеческой невольный страх на минуту овладевал сердцем пустынника, при мысли о его беспомощном одиночестве; но он тотчас же ограждал себя молитвою, и этот страх переходил на самих зверей, которые удалялись в глубину дебрей лесных, не сделав ему никакого вреда.
Раз угодник Божий увидел пред своею хижиной большого медведя, и примечая, что он не столько свиреп, сколько голоден, сжалился над зверем: пошел в свою келлию взял там кусок хлеба и предложил медведю этот пустынный обед на пне или колоде. Зверь полюбил странноприимство пустынника, и часто, приходя к келлии, ожидал обычнаго угощения и с ласкою посматривал на подвижника. Иногда лесной гость долго не уходил, озираясь по сторонам, «точно злой заимодавец, желающий настойчиво получить свой долг. А Преподобный благодарил Бога, что послал ему лютаго зверя на утешение», и, памятуя слово Писания: блажен иже и скоты милует, — привык миловать зверя; он делил с ним последний кусок, а иногда и весь отдавал своему пустынному сожителю, как неразумеющему поста, а сам оставался без пищи.
Кроме хлеба у него в келлии не было никакой иной пищи: да часто случалось, что и хлеба не доставало. Можно думать, что хлеб доставлял ему время от времени младший брат его, Петр, живший в Радонеже. Так упражнял себя угодник Божий в отречении от самых необходимых потребностей, "а может быть, говорит святитель Филарет, в сем мирном обращении с свирепою тварию, с назиданием души своей, созерцал он следы первоначальнаго повиновения всех тварей невинному человеку". За то и неразумная тварь повиновалась ему, и дикий зверь сделался до того ручным, что слушался его слова и был кроток пред ним, как овца.
«Чего не может сделать добродетель?» - рассуждает святитель Платон. «Думаю, что дикие звери ныне стали свирепы от жестокости наших нравов; а любовь и добродетель могут эту свирепость преложить в кротость и покорность». Все одушевленныя создания Божии ясно видели в первом человеке светлый образ Божий, и самые лютые звери, по выражению одного святаго отца, ощущая дивное благоухание сего образа, смиренно склоняли свою голову пред Адамом. Человек повиновался Богу, и все земные твари повиновались человеку, почитая в нем образ Божий. Согрешил человек — помрачился в нем образ Божий, и неразумныя твари не стали уже узнавать его. Не послушался человек заповеди Божией, перестали и ему повиноваться твари земные. Зловоние страстей заменило благоухание образа Божия, и сам человек уподобился скотам несмысленным. И вот, грешный, бренный человек трепещет и страшится тех зверей, которые некогда были покорены под ноги его. Его непослушание Богу наказано непослушанием тварей земных ему самому! А святые Божии своею дивною жизнию, своим неуклонным послушанием заповедям Божиим, своим святым смирением, при содействии благодати Божией, восстановили в себе образ Божий, и он просиял в них с первобытною чистотою и светлостию. Ощутили его благоухание и неразумные твари, и лютые звери — грозные враги грешнаго человечества стали послушны им, как кроткие агнцы. Так власть, утраченная Адамом, возвращена его святым потомкам! Вот внутренний глубокий смысл этого, удивительнаго для нас грешных, послушания свирепых неразумных тварей святым Божиим, о чем так часто встречаются рассказы в житиях святых подвижников и в страданиях святых мучеников, о чем читаем и в житии нашего подвижника Богомудраго Сергия. Но обращаемся к рассказу о его пустынном подвиге.
«Не было места унынию в мужественном сердце Сергия, говорит преподобный Епифаний, - с радостью принимал он все скорби, как бы от руки Божией; искушаемый, как золото в огне, он восходил от силы в силу; крепкий верою в Бога, он столь же крепко и уповал на Бога, по слову Писания: праведный яко лев уповая (Притч. 28, 1), и: надеющийся на Господа яко гора Сион не подвижится в век (Пс. 124, 1). Оттого и слышал он в своем чистом и Богопреданном сердце великое слово обетования: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое (Пс. 90, 16). Равнодушный к своему спасению не может иметь такого упования; его носит в своем сердце только тот, кто во всем предал себя Богу и всем существом своим устремился к Нему единому, по выражению Давида: исчезость очи мои от еже уповати ми на Бога моего" (Пс. 68, 4).
Наконец пришло время, когда Господу было благоугодно поставить сей благодатный светильник на свещнике, чтобы он светил из своей пустыни всей Православной России, чтобы от его света зажгли свой свет и другие светильники, и разнесли сей свет по лицу родной земли. Своим пустынным подвигом Сергий исполнил во всей широте первую половину великой заповеди Божией о любви; возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею (Ме. 22, 37); и теперь Господь призывал его исполнить в такой же полноте и вторую половину сей заповеди: — возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (ст. 39). Смиренно трудился он в пустыне для Господа; настало время столь же смиренно послужить и ближнему ради Господа. И смиренный послушник воли Божией не отрекся возложить на себя тяготу чужую, по слову Апостола: друг друга тяготы носите (Гал. 6, 2), «не своих си кийждо, но и дружних смотряйте» (Фил. 2, 4).
Глава VII. ПЕРВЫЕ СПОДВИЖНИКИ
Благоуханный цветок — Молва народная о пустыннике Радонежском — Первые пришельцы — Благодатное слово подвижника — Обитель двунадесяти — Пустынные порядки — Игумен Митрофан — Несбывшаяся надежда Сергия — Первый — всем слуга — Стефан возвращается к Сергию — 12-ти летний постриженник (1349-1354)
Не может град укрытися верху горы стоя (Мф 5, 14). Нельзя скрыть цветка благоухающаго и в дикой траве: его найдут по запаху, по благоуханию: так же мог укрыться и Сергий в дремучем лесу, в любезном своем одиночестве. Далеко разносилось благоухание его жизни святой, и услышали, сердцем ощутили это благоухание люди, имевшие, по выражению святителя Филарета, очищенное чувство духовное, или, по крайней мере, ищущие очищения. А скорбные обстоятельства того времени, о которых мы уже говорили в III главе, еще более располагали таких людей бежать из мира в дебри пустынные: благо там нашелся благодатный муж, способный утолить жажду души, зажечь и поддержать в ней тот огонек, при свете и теплоте котораго легко несется всякое бремя жизни и становится легким благое иго Христово.
Не больше двух-трех лет прошло со времени его поселения в глухих лесах Радонежских, как в Радонеже и соседних селениях заговорили о молодом пустыннике. "Одни, - пишет Пахомий Логофет, — говорили о его строгом воздержании, трудолюбии и других подвигах; другие удивлялись его простоте и незлобию; иные рассказывали о его власти над духами злыми; а некоторые благоговели пред его дивным смирением и чистотою душевною". И вот один за другим, стали приходить к нему, сначала ради душеполезной беседы и совета духовнаго — в чем любвеобильный пустынник им не отказывал, — а потом нашлись желающие и жить близ него. Иногда приходили по два, по три человека, и припадая к стопам его, умоляли, чтобы позволил им поселиться тут.
Жаль было пустыннолюбному Сергию расставаться с своим уединением; притом он опасался, чтобы суровая пустыня не разочаровала его сподвижников, чтобы не пришлось им уйти отсюда с роптанием, подобно тем малодушным ученикам Христовым, которые говорили: жестоко слово сие, кто может его послушать? (Иоан. 6, 60). И он сначала не соглашался принимать их, представляя им все трудности пустыннаго жития.
— Можете ли терпеть скудость этого места? - говорил Сергий. - Вас ждет здесь и голод, и жажда, и всякие недостатки.
— Все готовы мы понести, честный отче, - отвечали пришельцы. - все понесем, при помощи Божией, за твои святые молитвы; только об одном просим: не удаляй нас от себя, не гони прочь от этого святого и достолюбезного места.
Тронулось доброе сердце подвижника: он видел их благое произволение и крепкую веру в помощь Божию, и, памятуя слово Спасителя: грядущаго ко Мне не изжену вон (Иоан. 6, 37), решился принять их. Но опытом изведавший всю трудность одиночества, он предупреждал их о пустынных скорбях, и укреплял заранее к подвигу терпения: "желал я, братие мои", так говорил он, "один скончать в пустыне свою одинокую жизнь; но Господь сказал: идеже два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посредь их (Мате. 18, 20), и Давид поет в Псалмах: се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1); посему и я грешный не хочу идти против воли Господа, Которому угодно устроить здесь обитель. С радостию я принимаю вас: стройте каждый себе келлию; но да будет вам известно, что, если вы пришли сюда действительно работать Господу, и если хотите здесь со мною жить, то должны быть готовы терпеть всякую нужду и печаль, ибо сказано в Писании: аще приступаеши работати Господеви, уготови душу твою во искушение (Сир. 2, 1): с нуждею царстве Божие восприемлется!.. Да не устрашит вас помысл, что места сии — пустынны и скудны потребным для жизни: сами знаете, что многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие (Деян. 14, 22). Узок и прискорбен путь, вводящий в жизнь вечную, и много званных, а мало избранных и спасающихся! Но не бойся, малое стадо Христово, которому Господь обетовал царство Отца Своего: Господь не попустит нам искушений выше сил наших. Ныне печалью Господь посетит нас, а завтра печаль нашу в радость претворит и никто этой радости не отнимет от нас! Дерзайте же, дерзайте, людие Божии, ибо Тот, Кто призвал вас на место сие, Он Сам победит и врагов наших, как Бог всесильный!"
И много других слов утешения слышали пришельцы от любвеобильнаго подвижника, и — можно ли было не привязаться к нему всею душой? Можно ли было еще колебаться в сомнениях и страшиться подвигов пустынного жития? С таким наставником можно все понести, все вытерпеть: тоска ли сдавит сердце твое, или уныние овладеет душой; враг ли навеет помыслы греховные, или страсти поднимут в сердце свои змеиные головы, — не медли, иди скорее к любящему и горячо любимому наставнику, с детской простотой открой пред ним все сердце свое, поведай, что томит тебя, пожалуйся ему на себя самого, как дитя жалуется нежной матери на своего обидчика, и верь: он скажет тебе в утешение иногда только два-три слова, но за то какия это чудныя, теплыя благодатныя слова! Они прольют мир в душу твою, согреют ее такою любовию, какою только мать согревает грудное дитя, и — все пройдет, как рукою снимет, и станет на душе так тихо, ясно и тепло...
И стали пришельцы строить себе хижины около уединенной келлии Сергиевой, и с детскою любовию начали учиться у него пустынным подвигам. Не более двенадцати братий собралось в начале около Сергия; и это число долгое время оставалось неизменным: когда убывал один, приходил другой на его место, так что это некоторым подавало мысль: не по числу ли двунадесяти Апостолов, или стольких же колен Израилевых, само собою уравнивается число учеников Сергиевых?.. Прежде всех пришел к Преподобному некто Василий, быть может за свое строгое воздержание прозванный Сухим; пришел он с верховьев реки Дубны, уже в преклонных летах, и не долго пожив с Преподобным, отошел ко Господу. Другой ученик и сподвижник Сергия был простолюдин, земледелец Иаков, который между братей назывался уменьшенным именем — Якута; он служил братии в роде рассыльнаго; впрочем, замечает преподобный Епифаний, его посылали в мир только по крайней нужде, и потому не часто. Сохранились еще имена двух учеников, пришедших к Преподобному в числе самых первых — это Онисим диакон и Елисей, отец с сыном, — земляки Сергиевы, из коих Онисим упоминается раньше в числе переселившихся с родителями Преподобнаго из Ростова в Радонеж. К числу первых же учеников Сергиевых должно отнести преподобных: Сильвестра Обнорскаго, Мефодия Пешношскаго, Андроника и др.
Когда построено было 12 келлий, Преподобный обнес их высоким деревянным тыном для безопасности от зверей, и приставил вратарем Онисима, котораго келлия была у самаго входа в обитель. Густой лес окружал обител со всех сторон; вековыя деревья стояли над самыми келлиями, широко осеняя их и шумя своими вершинами; даже около церкви везде видны были пни и колоды, между которыми и засевались различные огородные овощи для убогой трапезы отшельников. Вот какой смиренный вид имела Лавра Сергиева в первые годы своего существования!
Тихо и безмятежно протекала жизнь пустынников в новоустроенной обители. Не было в ней ни начальника, ни даже пресвитера; однако же строго соблюдался весь порядок повседневнаго Богослужения, исключая, конечно, литургии. День отшельников начинался с глубокой полуночи: во исполнение слов Псалмопевца — седмерицею днем восхвалять Господа (Пс. 118, 164), пустынные подвижники каждый день собирались в церковь на полунощницу, утреню, третий, шестой и девятый час, на вечерню и повечерие, совершая между сими службами еще частые молебныя пения. В рукописях, сохранившихся от того времени в библиотеке Лаврской, находим каноны: за творящих милостыню, за болящих, за умерших. Непрестанная молитва, по заповеди Апостола (1 Сол. 5, 17), была их постоянным правилом и в церкви и в келлии. А для совершения Божественной литургии в праздничные дни обыкновенно приглашали священника из ближайшаго села, или игумена, быть может, того же старца Митрофана, который постригал самого Преподобнаго. Священнослужителя всегда встречали с радостию и с подобающею честию.
Год спустя после того, как собрались к Преподобному братия, пришел к ним на жительство и упомянутый игумен Митрофан. Сергий очень рад был ему, по нужде в иерее Божием; притом он надеялся, что старец сей не откажется принять на себя начальство над собравшимися пустынножителями; но не долго порадовался Сергий: пожив немного под кровом своего постриженника, Митрофан тяжко занемог и отошел ко Господу. И снова обитель осталась без совершителя Таин Божиих, потому что сам Преподобный, по своему глубокому смиренномудрию, не хотел принять на себя ни игуменства, ни сана священнаго. Подражая кроткому и смиренному сердцем Господу, он управлял только посредством своего примера, и точно: по слову Христову, был первый тем, что был всем слуга (Марк. 9, 35). Три или четыре келлии для братии он построил своими руками, сам рубил и колол дрова, носил их к келлиям, молол в ручных жерновах, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду и обувь, носил, на гору воду в двух водоносах, и поставлял у келлии каждого брата. Когда кто-нибудь из братии отходил ко Господу, угодник Божий своими руками омывал и приготовлял к погребению усопшаго. Одним словом — он служил братии, по выражению блаженнаго Епифания, как купленный раб, всячески стараясь облегчить их трудную жизнь пустынную, хотя и приводил братию в немалое смущение таким глубоким смирением и трудолюбием.
Служа другим в течении дня, Сергий не имел и одного часа свободного от труда и молитвы; питался он только хлебом и водою, и то малою мерою, а ночь почти всю проводил в келейной молитве, и где бы он ни был, что бы ни делал, всегда имел в уме и на устах слово Псалмопевца: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15, 8). И все сии многотрудные подвиги не только не ослабили его сил телесных, но и укрепляли их: преподобный Епифаний говорит, что в молодые годы свои угодник Божий был столь крепок телом, что "имел силу против двух человек: " это было следствием его трудолюбия и строгаго воздержания, замечает при, этом святитель Платон. Когда же Сергий ощущал брань вражию и стрелы разжженныя, пускаемыя рукою стреляющаго во мраке в правых сердцем (Пс. 10, 2), он еще более усиливал свой пост и молитвенные подвиги. Так порабощал духу тело свое смиренный подвижник, прилагая труды к трудам; так подвизался этот земной Ангел, желавший паче всего сделаться гражданином горняго Иерусалима! А братия любовию и благоговением взирали на своего возлюбленнаго авву, и всеми силами старались подражать ему. И трудно было пришедшему в первый раз посетителю различить, кто был старший из них, и кто младший, кто начальник места сего, и кто подчиненный, потому что, взирая на смиреннаго и кроткаго Сергия, каждый старался смирять себя пред смиреннейшим. Все считали друг друга братиями, и никто из них не хотел быть старшим. Какой поучительный урок гордым сынам нашего суетнаго века, желающим весь мир переделать по своим безумным мечтам! Не путем безначалия, насилий и полной разнузданности страстей человеческих достигаются истинно — братския отношешя между людьми, а путем глубочайшаго смирения, путем полнаго самоотречения в духе Евангельской любви, когда люди забывают о своих правах, и во имя любви думают только о своих обязанностях, да горько оплакивают немощи падшей природы своей...
Свободные от молитвы часы отшельники проводили в постоянных трудах. Молитва и труд, по учению св. Отцов, неразлучны в жизни инока, и ученики Сергиевы трудились над возделыванием своих небольших огородов для своей скудной трапезы пустынной, заботились каждый о своей убогой келлии, сами готовили себе пищу, шили себе одежды, переписывали книги и можно думать — занимались даже иконописанием.
Разлучившись с Сергием брат его Стефан, конечно, не прерывал с ним духовнаго общения, и живя в Москве, быть может, по временам навещал его в пустыне Радонежской. Может быть, иногда приводил он сюда и малютку сына, Иоанна, который в детстве жил в доме своего дяди Петра, в Радонеже. Наслышавшись о богоугодной жизни своего святаго дяди, 12-ти летний Иоанн возгорелся желанием жить под его духовным водительством, и однажды пришел к нему вместе с отцом. Держа отрока за руку, Стефан сам ввел его в пустынную церковь, и, передавая его брату, к удивлению всей братии заявил свое желание немедленно облечь его в Ангельсюй образ... Не стал противоречить Сергий этому желанию старшаго брата, который, подобно древнему Аврааму, отдавал Богу своего сына. И вот отрок Иоанн принимает пострижение, быть может, от своего отца, и нарекается Феодором... Чистый душею и сердцем, отрок беззаветно отдал себя преподобному дяде, и скоро навык всем добродетелям иноческим. В обители Сергиевой будущий Архиепископ Ростовский прожил около 22 лет; в это, конечно, время он научился здесь иконописанию, и был одним из первых иноков иконописцев Сергиевой Лавры.
ГЛАВА VIII. ВЛАСТЬ ЗА ПОСЛУШАНИЕ
Нужда в игумене — Черная смерть — Желания братии — Скорбь смирения Сергиева — Просьбы братии — Угроза любви — Братолюбие побеждает — Святитель Афанасий — "Ты не имеешь послушания!" — Сергий иеродиакон, иеромонах и игумен — Святительское поучение (1354)
Около двенадцати лет протекло со времени прихода к Преподобному Сергию его первых сподвижников, а игумена в новой обители все еще не было. Правда, в среде отшельников царило полное единодушие и братская любовь; каждый готов был, если бы оказалось нужным, пожертвовать самою жизнию, не говоря уже об удобствах, для сохранения мира и спокойствия остальных братий, и такое безначалие, конечно, было крепче всякаго порядка, существующаго в миру; тем более, что одно слово любимаго наставника могло прекратить всякое несогласие и побудить к подчинению уставам монашеским; но таков уж Самим Богом изначала установленный закон для обществ человеческих, чтоб во главе их непременно стояла власть, в послушании коей выражалось бы послушание людей Самому Богу — Творцу и Владыке всяческих. Правда, что Сергий на деле был истинным руководителем в духовной жизни своих учеников; но все же он не был еще и, без сана священнаго, не мог быть их духовным отцом в таинстве покаяния; а эта должность в древних обителях нередко соединялась с должностью игумена или настоятеля обители. Притом неудобно было каждый раз для Богослужения призывать соседняго священника, — нельзя было не иметь в обители лица, облеченнаго священною властию вязать и решить согрешающих.
Особенно должна была сказаться нужда в священнослужителе в то время, когда над Русскою землей разразилось тяжкое бедствие — моровая язва, известная в истории под именем черной смерти; она появилась в пределах России около 1348 года и опустошала ее в продолжении нескольких лет, переходя из края в край, из города в город. Справедливо говорит один историк: "Ангел смерти никогда не губил вдруг столько людей с самаго Ноева потопа, сколько погибло их с 1348 по 1350 и в следующие годы". Страх и ужас объял всех и каждаго; уныние распространилось повсюду. Ничем нельзя было остановить грознаго шествия "черной смерти", не было от нее никакого спасения. В одном Китаe легло в могилу до 13 миллионов народа; вымирали целые города, становились безлюдными целыя области. В Киеве, Чернигове, Смоленске и Суздале едва уцелела одна третья часть населения; в Глухове и Белозерске не осталось ни одного человека. Не успевали хоронить умерших: отпевали по тридцати — по сорока человек зараз, клали по три, по пяти человек в один гроб... В короткое время умерли: Митрополит Феогност, два сына Великаго Князя и сам Великий Князь Симеон Иванович...
В эту тяжкую годину многие православные Русские люди шли в монастыри: под благодатным кровом святых обителей не так страшно было и умереть, как в среде мирской суеты; здесь каждый мог с мирною душою совершенно предать себя в волю Божию и приготовиться к смерти по христиански. Можно ли сомнeваться, что и к Преподобному Сергию, в его пустынную обитель, в это время особенно много приходило людей, искавших у сего благодатнаго инока-подвижника утешения в горестях жизни, в тяжкой потере близких сердцу, мирнаго приготовления к переходу в будущую жизнь? И мог ли он, любвеобильный отец, отвергать сих несчастных пришельцев? Но, принимая их, он должен был заботиться и об удовлетворении их духовных нужд, о напутствии приготовляющихся к смерти — таинствами Церкви. Так самыя обстоятельства, а лучше сказать — Промысл Божий располагал эти обстоятельства к тому, чтобы в обители Сергиевой был свой совершитель таин Божиих, а с умножением братии и свой игумен...
Преподобный Cepгий, по своему смирению, и слышать не хотел, чтобы ему принять эту должность; он всегда говорил, что "желание игуменства есть начало и корень властолюбия;" тем не менее и сам он сознавал нужду в духовном пастыре для своей обители. Одного боялся он, чтобы братия не стала настаивать на своем желании иметь его своим игуменом; и потому усердно молил Господа, чтобы Сам Он дал им наставника, который мог бы управить душевный корабль их от волн потопления к пристанищу спасения. И Господь, всегда готовый исполнить волю боящихся Его, услышал молитву Своего угодника, и поелику никто, лучше самого просившаго, не мог послужить на сем месте к славе имени Его, благоволил его самого и дать игуменом братии. Вот как это было.
В сердцах братии уже давно сложилось желание поставить на игуменство своего возлюбленнаго авву, а при столь скорбных обстоятельствах, о коих мы сейчас упомянули, еще более усилилось это единодушное желание. «И в самом деле, — замечает святитель Платон, - на ком прежде всего могли они остановиться мыслию? Каждый, сравнивая свои подвиги с его подвигами и добродетелями, с его опытностию и заслугами пред Богом, и в мыслях стыдился присвоивать себе такое преимущество, чтобы затмить собою свет столь ясно горящаго светильника. Сообщая свои чувства один другому, они решились наконец обратиться с своим желанием к Преподобному. Укрепив себя надеждою на Бога, братия пришли к нему все вместе и сказали: "отче! мы не можем долee жить без игумена; исполни наше сердечное желание: будь нам игуменом, будь наставником душ наших; мы будем каждый день приходить к тебe с покаянием и открывать пред тобою нашу совесть; а ты будешь подавать нам прощение, благословение и молитву. Мы желали бы видеть тебя совершающим ежедневно Божественную литургию, и от твоих честных рук причащаться Святых Христовых Таин. Ей, честный отче, таково наше общее сердечное желание; не откажи нам в этой милости!»
Такое единодушное заявление всей братии, конечно, не было неожиданным для угодника Божия; тем не менее его глубокому смирению не легко было выслушать его. "Не труда и подвига убегал он", говорит святитель Платон, "а считал себя недостойным такого сана, и рассуждал, что, будучи подначальным, он удобнее устроит дело своего спасения, нежели тогда, когда примет на себя нелегкое бремя попечения о спасении других". С другой стороны, он хорошо понимал, что его решительный отказ глубоко опечалит всю братию, столь горячо им любимую, и будет иметь скорбныя последствия для самой обители. Поставленный в такое затруднительное положение, подвижник вздохнул из глубины сердечной и смиренно отвечал просителям: "братие мои! у меня и помысла никогда не было об игуменстве; одного желает душа моя — умереть здесь простым чернецом. Не принуждайте же меня и вы, братия! Оставьте меня Богу: пусть Он, что хочет, то и творит со мною".
Но братия настаивала на своем: "Зачем ты, отче, отказываешься исполнить наше общее желание? Ведь ты основатель обители сей; будь же ей и настоятель. Твоя добродетель собрала нас сюда: она же пусть и управляет нами. Ты насадил виноград сей: ты и питай нас своим учением и плодами примера твоего. Вот наше последнее слово: или сам будь нам игуменом, или, если не хочешь, иди, испроси нам игумена у святителя; если же не так, то мы все разойдемся отсюда".
Мысль об ином игумене лично для смиреннаго Сергия, конечно, была приятна: он готов был сделаться последним послушником у кого бы то ни было, лишь бы самому не быть начальником. Но любовь к ближнему требовала на этот раз забыть о себе и подумать о пользе братии; а духовный опыт указывал опасность, что новый, чуждый по духу обители игумен задумает вводить новые порядки, что эти порядки могут смутить братию, которая привыкла смотреть на порядки, установленные самим основателем пустынножительства, как на неизменный закон; а отсюда может возникнуть не мало искушений и нестроений в юной обители. Посему, не решая вопроса окончательно, но желая по возможности отдалить это решение, Преподобный кротко сказал братии: "идите пока с Богом каждый в свою келлию; лучше помолимся все поусерднее Господу Богу, чтобы Он Сам открыл нам волю Свою; и тогда увидим, что нам делать".
Братия послушалась любимаго аввы и разошлась; но не надолго. Прошло несколько дней и старцы опять пришли к Преподобному и стали умолять его — принять сан игумена. "Ведь ради тебя мы и сошлись-то сюда, в это место пустынное", говорили они, "мы слышали о твоих подвигах, знаем труды твои; ведь ты своими руками построил и эту церковь во имя Живоначальныя Троицы. И мы веруем, что в тебе обитает благодать Ея, и потому вот пришли сюда, возложив упование на Господа, и желаем совершенно предать себя твоему руководству. И так, будь нашим игуменом и духовным отцем и, предстоя престолу Божию, возноси за нас свои теплыя молитвы. Ведай, отче, - присовокупляли к сему старейшие из них, - мы шли сюда в надежде, что ты упокоишь нашу старость и похоронишь наши кости".
Тронутый до глубины души такой любовию братии, смиренный подвижник открыл пред ними все свое сердце: он стал говорить им о своем недостоинстве, всячески упрашивал и умолял не принуждать его к принятию священнаго сана и игуменства. "Простите меня, отцы мои и господие", так говорил он: "кто я грешный, чтобы быть мне иереем Божиим? Как дерзну я на такое служение, пред которым со страхом и трепетом преклоняются и самые Ангелы? Нет, это выше меры моей, отцы мои; я еще не начинал жить по-монашески: как же я осмелюсь коснуться святыни Божией? Вот мое дело: плакать о грехах моих, чтобы вашими же святыми молитвами достигнуть онаго края желаний, к которому стремится от юности моя грешная душа".
Сказал cиe Преподобный, и, чтобы не продолжать более сего тяжкого для его смирения спора, ушел в свою келлию...
Тогда сподвижники его поняли, что им не склонить его к своему желанию кротким словом сыновней любви, — оставалось употребить средства более решительные. Уже не со слезами только, но и с горьким словом упрека и даже угрозы приступили они теперь к своему авве! «Мы не желаем спорить с тобою, отче честный, - сказали они, - мы веруем, что Сам Бог привел нас сюда; мы сердечно желали подражать твоему житию и подвигам, и чрез то надеялись достигнуть вечнаго блаженства. Но если уж ты не хочешь пещись о душах наших и быть нашим пастырем, то мы все — принуждены будем оставить это место, — мы уйдем от храма Пресвятыя Троицы, и будем невольными нарушителями нашего обета, — будем блуждать как овцы без пастыря, и расхитит нас мысленный волк; а ты дашь за нас ответ нелицеприятному Судии — Богу!»
Еще раз попытался было угодник Божий отклонить от себя высокую честь; еще раз сказал братии: «Отцы мои! вы излишне понуждаете меня, я излишне отрицаюся: к чему это?»... — но все было напрасно: братия стояла на своем, и братолюбие победило.
«Желаю, — сказал Преподобный, —  лучше учиться, нежели учить; лучше повиноваться, нежели начальствовать; но боюсь суда Божия; не знаю, что угодно Богу; святая воля Господня да будет!»
 Это значило, что он болee спорить не будет, и предает все дело в волю Божию.
«Какая прекрасная распря! - замечает святитель Филарет Московский, — распря едва ли не превосходнейшая, нежели самое согласие. Здесь смирение старшаго сражается с любовию и покорностию младших — единственная брань, в которой ни одна сторона не теряет, а обe приобретают в каждом сражении! Как благополучны были бы общества, если бы члены их так же препирались между собою за сохранение подчиненности, а не за домогательство власти!»
"В мирских обществах", говорит другой святитель, Филарет Черниговский, — "люди сражаются друг с другом за власть, и чрез то производят расстройство в делах, расстройство в сердцах, и губят себя и других жаждою власти. А тут — все совершенно обратно: как благотворен закон Твой, Господи!"
Побежден был смиренный Сергий любовию к братии, однакоже не хотел выступить из обычнаго порядка; а может быть не терял еще надежды, что высшая церковная власть не соизволит на поставление его во игумена. "Отцы и братия", сказал он сотрудникам своим в подвиге пустынном: "не хочу болee прекословить вам; но не нам решать это дело: пусть pешит его святитель; и так, пойдемте же к нему".
Московскаго первосвятителя, Митрополита Алексия, в то время не было в Poccии: в 1354 году он путешествовал в Царьград по делам церковным, а управление делами митрополии, на время своего отсутствия, поручил Волынскому Епископу Афанасию, который жил в Переяславлe Залесском, в Нагорном Борисоглебском монастырe. Туда и отправился Преподобный Cepгий, взяв с собою двух старейших иноков.
Ранним утром, пред самою литургиею явился Преподобный к святителю. Он пал к ногам его и просил благословения. Епископ спросил его: кто он и откуда?
"Грешный инок Сергий — мое имя", - смиренно отвечал пришедший.
Имя Сергия давно было известно Афанасию: он раньше много слышал о его пустынных подвигах, об основанной им обители и о постройке церкви, и теперь очень рад был видеть у себя такого гостя. Он с любовию принял его, отечески поцеловал, и долго беседовал с ним о спасении души.
В заключение сей беседы гость смиренно поклонился хозяину и стал просить у него игумена для новой обители.
"Сын и брат мой!" отвечал ему, как бы по вдохновению свыше, святитель Божий: "Господь Бог устами Пророка Давида сказал: вознесох избранного от людей Моих, ибо рука Моя заступит его (Пс. 88, 20. 22); и Апостол говорит: никтоже сам о себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже Аарон (Евр. 5, 4). А тебя воззвал Господь Бог от чрева матери твоей, как от многих слышал я о том; посему ты и будь отныне — отцем и игуменом для братии, тобою же собранной в новой обители Живоначальныя Троицы".
Подвижник стал было отклонять от себя это назначение, ссылаясь на свое недостоинство; но блаженный пастырь внушительно остановил его, сказав: "возлюбленный! ты все стяжал, а послушания не имеешь", — и сим словом обезоружил смиреннаго Сергия, который с покорностию на это отвечал: "как Господу Богу угодно, так и пусть будет; благословен Господь во веки!" И все присутствовавшие при этом единодушно сказали: "аминь!"
Тогда святитель со всеми священно — служителями пошел в церковь, взяв с собою и Преподобнаго; там он облачился во все священныя одежды, велел Сергию гласно произнести Символ веры, и, осенив крестообразно его преклоненную главу, поставил его во иерoдиакона. Началась Божественная литургия и Сергий произведен был во иеродиакона; а на другой день облечен и благодатию священства. Святитель распорядился, чтобы на следующий день новоблагодатный иеромонах Сергий один совершил Божественную литургию. Нужно ли говорить, с каким сердечным умилением впервые приносил Преподобный Сергий бескровную жертву собственными руками? Он весь исполнен был благоговейнаго страха и весь сиял неземною радостию...
По окончании литургии святитель Афанасий произнес над ним молитвы, совершаюшия его поставление во игумена. За тем он пригласил новаго игумена в свои келлии, и там, в отеческой с ним беседе наединe, наставил его в правилах апостольских и святоотеческом учении о спасении души и руководствe подчиненных ему иноков. "Чадо", говорил он, "вот, ради святаго послушания к нам, восприял ты теперь сан священный; знай же, что cиe служение дается только верным человеком, как говорит Апостол Христов, иже довольни будут и иных научити (2 Тим. 2, 2). Посему надлежит тебе, возлюбленный, по заповеди великаго Апостола, немощи немощных носити и не себе угождати (Рим. 15, 1). Помни слово его: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал. 6, 2). Если будешь так поступать, то и себя спасешь, и живущих с тобою".
Так заключил свое поучение святитель и, благословив новопосвященнаго, отпустил его с миром. И пошел он, новый игумен, облеченный теперь свыше благодатию и властию иерейскою, в свою родную обитель, чтобы прилагать там труды к трудам, и восходя на небо по лествице христоподражательнаго смирения, вести туда же за собою и всех присных учеников своих...
ГЛАВА IX. СМИРЕННЫЙ ИГУМЕН
Радость обители — Первое поучение братии — Смиренное прошение игумена — Труды игумена — Архимандрит послушник — Умножение братии — Разширение обители — Сергий "яко един от древних" — Свидетельство пр. Иосифа Волоколамского. (1354 — 1391)
С нетерпением ожидали братия своего перваго игумена, — говорим "перваго" потому, что почивший в Бозe игумен — Митрофан был только случайным представителем власти, которым Преподобный Сергий только хотел оградить себя от необходимости начальствовать. С какою же радостию вышли они теперь на встречу своему новому начальнику, или, лучше сказать, своему давнему наставнику и любимому отцу! Со слезами сыновней любви поклонились они ему до земли. Радовался и святой игумен, смотря на радость любимых чад своих. Войдя во врата обители, он прошел во храм, и там, весь в слезах, пал ниц пред святою иконою Живоначальныя Троицы, прося благодатной помощи в предстоящем ему многотрудном служении. В пламенной молитвe своей он призывал на помощь Пресвятую Владычицу Богородицу и бесплотных служителей у Престола благодати — святых Ангелов и Архангелов, святаго Предтечу Христова и мудрых Апостолов; он вспомянул и великих Святителей: Василия Великаго, Григория Богослова и Иоанна Златоустаго и всех святых, дабы их молитвами укрепила его десница Вседержителя — неосужденно, со дерзновением и несмущенным сердцем предстоять престолу Пресвятыя Троицы и касаться руками Агнца Божия, закланнаго за спасение Mиpa.
Окончив молитву, он обратился к братии со словом поучения, убеждая их не ослабевать в подвигах ради Царства небеснаго. «Царствие Божие, - говорил он между прочим, - с нуждею восприемлется, и только понуждающие себя восхищают оное (Mф. 11, 12). Подвизайтеся же, братие, войти в него узкими вратами! (Mф.7, 3). Приидите, чада, послушайте мене, по слову Давидову, я страху Господню научу вас (Пс. 33, 12). Помните слова Апостола: плод духовный есть любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5, 22. 23). Подвиг немалый предстоит нам противу невидимаго врага, ибо диавол яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (1 Петр. 5, 8). Не устрашимся, други, этого подвига, чтобы страшнаго геенскаго мучения избегнуть; пусть сведены будут руки от трудов: будем простирать их только к Богу, а ноги — пусть неподвижно стоят на молитве!.. Не будем, братиe, щадить естество тленное, со всем усердием возмемся за подвиг, чтобы получить победные венцы от Христа Бога!"
После поучения святый игумен в первый раз благословил свою братию. При этом он поручал себя их молитвам, исповедуя свою немощь в виду той тяжкой ответственности пред Богом, какую он принимал на себя, еслибы кто подвергся соблазну по его вине. — "Молитесь, братие, обо мне", говорил смиренный игумен, "ибо я человек малосведущий и неопытный. Вот я принял от Царя Небеснаго талант, и должен буду отдать в нем отчет. Страшит меня слово Господа: иже аще соблазнит единого малых сих верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов осельский на выи его, и потонет в пучине морстий (Mф. 18, 6). Какое же горе угрожает тому, кто своим неразумием погубит многия души! И буду ли я иметь дерзновение, представ пред Господа, сказать Ему: се аз и дети, яже ми дал ecи? (Исаии 8, 18). Услышу ли я сей Божественный глас великаго Пастыря горних и дольних, с милосердием вещающаго: благий рабе и верный, вниди в радость Господа своего?" (Mф. 25, 21).
Так вступил Преподобный в управление своею родною обителию. Поучая братию, он избегал многоглаголания; его речь обнаруживала глубокое знание Священнаго Писания, дух и смысл котораго он постигал не умом только, но и сердцем, просвещаемый благодатию Божией и руководимый опытом духовной жизни. Оттого все его поучения, при своей простотe и краткости, были проникнуты особенною силою, дышали благодатным помазанием и властно действовали на сердца слушателей. В одной из рукописей XVII века, принадлежавших Новгородской Софийской библитеке, а ныне находящихся в библютеке С.-Петербургской Духовной Академии, есть такое поучение Преподобнаго Сергея:
«Внимайте себe, братие, всех молю: прежде имейте страх Божий и чистоту душевную и любовь нелицемерную; к сим и страннолюбие, и смирение с покорением, пост и молитву. Пища и питие в меру; чести и славы не любите, паче же всего бойтеся и поминайте час смертный и второе пришествие».
Вот и всё поучение. Дествительно ли оно написано самим Преподобным Сергием, или только записано его учениками, но от него несомненно веет духом Сергиева смирения, и потому мы читаем его, в несколько сокращенном видe, на многих древних иконах угодника Божия, написанным в свиткe.
 Блаженный Епифаний говорит, что Преподобный Сергий всегда имел пред духовным взором своим великие образцы ангелоподобной жизни таких светильников монашества, как великие Антоний и Евфимий, Савва Освященный и Пахомий, Феодосий Киновиарх и другие. Поэтому в своих беседах с братиею и в поучениях он любил воспоминать об их подвигах и всегда удивлялся, как они, будучи облечены плотию, побуждали врагов бесплотных и были страшны диаволу; сильные земли в удивлении склонялись пред ними, а они во смирении благодетельствовали людям: исцеляли больных, избавляли от бед на сушe и на морe, предстательствовали в час смертный, питали нищих, вдов и сирот, по слову Апостола: ничтоже имуще, а вся содержаще (2 Кор. 6, 10). Размышляя о сем, Преподобный усердно молил Бога, дабы сподобил его непреткновенно итти по стопам сих подвижников, и убеждал братию подражать их равноангельной жизни.
Игуменство Преподобнаго Сергия во многом напоминало игуменство Преподобнаго Феодосия Киево-Печерского: та же строгость к себе и любовь к братии, та же неутомимость в трудах, бессонные ночи, обличение праздных, тихия, кроткия речи, растворенныя слезами отеческой любви. В отношении к братии и в сане игумена он нисколько не переменился. По прежнему он учил не столько словом, сколько своим примером. К великому утешению братии, каждый день совершал он Божественную литургию. Никакая усталость, никакия дела и заботы не могли помешать ему первым являться в церковь ко всякому Богослужению, и выходил он из церкви — всегда последним. В продолжении всей службы Божией он стоял как свеча, и отнюдь не позволял себе прислоняться к стене, "что знаменовало", по выражению святителя Московскаго Филарета, "мысль в Богомыслии водруженную, и дух непобеждаемый леностию тела". Сидения в церкви не допускал — никогда. Памятуя слова Господа: иже аще хочет в вас быти старый, да будет всем раб (Мр. 10, 44), он и в сане игумена продолжал по прежнему служить братии в домашних делах: он сам скатывал свечи, варил кутию, или коливо, которое в те времена было приносимо в церковь на память всех великих святых, особенно же просфоры всегда приготовлял сам, не допуская никого из братии участвовать в этом, хотя, конечно, многие и желали того; даже и пшеницу для сего молол сам. А потом приносил сии чистые труды благоговейных рук своих к алтарю Божию для безкровной жертвы Господу Богу.
В начале игуменства Преподобнаго Сергия, как мы уже говорили, число братии в его обители не превышало двенадцати. Так было до 1357 года, когда пришел к нему архимандрит Симон — первый принятый им сверх сего числа. С этого времени число братии стало возрастать: "многие христолюбцы, имена коих записаны у Господа в книге жизни", говорит блаженный Епифаний, "стали издалека приходить к Сергию, оставляя суету житейскую и приклоняя свои главы под благое иго Господне". Кажется, всего чаще приходили к нему земляки — Ростовцы: кромe Елисея и Онисима, мы знаем Андроника и Афанасия, уроженцев Ростовских.
Упомянутый выше архимандрит Симон был дивный муж, старейший из архимандритов области Смоленской, известный своими добродетелями и строгою жизнию. Слушая рассказы о подвигах Преподобнаго Сергия, он возгорелся ревностию по Боге, оставил свое настоятельство в Смоленске, оставил почет и уважение, коими пользовался там, оставил наконец родную сторону, расстался с друзьями и всеми близкими, и с посохом простаго странника пришел в пустыню Радонежскую. С глубоким смирением просил он Преподобнаго Сергия принять его в число своих послушников, и Преподобный с любовию и радостию принял смиреннаго архимандрита. Много лет провел усердный Симон в послушании у святаго игумена; на его пожертвование был построен болee просторный — но только деревянный, как и первый — храм Живоначальныя Троицы; украшенный всеми добродетелями подвижника пустыни, в глубокой старости преставился он к Богу, и Преподобный игумен с великою честию проводил его в могилу.
Мало-помалу расширялась обитель Сергиева и принимала вид вполне благоустроеннаго монастыря. Там, где прежде была непроходимая чаща, где некогда бродили страшные медведи, и никогда не ступала нога человеческая, там теперь расцвела пустынная обитель; ея келлии, сначала разбросанныя без порядка по дремучему лесу, мало-помалу, были поставлены четвероугольником вокруг церкви, которая таким образом стояла среди монастыря в своей скромной пустынной красотe и была видима из всех келлий. И в этой церкви, и в этих убогих на вид кeллияx не умолкало славословие Господу, и в тишине пустынной смиренные иноки неустанно трудились, под опытным руководством своего святаго игумена Сергия, над очищением своего сердца от страстей, стараясь вовсе позабыть о том, что там, за пределами их заветной пустыни, есть другой мир, который шумит и волнуется как море непостоянное, погружая людей в мутныя волны житейской суеты... "Есть, - замечает преподобный списатель жития Cepгиева, — есть в древних книгах отеческих такое сказаниe: сошлись однажды святые отцы и повели между собою беседу о последних временах. В пророческом духе говорили они, что в последния времена люди будут слабы, и не будет среди их таких великих подвижников, каковы были первые отцы-пустынножители. Но вот, Бог укрепил Преподобнаго Сергия и в последнем роде, и явил в нем как бы одного из древних отцев. Он водворился в глуши лесной, не страшась привидений диавольских, и за то Бог оградил обитель его полками Ангельскими. Многие приходили к нему, чтобы спасать души свои под его мирным кровом, и никому он не отказывал — ни старому, ни юному, ни богатому, ни убогому; всех принимал он с радостию и с любовию, по слову Евангельскому: грядущаго ко мне не изжену вон (Иоан. 6, 37), — только не скоро постригал. Прикажет, бывало, одеть пришельца в длинную свитку из грубаго чернаго сукна, и велит ему проходить какое-нибудь послушание вмесге с прочими братиями, пока тот не навыкнет всему уставу монастырскому; потом облечет его в одежду монашескую", или, как ныне говорят: в рясофор; "и только после тщательнаго испытания пострижет уже в мантию и даст ему клобук. А когда видел, бывало, что который-либо инок стал опытен в духовном подвиге, таковаго удостоивал и святой схимы".
Одним из правил порядка, установленнаго Преподобным Сергием в своей обители, требовалось, чтобы послe повечерия братия не ходили из келлии в келлию и не беседовали друг с другом, кроме крайней нужды, когда, например, нужно было побывать зачем-нибудь у самого игумена; каждый в своей келлии должен был заниматься молитвою и рукоделием. Преподобный сам строго наблюдал за исполнением этого правила. Бывало, в глубокий вечер, особенно в долгия осенния и зимния ночи, заботливый игумен, совершив свою келейную молитву, тихо обходит все келлии, и через малыя волоковыя оконца замечает: кто чем занимается. Если инок стоит на молитв, или занят своим рукоделием, — пишет, читает св. книгу, или же погружен в размышление о грехах своих, — святый игумен радуется, благодарит за него Бога и молится, чтоб Господь подкрепил труженика в подвигe спасения. А если слышит он беседу непозволенную, то ударяет в дверь или в окно и удаляется. На утро же призывает к себе празднословивших, кротко вступает с ними в разговор об обязанностях монашеских, и, не обличая прямо, говоря будто о других, склоняет их к смиренному признанию в прегрешении; кроткий и послушливый инок тут же, бывало, сознается и со смирением просит и получает от своего аввы прощение; но случалось и то, что неразумный инок уклоняется от признания; тогда авва с кротостию и любовию обличает его, по слову Псалмопевца: накажет мя праведник милостию и обличит мя (Пс. 140, 5); если же и тут инок упорствует, Преподобный налагает на него какую-нибудь епитимию. Так любящий отец подавал руку помощи немощным чадам своим; так умел он совмещать кротость с строгостию, не послабляя нерадению и не подавая повода к унынию! Нельзя без умиления читать страницы древнего жития, повествующия о том, как Сергий воспитывал своих иноков, с какою любовью, с каким терпением и знанием человеческаго сердца он следил за теми, которые вверили себя его мудрому руководительству. Можно сказать, что он глаз не спускал с каждаго новичка, возводя его со степени на степень иноческаго искуса, постепенно приучая его к самоотверженному труду, к строгому порядку в занятиях, помыслах, чувствах и подвигах. Богомудрый наставник терпеливо трудился над каждым отдельным братом, над отдельными особенностями каждаго брата, приспособляя их к целям всего братства. По последующей самостоятельной деятельности учеников Преподобнаго Сергия видно, что под его воспитательным руководством ученики не обезличивались; напротив, каждый, постепенно очищая свое сердце от страстей, в тоже время служил Богу теми свойствами своей души, какими его Бог наделил. Наблюдение и любовь к людям, собственный духовный опыт, а наипаче благодать Божия, обитавшая в его чистом сердце и преисполнявшая его тихою духовною радостью о Господе, дали ему уменье и способность тихо и кротко настроивать душу человека и извлекать из нея, как из хорошаго инструмента, лучшия ея чувства, умиляя сердце речами благоуветливыми. "Слышахом", писал о Преподобном Сергии другой Преподобный, живший спустя только сто лет после него, — Иосиф Волоколамский, — "слышахом о блаженном Cepгиe и о прочих святых от неложных свидетелей, иже бяху в лета их, яко толику бодрость и тщание имеяху о пастве, яко нимало небрежение или преслушание презрети. Бяху бо милостиви, егда подобаше, и напрасни (строги), егда потреба бываше, и обличающе, и понуждающе ко благому согрешающия; непослушающия же не оставляху своим волям последовати, но всячески возбраняху, и от Церкви отлучаху".
Таковы были порядки в пустыне Радонежской в первое время игуменства Сергиева. Число братства постепенно возрастало: "добродетель", говорит блаженный Епифаний, "так — же творит явным стяжавшаго ее, как зажженная свеча — носящаго оную, И как оленей привлекают к себе источники вод, так и жаждущих спасения влекли к себе благодатныя дарования души Сергиевой".
ГЛАВА X. ПУСТЫННАЯ НИЩЕТА
Строгия правила пустыни Cepгиевой — Богослужение с лучиной — Книги на бересте — Игумен-древодел — Дорогие куски гнилаго хлеба, снедаемаго в поте лица — Ропот братии — Отеческое увещевание — Упование непосрамляющее — Безвестные благотворители — Чудотворный источник — Золото и мишура — Благоговейныя думы святителя Филарета (1354-1372)
Апостол Павел, по его собственным словам, день и ночь работал своими руками, чтоб не жить на чужой счет и не быть никому в тягость, хотя, как благовестник спасения, и имел на то полное право (1 Сол. 2, 7 и д.). Такого же правила строго держались и святые подвижники Христовы; то же узаконил в своей обители и Преподобный отец наш Сергий. Он строго запрещал братии выходить из монастыря для собирания по селам и деревням подаяния от мирян на обитель; каждый инок должен был доставать сам для себя пропитание трудами рук своих, а в случаe недостатка — просить и с терпением ожидать милости от Бога. Так учил он и словом, и собственным примером. Понятно, что это было нелегкое правило даже и для такого монастыря, который находился недалеко от мирских селений, и чаще посещался богомольцами; а обитель Преподобнаго Сергия в то время была в полном смысле слова пустынею: "на далекое расстояние", рассказывает блаженный Епифаний, "ее окружали густые непроходимые леса, изобиловавшие всякими дикими животными, от робкаго зайца до кровожаднаго волка и страшнаго медведя". Даже полсотни лет спустя после того времени, о коем мы говорим, во время игуменства Преподобнаго Никона, когда вокруг обители уже было немало мирских поселений, по лесным рекам, в окрестностях Лавры, ловили бобров; что же было раньше, когда тут не было по близости даже отдельных дворов, и к обители едва можно было пробраться по узкой и прерывающейся тропинкe? В такой глуши кто стал бы посещать пустынников и приносить им что нибудь из жизненных припасов? С другой стороны, в обители не было тогда учреждено правильнаго общежития: пустынники имели общение друг с другом только в молитвенных собраниях церковных, остальное время дня и ночи каждый трудился для себя, в своей уединенной келлии: ни общей трапезы, ни общих послушаний еще не было. Не удивительно посему, что богатая благочестием пустыня Сергиева часто нуждалась в самом необходимом. Чего ни хватись — всего нет, как выражается блаженный описатель жития Сергиева: не редко случалось, что ни у кого из братии не было ни куска хлеба, ни горсти муки, — даже недоставало соли; о масле же и других приправах нечего было и говорить. И много приходилось пустынникам терпеть нужды при таких суровых порядках пустыннаго жития; но Сергий веровал Богу верою твердою, испытанною скорбями, и Бог исполнял по веpe его; он уповал, и упование никогда не посрамляло его!
Случалось, что недоставало вина для совершения лигургии, пшеницы — для просфор, фимиама для каждения, и тогда пустынники терпели лишение Божественной литургии; не доставало воска для свеч, елея для лампад: они зажигали березовую или сосновую лучину, которая с треском и дымом светила их чтению и пению, и вот при таком-то освещении они отправляли утреннюю или всеношную службу, с трудом читая в полумраке каноны и псалтирь! Нужно ли говорить, что такое служение было не менee приятно Богу, как и торжественная служба, совершаемая в величественных храмах при светe бесчисленных лампад и множества светильников; а сердца святых подвижников горели тише и яснее всяких свеч, и пламень их молитвы трепетал воздыханиями из глубины сердечной восходившими к престолу Божию!
По свидетельству Преподобнаго Иосифа Волоколамскаго, в обители Сергиевой бывала такая нищета, такое нестяжание, что и самыя книги иногда писались не на хартиях, а на берестах, потому что у пустынников не было средств достать пергамента. Самая святыня не блистала тогда золотом: и понынe благочестивые поклонники с благоговейным удивлением рассматривают хранимые в Лаврской ризнице заветные памятники этой заветной нищеты: деревянные сосуды, употреблявшиеся Преподобным Сергием при совершении Божественной литургии, и простое крашенинное его облачение...
Сам преподобный игумен всего менee заботился о насущном хлебe лично для себя, и потому не редко случалось, что недостаток в пропитании ему приходилось терпеть прежде всех. И он, постившийся еще в колыбели младенческой, с благодарным сердцем переносил всякое лишение, подавая собою пример всей братии. Так однажды у него не было ни хлеба, ни соли, и во всем монастырe ощущалась крайняя скудость в пищe. Три дня провел смиренный игумен без пищи, а на рассвете четвертаго взял топор и пошел к одному из братии, по имени Даниилу.
— Слышал я, старче, сказал он своему сподвижнику, - ты хочешь пристроить сени к своей кельe; позволь мне построить их для тебя, чтоб руки мои не были без дела.
— Правда, - отвечал ему Даниил, 0 мнe очень бы хотелось построить их; у меня уже все и для работы давно заготовлено, и вот только поджидаю плотника из деревни. А тебe как поручить это дело? Пожалуй, запросишь с меня дорого.
— Эта работа не дорого тебe обойдется, - сказал ему Сергий, - мнe вот хочется гнилаго хлеба, а у тебя он есть; больше этого с тебя не потребую. Развe ты не знаешь, что я умею работать не хуже плотника? Зачем же тебe, старче, звать другаго плотника помимо меня?
Тогда Даниил вынес ему решето с кусками гнилаго хлеба, котораго он сам не мог есть, и сказал: "вот, если хочешь, возьми все, что тут есть, а больше не взыщи".
— Хорошо, - сказал трудолюбивый игумен, - этого с избытком довольно для меня; побереги же до девятаго часа: я не беру платы прежде работы.
Сказав cиe, он крепко подтянул себя поясом, и принялся усердно за работу. С раннего утра до поздняго вечера, не смотря на голод, он пилил, тесал доски, долбил столбы, и при помощи Божией окончил постройку. Солнце уже скрылось за дремучим лeсом, когда старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба, как условленную плату за труд целаго дня. Положив их пред собою, подвижник помолился, благословил их, и начал есть с одною водою, даже и без соли. Это был его и обед и вмeсте ужин!
Некоторые из братии при этом заметили, что когда он вкушал в пoте лица заработанный им хлеб, то из уст его исходила пыль от гнилости хлеба, и конечно не мало дивились великому терпению своего игумена, который и такую дурную пищу не хотел принять без труда. Так строго держался он заповеди Апостола Христова: aщe кто не хощет делати, ниже да яст (2 Сол. 3, 10). А взирая на его пример, и братия укреплялись в подвиге терпения.
Но где люди, там и немощи. Нашлись такие, которые поголодали дня два и зароптали... Один из таких нетерпеливцев решился даже сказать от лица всех игумену: "вот, мы смотрели на тебя, все тебя слушались, а теперь приходится умирать с голоду, потому что ты запрещаешь нам выходить в мир просить милостыни. Потерпим еще сутки, а завтра все уйдем отсюда и больше не возвратимся: мы не в силах выносить такую скудость, такие гнилые хлебы!"
Преподобный игумен видел, что братиею начинает овладевать дух уныния; нужно было подкрепить их малодушие. И вот он созвал к себе всех иноков и с обычною кротостию повел с ними такую беседу: "о чем скорбите вы, братия мои? Зачем так смущаетесь? Уповайте на Господа, ибо сказано: воззрите на древниe роды, и видите: кто верова Господеви, и постыдася? Кто веровал слову Его, и обманулся? Или кто пребысть в страсе Его и оставися? Кого из призывающих Его Он не услышал? (Сир. 2, 10). Не Я ли, глаголет Господь, не Я ли податель всякой пищи? Не Я ли извожу плоды от земли и наполняю ими житницы? Не Я ли кормитель всего мира, питатель всей вселенной, подающий пищу всякой плоти, отверзаюший щедрую руку Свою во благо время, насыщающий всякое животное благоволением? — Братие мои! и во святом Евангелии Господь сказал: ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам. Воззрите на птицы небесныя, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житниц, и Отец ваш Небесный питает их: не много ли паче вас, маловеpы? (Mф, 6, 33. 26. 30). А мы разве напрасно и бездельно подвизаемся? Мы ожидаем получить за свои подвиги жизнь вечную. Люты скорби, но сладок рай; болезненны труды, но вечная за них награда! Не поленимся, 6paтиe! Потерпим хоть немного, чтобы получить нетленные венцы от Христа Бога, Который Сам говорит: в терпении вашем стяжите души ваша (Лук. 21, 19), ибо претерпевый до конца, той спасен будет (Mф, 10, 22). «Вот, - продолжал угодник Божий, - вы скорбите из-за недостатка пищи; но ведь это случилось на краткое время, ради испытания веры нашей; ведь если вы перенесете это лишение, как подобает инокам, с верою и благодарением, то это самое искушение вам же послужить на пользу. Благодать Божия ведь никому не дается без скорбей и искушений: без огня, говорит святый Лествичник, и золото не бывает чисто. А вот, даст Бог, минует скорбь — дождемся радости; ведь так обыкновенно бывает, что радость следует за скорбию: вечер, сказано, водворится плач, а заутра радость (Пс. 29, 6). Так и вы: сегодня терпите оскудение хлеба и недостаток всякой пищи, а завтра — Бог пошлет — вы будете наслаждаться в изобилии и ястием, и ппитием, и всем потребным. Я, грешный, верую, что Бог не оставит места сего и живущих в нем».
Так утешал скорбящую братию святой игумен, и Бог, действительно, чудесным образом оправдал веру его. Еще он беседовал с братией, как послышался сильный стук в монастырския ворота; привратник взглянул в окошечко и увидел — к воротам кто-то привез много хлеба. Будучи сам очень голоден, от радости он не отпер ворота и побежал к Преподобному.
— Отче, - говорил он, - привезли много хлебов, — благослови принять! Вот, по твоим святым молитвам, они у ворот!"
— Отвори им, пусть войдут, — сказал игумен.
Монастырския ворота отворились, и в них въехало несколько повозок, нагруженных печеным хлебом, рыбою и другими припасами для монашеской трапезы. Все прославили милосердие Божие, а Преподобный Сергий весело сказал: "ну вот, теперь вы, алчущие, накормите кормильцев ваших, позовите их разделить с нами общую трапезу, угостите их и успокойте, как следует". И немедленно он приказал ударить в било и всем идти в церковь; тут он отслужил благодарственный молебен Господу Богу, милующему и питающему рабов Своих, и только после сего благословил братии садиться за трапезу. Все сели, и сам игумен стал оделять братию привезенными хлебами. Они были теплы и мягки, как будто только что испечены, и на вкус были необыкновенно приятны, будто печены были с маслом, с медом или с каким-либо благовонным зелием. Так некогда манна, сей хлеб ангельский, по выражению Псалмопевца, имела для Израильтян особенную сладость во вкусе. И Преподобному Cepгию, за его дивное терпение, взамен черствых корок гнилого хлеба, послал Бог эту чудную пищу, ибо, по слову Давида, терпение убогих не погибнет до конца (Пс. 8, 19).
За трапезою святой игумен сказал: "гдe же тот брат, который роптал на заплесневелые хлебы? Пусть войдет сюда и отведает, какую пищу послал нам Господь; пусть при этом вспомнить Царя и Пророка Давида, который пепел яко хлеб вкушал, и питие слезами растворял" (Пс. 101, 10).
Потом Преподобный спросил: "а где же наши благодетели?" Но никто не мог ответить ему на этот вопрос; все только смотрели в недоумении друг на друга.
"Разве я не говорил вам", сказал игумен. "чтобы вы пригласили их к трапезе? Почему же их нет?"
"По слову твоему мы звали их, отче", отвечали иноки: "мы даже спрашивали их, от кого все это прислано? Но они только сказали нам, что один Христолюбец, человек богатый, прислал их издалека, чтобы передать тебе эти припасы, а от трапезы отказались и говорили, что им дано еще другое поручение, которое должны также немедленно исполнить, и потому спешат в дорогу".
Можно себе представить общее удивление, когда узнали, что хлебы привезены издалека, а между тем они были еще теплые, как бы только что вынутые из печи! Преподобный игумен воспользовался сим случаем для назидания своей братии. "Видите сами теперь", сказал он, "что Господь не оставляет места сего и рабов Своих, которые служат Ему здесь с верою день и ночь, и терпят с благодарением всякое лишение. Помните же слово Апостола: имуще пищу и одеяние, сими довольны будем (1 Тим. 6, 18). Зачем нам излишне заботиться о телесных потребностях? Лучше будем всегда уповать на Господа, Который пошлет все, что нужно и полезно и душе и телу нашему. Тот, Кто сорок лет питал в пустыне непокорных и неблагодарных Израильтян, ниспосылая им манну с небес и крастелей до сыта, разве не силен пропитать и нас, Ему работающих? Или Его могущество и благость истощились нынe, и Он перестал промышлять о Своих созданиях? Нет, братие! Как в древния времена, так и теперь — Он един и тот же всеблагий Бог, всегда готовый подать нам все потребное для жизни нашей!"
Сильно подействовал этот урок на малодушных, и с того времени не было слышно ропота при случавшихся недостатках в чем-либо; а между тем, — рассказывает блаженный Епифаний, — к большему укреплению веры в Промысл Божий, и на другой, и на третий день, неведомые благотворители присылали в обитель обильную пищу для братии. Так Господь оправдывал упование Своего избранника на Его Божественное промышление.
Не раз, впрочем, и в других случаях, когда сего требовало или назидание братии, или же вообще человеколюбие, вера Преподобнаго Сергия проявляла себя с тою силою, какую присвояет ей Христос Спаситель, когда говорит: вся елика аще воспросите в молитве верующе, приимете (Mф. 21, 22). Был, например, такой случай, возбудивший сперва ропот, а потом обратившийся во славу Божию по молитвам угодника Божия. Когда Преподобный избирал себе место для пустыннаго безмолвия, он вовсе не заботился о том, чтобы иметь воду по близости; трудолюбивому подвижнику даже было приятно носить ее издалека, дабы тем еще более утруждать свою плоть. Так было до семи лет по основании обители. Но с умножением братии недостаток воды становился все ощутительнее. Не раз братия жаловалась ему, что приходится далеко ходить за водою, и некоторые, менee терпеливые, даже говорили ему с упреком: "для чего на таком месте построил ты обитель?"— На это Преподобный отвечал: "я хотел здесь безмолвствовать один; Богу угодно было воздвигнуть здесь обитель во славу Его Пресвятаго Имени; дерзайте в молитвe и не унывайте; если Он в безводной пустыне дал воду из камня непокорному народу Еврейскому, то неужели Он оставит вас, работающих Ему на сем месте день и ночь?"
Раз, после такого наставления братии, он взял с собою одного инока и пошел с ним в лесной овраг под монастырем; тут он нашел немного дождевой воды, преклонил над нею колена и помолился так: "Боже, Отче Господа нашего Иисуса Xриста, сотворивший небо и землю, и все видимое и невидимое, создавший человека и не хотящий смерти грешника! Молим Тебя мы, грешные и недостойные рабы Твои: услыши нас в час сей и яви славу Твою! Как в пустыне чудодействовала крепкая десница Твоя, от камня воду источив, так и здесь яви силу Твою — даруй нам воду на месте сем, и да разумеют все, что Ты послушаешь боящихся Тебя и имени Твоему славу воссылающих — Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков, аминь!"
Так молился угодник Божий и едва произнес он эту молитву и осенил крестным знамением место, гдe стояла дождевая вода, как вдруг из-под земли пробился обильный источник холодной ключевой воды, и она потекла быстрым ручьем по долине. С той поры многолюдная обитель Сергиева не имела недостатка в воде; преподобный Епифаний, ученик Сергиев, свидетельствует, что бывали исцеления от воды сей, и даже издалека присылали за нею для болящих, так что ручей тот получил прозвание Сергиевой реки, и в этом наименовании сказалось чувство благодарности к угоднику Божию. Но смиренный чудотворец, узнав об этом, призвал к себе старейших из братии и сказал им: "братие мои, — ведь не я вам воду дал, — это Господь милосердый утешил нас недостойных Своею милостию. Зачем же вы зовете источник моим именем? Причем тут я грешный?" И с того времени братия, из послушания к заповеди своего святаго аввы, мало-помалу, отвыкли от сего наименования.
"О достолюбезное, святое смирение!" размышляет, по поводу этого рассказа, один проповедник слова Божия: "ты не видишь даже и того, что чудеса творишь; ты всегда и во всем видишь только одну благодать Божию, да свое недостоинство!.. Ты боишься, угодниче Божий, как бы люди не почли тебя за святаго человека; ты готов бы убежать, укрыться в глушь лесную, в чащу непроходимую, в темныя пещеры и мрачныя дебри пустынныя, чтобы не славили люди имя твое, не указывали на тебя, как на Божия избранника!.. А мы грешные... сделаем что-нибудь доброе, — и то иногда с грехом пополам, да сами же и начинаем трубить о том!.. Если же иной раз, из приличия, чтобы не называли нас самохвалами, и молчим о себи, за то уж как же бываем довольны, как утешаемся, когда другие скажут о нас словечко доброе! Точно малые дети игрушкой — так и мы забавляемся похвалою людской! Как же не сказать после — этого, что как небо от земли, так и наша жизнь далека от святой жизни угодников Божиих? А вся беда наша в том, что смирения у нас нет, — нет ни единой крупицы этого некрадомаго сокровища небеснаго, этого злата мытарева, которым так богаты были святые угодники Божии, а без этого золота нельзя купить и царства небеснаго, — без смирения все наше добро — мишура одна, а не золото!"
 Но чтобы стяжать себе хотя малую крупицу этого многоценнаго в очах Божиих золота, нам должно чаще переноситься мысленно и сердцем в те давния времена, когда жили святые угодники Божии, подобные Богоносному Сергию, чтобы привитать духом около избранников благодати, и поучаться у них Христоподражательному смирению. С преподобным, сказано, преподобен будеши (Пс. 17, 26), и незаметно для самого себя навыкнешь мыслить и жить по примеру преподобных. В этом мысленном и духовном общении с Преподобным Сергием любил привитать в Бозе почивший святитель митрополит Филарет; в этом общении он почерпал великую силу благодатнаго помазания, когда из его сердца изливалось умилительное слово, дышащее беззаветною любовию к самому месту обитания Сергиева. He можем не привести здесь этого трогательнаго обращения его к пустыне Сергиевой.
«Прости мне, — так взывал он, — великая Лавра Сергиева, если мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустыню Сергия. Чту, и в красующихся ныне храмах твоих, дела святых, обиталища святыни, свидетелей праотеческаго и современнаго благочестия; люблю чин твоих Богослужений, и ныне, с непосредственным благословением Преподобнаго Сергия, совершаемых; с уважением взираю на твои столпостены, не поколебавшиеся и тогда, когда колебалась было Россия; знаю, что и Лавра Сергиева и пустыня Сергиева есть одна и та же благодатию, которая обитала в Преподобном Сергие, в его пустыне, и еще обитает в нем и в его мощах, в его Лавре; но при всем том желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдениe, когда в нем, с треском и дымом, горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной... Отворите мне дверь тесной келлии, чтобы я мог вздохнуть ея воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий Преподобнаго Сергия, который орошен дождем слез его, в котором отпечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных... Дайте мне — облобызать прах ея сеней, который истерт ногами святых, и чрез который однажды переступили, стопы Царицы Небесныя... Укажите мне еще другия сени другой келлии, которыя, в один день, своими руками построил Преподобный Сергий, и, в награду за труд дня и глад нескольких дней, получил укрух согнивающаго хлеба... Посмотрел бы я, как, позже других насажденный в сей пустыне, Преподобный Никон спешно растет и созревает до готовности быть преемником Преподобнаго Сергия... Послушал бы молчания Исаакиева, которое, без сомнения, поучительнее моего слова... Взглянул бы на благоразумнаго Архимандрита Симона, который довольно рано понял, что полезнее быть послушником у Преподобнаго Сергия, нежели начальником в другом месте... Ведь это все здесь: только закрыто временем, или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге! Откройте мне ковчег, покажите сокровище: оно непохитимо и неистощимо; из него, без ущерба его, можно заимствовать благопотребное, например, безмолвие молитвы, простоту жизни, смирение мудрования»...
ГЛАВА XI. СМИРЕННЫЙ ЧУДОТВОРЕЦ
Искажение пустыни — Слава Сергиева — Сердобольный отец и воскрешенное дитя — Исцеление поселянина — Вельможа с берегов Волги и изгнание бесов — Обилие потребных — Худость ризная — Соблазнившийся пpoстец и благодатный старец (1354-1391).
Льготы, объявленныя наместником князя Андрея Радонежскаго для переселяющихся в его родной удел, мало-помалу привлекали новых поселенцев, которые подвигались незаметно своими поселками к обители Сергиевой; однако же, в продолжение десяти-двенадцати лет после ея основания, обитель оставалась как-бы в стороне от миpa, отделенная от него дремучими лесами. Но с течением времени слава о подвигах Преподобнаго Сергия распространялась все больше и больше, а потому и место его пребывания становилось все открытee. Около 1352-1354 годов, при Великом Князе Иоанне Иоанновиче, брате Симеона Ивановича Гордаго, в окрестностях обители Сергиевой стали кое-где селиться земледельцы; никто не запрещал им вырубать леса, до которых не касалась еще рука человеческая.
Мало-помалу обратили дебри пустынные в чистое поле, которое засевали хлебом; в пролесках поставили одиночные дворы, а в иных и селения, и таким образом, — как, не без сожаления, выражается блаженный писатель жития Сергиева — "исказиша пустынь, и не пощадеша, и составиша селы и дворы многи"... Затем проложена была мимо монастыря большая дорога в северные города, и обитель стали посещать не только простые люди, но и бояре. "Мир, говорит один историк, приходил в монастырь Сергиев и то, что он видел здесь, быт и обстановка пустыннаго братства, уже поучали его самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие. В монастыре все было бедно и скудно, или, как выразился разочарованно один мужичок, пришедший издалека в обитель Преподобнаго Сергия повидать прославленнаго, величественнаго игумена, «все худостно, все нищетно, все сиротинско»; в обиходе братии столько же недостаков, сколько заплат на сермяжной рясе игумена; но все дружны между собою и приветливы к пришельцам; каждый делает свое дело; каждый работает с молитвой и все молятся после работы; во всех чуется скрытый огонек, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякаго, кто вступал в эту обитель труда и молитвы.
Мир видел все это и уходил ободренный, освеженный, подобно тому, как мутная волна, прибивая к прибрежной скале, отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой и прозрачной струей"... " Таково было впечатление обители Сергиевой на всех, кто ее посещал тогда — впечатление глубоко благотворное и назидательное.
Незаметно, подобно закваске, о которой говорит Спаситель в Своей притче, это впечатление ложилось на душу посетителей и уносилось ими в их родныя семьи, как светлый пример жизни по заповедям Божиим. Но не в этом только впечатлении была главная сила, самое важное, что влекло в тихую, бедную обитель Сергиеву православных Русских людей: их привлекал сюда светлый образ самого дивнаго подвижника, они шли сюда за тем, чтоб попросить у него молитв, получить от него благословение, услышать от него слово духовнаго назидания, открыть ему свои скорби душевныя и в беседе с ними найти себе утешение и подкрепление. Чудный некогда юноша Варфоломей стал теперь великим Сергием, который был всем для всех, чтобы всех руководить ко спасению. И он тихо совершал это великое дело, как "святое послушание", возложенное на него Господом. Целые полвека приходившие к нему, вместе с водой из его источника, черпали в его келье — утешение и ободрение и, возвращаясь в свой круг, по каплям делились им с другими, так что, к концу жизни великаго старца Божия, "едва ли, как выражается тот же почтенный историк, вырывался из какой либо православной груди на Руси скорбный вздох, который бы не облегчался молитвенным призывом имени святаго старца".
Особенно привлекала к Преподобному молва о чудесных знамениях, в которых проявляла себя благодать Божия, обильно почившая на своем избраннике. Сии благодатныя знамения открылись молитвенным изведением источника в пустынном овраге у стен обители; но преподобный Епифаний повевствует и о других, болee разительных чудесах угодника Божия. Послушаем теперь рассказы о них блаженнаго ученика Сергиева.
Жил в окрестностях его обители один благоговейный муж, имевший большую веру к Преподобному. У него был единственный сын — малютка, который опасно заболел. С верою понес его в обитель на своих руках скорбящий отец. «Только бы мне донести его до человека Божия, - рассуждал благочестивый муж, - а там — я верю, что он непременно исцелит его». И он донес сына живым до келлии Преподобнаго; но пока он слезно умолял смиреннаго игумена помолиться об исцелении дитяти, пока Сергий готовился совершить молитву, мальчик, от жестокаго припадка, испустил дух...
Потеряв последнюю надежду, огорченный родитель с плачем стал укорять Преподобнаго Сергия, что он, вместо желаннаго утешения, только увеличил его скорбь: "Что же мне теперь делать? - взывал он. - Лучше бы для меня было, если бы мальчик мой умер дома, — тогда, по крайней мерe, я не оскудел бы верою, которую доселе питал к тебе, человече Божий!"
И безутешный отец оставил своего мертвеца в тесной келлии подвижника, а сам пошел приготовить гроб для любимаго дитяти...
Сжалился угодник Божий над несчастным родителем; оставшись наедине с умершим отроком, он преклонил колена и стал молиться... Еще не окончил он своей молитвы, как вдруг дитя ожило, открыло глаза и протянуло ручки к Преподобному молитвеннику...
Возвратился отец. Он принес все нужное для погребения; но святой игумен встретил его на пороге келлии словами: "напрасно ты, человече, не рассмотрев, так возмутился духом; видишь, отрок твой вовсе не умирал".
Изумленный родитель не хотел верить словам его; но увидев сына живым, пал к ногам человека Божия...
«Ты обманываешься и не знаешь сам, за что благодаришь, - говорил ему смиренный подвижник, - когда ты нес сюда больнаго отрока, он изнемог от сильной стужи и впал в обморок; а тебе показалось, что он умер. Видишь, он вот согрелся у меня в теплой келлии, а тебе опять показалось, что он воскрес»...
Счастливый отец стал было настойчиво утверждать, что его сын, действительно, ожил молитвами Преподобнаго; но святой строго запретил ему об этом говорить: «Если ты осмелишься рассказывать кому-нибудь, — промолвил он, то и вовсе лишишься сына».
Тот обещал молчать и, взяв малютку, теперь совершенно уже здорового, возвратился домой, прославляя Бога, творящаго чудеса чрез Своего угодника. Боясь потерять сына, он, конечно, не смел разглашать о совершившемся чуде; но в силах ли он был скрыть от всех радость родительскаго сердца? Первый заметил эту радость келейный ученик Преподобнаго, чрез котораго и стало известно в последствии это чудо, записанное с его слов и блаженным Епифанием.
Из многих чудесных исцелений, совершившихся по молитвам Преподобнаго Сергия, Епифаний рассказывает о следующих двух. Один из окрестных жителей заболел тяжкою болезнию: в течении трех недель он не мог ни заснуть, ни принять пищи. Его родные братья решились обратиться за помошью к угоднику Божию. "Столько чудес творит Господь руками блаженнаго старца", говорили они, "может быть он смилуется и над нами". И вот, они принесли больнаго в обитель, и, положив к ногам Сергия, усердно просили его помолиться за немощнаго. Преподобный с молитвою покропил болящаго святою водою, и он в ту же минуту почувствовал облегчение, тут же крепко заснул, а, проснувшись, в первый раз после столь продолжительной болезни, пожелал вкусить пищи, и Преподобный сам предложил ему оную и отпустил от себя совершенно здоровым.
Другой случай исцеления был с бесноватым вельможею, котораго привели к Преподобному с отдаленных берегов Волги. Этот знатный человек находился в исступлении ума; мучимый злым духом, он кусался и бился с такою нечеловеческою силою, что десять человек не могли удержать его; приходилось усмирять его железными цепями, но и те он нередко разбивал на себе. Подобно упоминаемым в Евангелии Гадаринским бесноватым, он убегал от людей в пустынные места и там бродил как безмысленное животное, пока не находили его домашние. И вот, когда достигла молва народная о Радонежском пустыннике — чудотворце до этого далекаго края, сердобольные родные решились отвезти несчастнаго вельможу к человеку Божию. Многих трудов стоило им исполнить свое благое намерение; бесноватый всеми силами противился этому и кричал диким голосом: "куда вы меня тащите? не только видеть, но и слышать не хочу о Cepгиe". Но его сковали цепями и повезли. Когда они были уже в виду обители, бесноватый вдруг рванулся с такою силою, что разбил на себе оковы, и, бросаясь на всех окружающих, кричал: "не могу! не хочу! вернусь туда, откуда пришел!" Его голос был так страшен, что казалось, сам несчастный расторгнется на части, и дикие вопли его были слышны внутри ограды монастырской. Сказали об этом Преподобному; он немедленно велел ударить в било и собраться братии в церковь; началось молебное пение о болящем, и тот стал мало-помалу укрощаться. Родным удалось ввести его в монастырь; Преподобный Сергий вышел из церкви с крестом Господним в руке. Лишь только угодник Божий oсенил им бесноватаго, как тот с диким воплем отскочил в сторону... Недалеко была вода, скопившаяся от проливного дождя; увидев ее, больной бросился в лужу с ужасным криком: "горю, горю страшным пламенем!"...
И с той минуты стал здрав благодатию Христовою и молитвами Преподобнаго Сергия. Рассудок возвратился к нему, и на вопрос: зачем он бросился в воду, когда увидел Сергия? — он спокойно отвечал: «Когда привели меня к Преподобному, и он хотел осенить меня крестом, я увидел великий пламень, который исходил от креста и охватил меня со всех сторон; вот я и бросился в воду, чтобы не сгореть».
Несколько дней провел исцеленный вельможа под благодатным кровом обители Сергиевой, прославляя Божие милосердие, и с миром возвратился в свой дом.
По мере того, как Господь прославлял Своего возлюбленного раба дивными знамениями благодатных исцелений и даром прозорливости, сей досточудный муж все более и более нисходил в глубину смирения. "Он бегал, - говорит святитель Платон, Митрополит Московский, — суетной славы человеческой, как погибели, и почитал обидою для себя то, чего нередко с таким усилием домогаются, не пренебрегая никакими средствами, гордые властелины земли: теми руководит одно тщеславие, простирающееся до самозабвения, а им — одна пламенная, чистая святая любовь к Богу и ближнему».
С умножением числа посетителей, улучшилось и материальное благосостояние обители Сергиевой. Она уже не терпела такой нужды, как прежде; скромные потребности пустынножителей, при их собственных постоянных трудах, с избытком удовлетворялись приношениями благочестивых посетителей и окрестных жителей, которые, сознавая великую духовную пользу от обитателей пустыни, с усердием доставляли все для них потребное, по слову Апостола: аще мы духовная сехом вам, велико ли, аще телесная ваша пожнем? (1 Кор. 9, 11).
Есть даже мнение, что еще при жизни Преподобнаго Сергия его обители были пожалованы во владение некоторые ближайшие к ней села. По крайней мере об одном промысле известно, что он был пожертвован в обитель еще при жизни Преподобнаго Сергия; это — половина варницы и половина солянаго колодезя у Соли Галичкой, что ныне город Солигалич, Костромской губернии; этот промысел пожертвован одним Галичским боярином незадолго до смерти Преподобнаго Сергия, когда он уже передал игуменство Никону. "Владение образовавшимися в окрестностях обители поселками", говорит один ученый исследователь старины, "было в то время единственным средством как для содержания умножившейся братии, так и для ограждения самой обители от произвола соседних поселян, которые, не принадлежа монастырю, а другим владельцам, служили бы для него источником не благосостояния, а беспокойства и раззорения. Во всяком случае, ясно, заключает тот же писатель, "что запрета на прибретение населенных вотчин со стороны святаго основателя обители Преподобнаго Сергия не было; иначе воля его была бы законом для его блаженнаго ученика и непосредственнаго преемника, им самим избраннаго — Преподобнаго Никона".
И так, теперь обитель Сергиева изобиловала всем потребным; но душа Сергия была по-прежнему свободна от всякаго пристрастия к земным вещам. Если случалось ему имeть в руках что-нибудь излишнее, он тотчас отдавал или в церковь, или беднякам. Жившие с ним много лет старцы рассказывали преподобному Епифанию, что никогда новая одежда не восходила на тело его; никогда не одевался он в красивыя или мягкия одежды, помня слово Евангельское, что носящие такия одежды — в домех царских суть (Mф. 11,8). Вместо дорогих сукон он носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да притом еще ветхую, которую, как негодную, другие отказывались носить. Большею частию такая одежда и сшита бывала его святыми руками, и отличалась от одежды его сподвижников разве — тем, что вся была покрыта заплатами и, по прекрасному выражению святителя Платона, "вместо дорогих камней обильно украшалась каплями его пота". Эта одежда у него была одна и таже — и летом, и зимою: "за рай, который мы потеряли", говаривал блаженный Сергий своим ученикам, "надобно теперь отложить одежды теплыя; за грех мы некогда покрыты были одеждою, потерпим же теперь лишение одежды, чтобы облечься потом в нетленныя ризы, — будем изнурять плоть, чтобы получить нетленные венцы от Христа Бога". Так думал, так учил, так и сам поступал смиренный игумен Cepгий.
Однажды не случилось хорошаго сукна в его обители; была всего одна половинка, гнилая, какая-то пестрая и плохо сотканная. Никто из братии не хотел ею воспользоваться: один передавал ее другому, и так обошла она до семи человек. Но Преподобный Сергий взял ее, сам скроил себе рясу, и надев ее на себя, не хотел уже болee расставаться с нею, пока, в продолжении одного года, вся она не распалась от гнилости.
Нередко случалось, что люди, которые, по пословицe, встречают по одеждe, увидев его, не хотели верить, чтобы то был знаменитый игумен Сергий. Обыкновенно принимали его за какого нибудь странника, или одного из последних трудников в его обители. По этому поводу блаженный Епифаний рассказывает один случай прекрасно характеризующий смирение и кроткое, благостное устроение души Преподобнаго Сергия. Кажется, Епифаний сам был свидетелем этого случая, который так глубоко запечатлелся в душе благоговейнаго ученика, что он передает его со всеми подробностями. Приводим его рассказ.
«Многие приходили издалека, желая хотя бы только взглянуть на Преподобнаго. Много слышал о нем поселянин, простой земледелец, и пожелал видеть его. При входе — в монастырскую ограду он стал спрашивать братию: гдe бы повидать их славнаго игумена? А Преподобный в это время трудился на огороде, копая заступом землю под овощи.
— Подожди немного, пока он выйдет оттуда, - отвечали иноки пришельцу.
Нетерпеливый посетитель заглянул в огород через отверстие в заборе и увидел там смиреннаго старца в разодранной, ушитой заплатами одежде, трудившагося в поте лица над грядою. Простодушный поселянин не хотел поверить, чтобы этот старичок был тот самый Сергий, котораго он желал видеть. Он снова стал докучать братии, требуя, чтобы показали ему игумена: "я издалека пришел сюда, чтобы видеть его, у меня есть до него важное дело", говорил он.
— Мы уже указали тебe игумена, - говорили ему иноки, - если не веришь, что это — он, то спроси его самого.
Тогда поселянин стал у калитки огородной, поджидая, пока выйдет старец.
Преподобный вышел, и случившиеся тут иноки опять показали на него поселянину, говоря: "вот он самый, кого тебe нужно".
Но простец отвернулся от него в сторону и сказал: "я издалека пришел посмотреть на пророка, а вы мне показываете какого-то нищаго!.. Напрасно же я трудился — шел сюда; я думал получить пользу душе своей в вашей честной обители, а вместо того встречаю только насмешки... Но я еще не дожил до такого безумия, чтобы почесть этого убогаго старичка за того знаменитаго Сергия, о котором так много слышал я славных вещей!"...
Так рассуждал простец, в своем неведении смотревший на все только телесными очами, а не внутренними. Понятно, что братия оскорбилась за честь своего любимаго игумена, и некоторые даже сказали Преподобному: "только тебя не смеем, отче: а то гостя твоего мы выслали бы вон из обители — такой он невежа! Да еще нас же укоряет, будто мы смеемся над ним!"..
Но человек Божий взглянул на них с удивлением: "нет", сказал, "зачем выгонять его? Он не к вам пришел, а ко мнe; не трогайте его; своими простодушными словами он не причинил мне никакого зла. Да если бы и погрешил он в чем-нибудь, то нам, духовным, подобает, по слову Апостола Христова, исправляти таковых духом кротости (Галат. 6, 1).
И, не дождавшись себе поклона от поселянина, угодник Божий сам подошел к нему и с великим смирением поклонился ему до земли... Потом поцеловал его, с любовию благословил и поблагодарил за то, что этот простец имеет об его убожестве надлежащее мнение... Так смиренномудрый радуется своему бесчестию и унижению столько же, сколько тщеславный приходит в восторг от почестей и похвал людских!
Но и этого мало: Преподобный взял гостя за руку, посадил рядом с собою за трапезу и сам стал угощать его. Простодушный поселянин, видя такое радушие старца, поверил ему печаль свою, что доселe ему не удалось видеть игумена Сергия.
- Не скорби, брате, — утешил его Преподобный: Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не выходить печальным. И тебе Он скоро покажет, кого ты ищешь.
И вот, они еще продолжали беседу, как в обитель прибыл князь (может быть, Радонежский), окруженный многочисленною свитою из бояр и рабов. Преподобный встал, чтобы встретить именитого гостя, и рабы князя, расчищая дорогу для своего господина, далеко оттолкнули поселянина и от своего князя, и от игумена... Между тем прибывший князь еще издали смиренно поклонился до земли угоднику Божию, который поцеловал его и благословил; затем оба они сели, а все бояре и братия почтительно стояли вокруг их.
Смущенный простец ходил около их, стараясь сквозь толпу рассмотреть, который был Сергий; он опять спросил одного из иноков: "кто же этот чернец, что сидит направо от князя?"
Инок взглянул на него с упреком и сказал: "разве — ты пришлец здесь, что не знаешь Преподобнаго отца Сергия?"
Тогда только понял свое невежество поселянин и, укоряя себя, стал просить некоторых из братий, чтобы они попросили за него прощения у старца, котораго он оскорбил своим невежеством. "Вот уж справедливо зовут нас мужиков невежами", говорил он: "как будто я ослеп и не вижу, с кем говорю!.. С какими же глазами покажусь я теперь святому старцу?"
Так горевал простодушный гость и дождавшись, когда князь вышел из обители, он бросился к ногам Преподобнаго, умоляя простить его невежество и невеpиe.
Но смиренный игумен сказал ему: "не скорби, чадо; один ты справедливо рассудил обо мнe; ведь они все ошибаются!" И он утешил его назидательным словом, и отпустил его с благословением... Но доброе сердце простаго человека так было тронуто смирением и любовию великаго подвижника, что он скоро опять пришел в обитель, дабы уже никогда ее не оставлять: здесь он принял пострижение и, потрудившись несколько лет, с миром преставился к Богу...
ГЛАВА XII. ПРОРОЧЕСКОЕ ВИДЕНИЕ И ДАЛЬНИЕ ПОСЛАНЦЫ
Избранники Божии — Птицы небесныя — Радость о Господе — Гости с Востока — "Патриаршие поминки" — Недоумениe старца — Патриаршие послание — Благословение святительское — Начало общежития — Новыя должности и послушания — Списание книжное — Библиотека — Число братии возрастает — Завет странноприимства и обетование старца (1372)
 
Дивен Бог во святых своих! Прославляя Своих избранников, Он чрез них же устрояет и наше спасение. В истории Церкви Божией мы постоянно видим примеры такого попечительнаго промышления Божия; а в трудные для Церкви времена, когда благотребна была особенная помощь Божия к укреплению веры Православной в сердцах людских, или когда нечестие людское грозило подавить собою благочестие и веру Православную, — в такия труднея времена Бог нарочито посылал особых избранников Своих, которые, будучи преисполнены благодати Божией, своею дивною жизнию, своим смирением привлекали к себе сердца людей и делались наставниками и руководителями в духовной жизни для всех, кто искал очищения от страстей и спасения души своей. Целые тысячи монашествующих воспитывались под их духовным руководством, и потом расходились в разные стороны, основывали свои обители, — в свою очередь делались также наставниками других в иноческой жизни, делились добрым совeтом духовнаго опыта и с мирянами, были избираемы в сан святительский, или же выходили на проповедь Евангелия к неверующим в истиннаго Бога. Каково же было их смирение, когда им и на мысль не приходило, что они совершают великое дело Божие, что из их уединения, из их пустынь обильным потоком разливается свет благодатный по лицу их родной земли!.. А между тем именно чрез них-то благодать Божия и отбирала чистую пшеницу от плевел, выделяя и привлекая ко Xpсту Спасителю всех, способных восприять в свое сердце благодатное семя слова Божия и соделаться сынами Царствия Божия.
Одним из таких великих избранников Божиих был и Преподобный отец наш Сергий. Ему суждено было обновить дух подвижничества на земле Русской, зажечь благодатный огонек во многих отдаленных пределах Русской земли, и чрез то соделаться духовным родоначальником бесчисленнаго лика монашествующих. Справедливо поэтому говорят, что он был для северной, Московской Руси, тем же, чем были для южной, Кевской Руси — Преподобные Антоний и Феодосий.
И Богу угодно было утешить еще при жизни смиреннаго подвижника Радонежскаго пророческим откровением о будущем многочисленном духовном его потомстве. Это было не за долго до введения в его обители устава общежительнаго, который справедливо почитается образом совершеннейшаго иноческаго жития во всех православных обителях.
Святому игумену было уже за пятьдесят лет. Около тридцати лет он уже подвизался на "Маковице". Отовсюду стекались к нему искатели безмолвия, под его кров, и монашествуюшие, покидая свои прежния обители, считали для себя болеe полезным жить в послушании у такого аввы. Таков был Смоленский архимандрит Симон, таков был и брат Преподобнаго Стефан, который оставил игуменство в Богоявленском монастыре и жил теперь в обители Сергиевой вместе с своим сыном Феодором. И Преподобный Сергий, видя над своею обителью благословение Божие, еще с большим усердием и дерзновением молился о преуспеянии братии. И вот, однажды, в глубокий вечер, когда он совершал свое обычное молитвенное правило и весь был погружен в сердечную молитву за духовных чад своих, вдруг он слышит голос, который звал его по имени: "Сергий!" Удивился Преподобный столь необычному зову в тишине ночной; сотворив молитву, он открывает оконце своей келлии и видит дивное видение: в высоте небес сияет чудный свет и разгоняет тьму ночную так, что стало светлее дня; а неведомый голос снова говорит ему: "Сергий! Ты молишься о детях твоих духовных: Господь принял твою молитву. Посмотри кругом — видишь, какое множество иноков собрано тобою под твое руководство во имя Живоначальныя Троицы!"..
И Сергий видит пред собою множество прекрасных птиц, никогда дотолe им невиданных; оне летают не только по всему монастырю, но и вокруг ограды его, — летают и поют несказанно-сладостно...
А он опять слышит таинственный голос с высоты небес: "так умножится стадо учеников твоих, и после тебя не оскудеют они; так чудно они будут украшены разными добродетелями, если только захотят последовать стопам твоим!"..
Небесная радость наполнила сердце смиреннаго Сергия; пророческое видение касалось не его одного, но и всего возлюбленнаго его братства, всех дорогих чад его по духу, и он пожелал разделить свою духовную радость с кем-нибудь из присных учеников своих. В соседней с ним келлии жил Смоленский архимандрит Симон: его и пригласил Преподобный быть участником чуднаго видения.
Удивленный нечаянным зовом игумена в ночное время, Симон поспешил на его голос; но не сподобился полнаго видения, и только успел видеть некую часть чуднаго света. Тогда Преподобный поведал ему все, что сам видел и слышал, и оба они, по слову Псалмопевца, возрадовались о Господе с трепетом...
Читая этот рассказ, невольно оглянешься на теперешния окрестности Лавры: вот — Вифания, вот — Гефсимания, Пещеры, Киновия, а там, в чаще лесной — уединенная пустынь Святаго Духа-Утешителя; все эти обители, как дети, на виду у своей матери — славной Лавры Сергиевой; но не забудем, что это — дети младшиe; сто лет назад их еще не было; а сколько обителей было основано в течении 500 лет сынами обители Сергиевой! Ниже мы увидим, что еще при жизни угодника Божия, его учениками было основано до 25 монастырей, а потом число их возрасло до 70-ти.
Но для высшаго духовнаго преуспеяния самих учеников Сергиевых, их святому наставнику нужно было сделать нечто очень важное в устройстве монастырской жизни. До сего времени каждый брат сам заботился о всем необходимом для жизни, а потому каждый имел свою собственность, и, может быть некоторые, подобно архимандриту Симону и схимникам-воинам Пересвету и Ослябe, приносили из Mиpa средства для жизни. Такой порядок открывал путь зависти, любостяжанию и превозношению одних перед другими; чтоб устранить все поводы к усилению в среде братии таких пороков, нужно было ввести в обители общежитие. Впервые в русских обителях было введено общежитие Преподобным Феодосием Печерским; но ко времени Преподобнаго Сергия мало-помалу общежительные порядки в наших обителях ослабли и забылись. Иноки того времени, по недостаточному рассуждению духовному, не любили общежития. Много стоило трудов пастырям Церкви и после того устроять жизнь апостольской общины в обителях. Вот, может быть, причина, почему Преподобный Сергий, всегда кроткий и смиренный сердцем, всегда склонный снизойти немощам братии, сколько можно это сделать без ущерба основным требованиям иноческой жизни, не решался сам, своею личною волею, без особеннаго указания свыше, ввести общежитие в своей обители. Тем не менee именно ему, а не кому другому судил Господь восстановить строгие общежительные уставы в монастырях северной Руси. И действительно, мы видим, что в тех обителях, которые основаны были его учениками, как-то: Пешношской, Андрониковой, Симоновской, общежитие было введено при самом учреждении сих обителей и, это сделано, конечно, по заповеди Преподобнаго Сергия. Промысл Божий помог ему ввести общежительный устав и в его Лавре, — помог совсем неожиданным образом.
Около 1372 года в его обитель прибыл один греческий митрополит, в сопровождении нескольких греков, из Царьграда. Они объявили святому игумену, что "Вселенский Патриарх Константинопольский Кир Филофей благословляет его и посылает ему поминки: крест, параманд и схиму, вместe с своим писанием".
Смутился смиренный Сергий; думал ли он, чтобы имя его было известно Вселенскому Первосвятителю? Целые три тысячи верст отделяли его скромную пустыню от Царьграда; да и кто он, чтобы удостоиться такой великой чести от Патриарха Вселенскаго?
— "Смотрите", сказал он патриаршим посланцам: "не к другому ли кому вы посланы? Кто я грешный, чтоб мне получать поминки от святейшаго Патриарха?"
«Нет, отче святый, — отвечали они, - мы не ошиблись. Мы хорошо знаем, что к тебе посланы, а не к иному кому: ведь ты — Сергий Радонежский?»
«Да, я — грешный чернец Сергий», - сказал он.
«Тебя-то вот и благословляет святейший Филофей, Вселенский Патриарх», - подтвердили пришельцы.
Тогда игумен поклонился им до земли. Он угостил их пустынным обедом, и пригласив отдохнуть в обители, приказал братии успокоить дальних гостей; а сам, не раскрывая послания патриаршаго, поспешил в Москву, к Святителю Алексию: смиренный пустынник не решился принять даров Патриарха без благословения своего святаго друга и Архипастыря. Явившись к нему, Преподобный рассказал о пришельцах и подал ему Патриаршую грамоту. Митрополит велел прочитать ее и было читано следующее:
«Божию милостию Архиепископ Константинограда Вселенский Патриарх Кир Филофей, о Святом Дусе сыну и сослужебнику нашего смирения Сергию: благодать и мир, и наше благословение да будет с вами. Слышахом убо еже по Бозe житие твое добродетельно, и зело похвалихом, и прославихом Бога, якоже рече Господь: да воссияет свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех. Но едина главизна (правило) еще не достаточествует ти: яко не общее житие стяжаете. Понеже веси, Преподобие, и самый Богоотец Пророк Давид, иже вся обсязавый (исследовавший) разумом, ничтоже ино возможе тако похвалите, точию: се ныте что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе. Потому же и аз совет благ даю вам: послушайте убо смирения нашего, яко да составите общее житие, и милость Божия на вас и Пречистыя Богородицы, и всех святых, и наше благословение и молитва да есть с вами».
«Ты что повелишь, владыко святый?» — спросил Преподобный Сергий Святителя Алексия, когда было прочтено это послание.
«Сам Бог прославляет славящих Его, — отвечал Митрополит. - Он сподобил и тебя такого блага, что имя твое и твоя святая жизнь стали известны в такой далекой стране, и даже сам Вселенский Патриарх шлет тебе советы на общую пользу. Можем ли мы предложить тебе лучший совет? Мы очень благодарны Святейшему Патриарху за такой совет, и что он повелевает и благословляет, то благословляем и мы".
Для смиреннаго игумена этих слов было довольно, чтобы знать волю Божию. Возвратившись из Москвы, он объявил братии желания Патриарха и Митрополита. Пустынники с радостию согласились на введение в обители общежития. Правда, и между ними нашлись недовольные: но они не стали возражать потому, что невозможно же было итти против воли Патриарха и Митрополита; их было немного, и некоторые из них вскоре оставили обитель.
Теперь Преподобный Cepгий со всем усердием занялся усгройством полнаго общежития в своем монастыре. Немало новых трудов и забот легло на него при введении новых порядков в обители. До сего времени он мог не заботиться о житейских потребностях всего братства, потому что каждый заботился сам для себя; к нему приходили больше за духовным советом, для откровения ему своих помыслов, своих скорбей и нужд духовных; теперь приходилось заботиться и о пище, и об одежде, и обо всем, необходимом для братии. Иметь свою собственность, или называть что-нибудь своим было строго запрещено, и потому каждый шел с своею нуждою к игумену. Трудиться должны были все способные к труду, исключая, конечно, престарелых и больных, к которым были приставлены послушники; но пример трудолюбия подавал всем святой игумен.
Общежитие потребовало устройства особых помещений для трапезы, хлебопекарни, амбаров, кладовых. И все это было построено.
Соответственно общежительному уставу распределены были и должности между старейшею братиею. Самый почтенный из братии, пользовавшийся всеобщим уважением, был поставлен келарем. Эта должность известна с самаго основания монашества в России: она учреждена Преподобным Феодосием Печерским. Келарь в наших древних монастырях исполнял должности казначея, эконома и благочиннаго; он был в монастыре вторым лицом после настоятеля, а в то время, когда монастырь имел вотчины, келарь заведывал оными, и всем хозяйством, и судебными делами. Одним из первых келарей в обители Преподобнаго Сергия был Преподобный Никон. Списатель жития его говорит: "и умысли Cepгий сего пастыря обители оныя поставити вместо себе, еже и бысть, и устрояет его в служении, яко быти ему вторым по настоятели. Блаженный же Никон милосердие на всех просто имея, и еже до конца тихо и человеколюбиво; о всех бо всегда печашеся, благоразумие же и великодушие тем служа, и премудре их утешая, и коего же лишение подаянием исполняя. Никтоже им от братии презираем бываше, и толико, яко ни от родитель неким удобно таковая к чадам сотворити, елика он к братии творяше". Такое усердие преподобнаго Никона много радовало его великаго старца — игумена.
Наиболее опытный в духовной жизни, отличавшийся смиренномудрмем и кротостию старец был назначен духовником для всей братии. Из первых духовников Троицкой Лавры известен был Преподобный Савва, в последствии основатель Сторожевскаго Богородичнаго, близь города Звенигорода, монастыря. Позднее духовником был преподобный Епифаний, "премудрый" списатель жития Сергиева.
Для соблюдения порядка и благочиния в церкви во время Богослужения был избран экклесиарх. На его обязанности лежало наблюдение за точным выполнением церковнаго устава, он испрашивал у игумена благословение начинать благовест к Богослужению, и вообще проходил послушание нынешняго уставщика и отчасти ризничаго. Таким экклесиархом был, например, преподобный Симон, один из приближенных учеников Преподобнаго Сергия.
У экклесиарха под рукою был параэкклесиарх, или пономарь, который назывался также кандиловжигателем. На его обязанности лежало, как видно из самого названия, соблюдать в церкви безукоризненную чистоту; он зажигал и гасил лампады и свечи, приготовлял кадило, заведывал звоном по указанию экклесиарха.
В подчинении тому же экклесиарху был и канонарх, которому поручено было выдать клиросное послушание и хранить Богослужебныя книги. Петь на клиросе обязаны были все, к тому способные.
Что касается до устава Богослужебнаго, то, вероятно, в начале употреблялся в обители Сергиевой устав Студийский, как более простой и несложный. Но с учреждением общежития в Троицкой обители введен был устав Иерусалимский, (обители Преподобнаго Саввы Освященнаго), так как в это время в ней было уже достаточное число священников, которые могли без нужды совершать Богослужение, хотя бы ежедневно, с большею торжественностию по Иерусалимскому уставу.
За исполнением правил общежития строго наблюдал сам Преподобный Сергий. От начальствующих он требовал быть кроткими и милостивыми к подчиненным; а братии заповедывал быть в беспрекословном послушании у начальствующих. Поступь у всех должна быть тихая и спокойная, с наклоненною головою, чтобы наружность соответствовала внутреннему смирению. В свободное время братия должны были находиться в своих келлиях, а чтобы руки их не были праздны, должны были заниматься рукоделием, или, как говорят иноки — "поделием" потому что настоящее "дело" инока — спасение своей души. Одним из важных келейных послушаний, судя по оставшимся в Лаврской библиотеке и ризнице памятникам, было "списание книжное" и переплет рукописей в кожу. Жизнеописатель ученика Сергиева Афанасия, впоследствии основателя Высоцкаго монастыря, говорит, что Сергий особенно любил Афанасия за его трудолюбие в переписании книг. И теперь в Лаврской ризнице можно видеть: Евангелие Преподобнаго Hикона на пергаменте, малой меры, с надписью на нем: "Евангелие четвертное, на харатье, Никона чудотворца. А не отдати его никому". Служебник, писанный, может быть, для Преподобнаго Сергия, рукою Преподобнаго Никона в 1381 году, на пергаментe, в 12 долю.
В библиотеке Лавры также сохранилось несколько драгоценных рукописей от времен Преподобнаго Сергия. Некоторыя из них принесены из Ростова, где в то время процветало книжное учение в обители Григория Богослова, и откуда пришел к Преподобному списатель жития его — Епифаний премудрый, а другия рукописи писаны в самой обители Сергиевой, или же относятся к более раннему времени и драгоценны для нас потому, что они бывали в руках угодника Божия, по ним он молился, читал братии поучения и сам поучался в словe Божием. Таковы: на пергамене Пятокнижие Moиceево (N 1), собрание некоторых книг Ветхаго Завета (N 2), "Паремейник" (N 4), Евангелие (N 5), Поучения Ефрема Сирина (N 7), 16 слов святаго Григория Богослова (N 8), с искусною заглавною заставкою из перевитых фигур с красками, и с надписью: "Елисеевской" — может быть эта рукопись принадлежала преподобному Елисею, ученику Преподобнаго Сергия; Иоанна Златоуста (N 9), "Златая Цепь" (N 11), два Сборника (NN 12 и 13), — Пандекты Никона Черногорца (N 14), "Мерило Праведное" (N 15); — из Богослужебных на пергамене замечательны: "Кондакарь" XII века с крюковыми нотами, по которым пели при Преподобном Cepгиe и "Стихирарь", писанный преподобным Епифанием, как видно из его подписи на первой странице: "многогрешный раб Божий Епифан недостойный"... далее трудно прочитать. Под 12 мая, на память святаго Епифания Кипрскаго подписано: "господине святый Епифание Кипрский, сеименинниче мой, елеисон ми". Из рукописей на бумаге упомянем: "Потребник", по которому тогда постригали иноков (N 229), и — "Слова Постническия Преподобнаго Исаака Сирина", писанныя при Преподобном Сергие в 1381 году (N 172). Некоторых драгоценных рукописей сохранились одни заглавия в описях древних; таковы: два служебника на харатье; свертки на деревце Чудотворца Сергия; Евангелие в десть на бумаге Исаковское Молчальниково; Псалтирь в полдесть на бумаге, письмо Исаака Молчальника, ученика Преподобнаго Сергия. — От времен Преподобнаго Hикона тоже сохранилось несколько рукописей, из коих здесь упомянем только две: "Лествицу", списанную "рукою грубаго и худаго, страннаго и последняго в иноцех, смереннаго многыми грехы Варлаама", — в конце книги смиренный инок приписал: "о ленивый Варлааме, готовися к ранам. Близь есть конец". Но особенно замечательна из числа сохранившихся от времени Преподобнаго Никона — другая рукопись: Псалтирь с последованиями писанная около 1428 года: изобретательность писца в почерках и художественное выполнение красками с золотом разных заставок — изумительны! С характером этих прекрасных заставок читатель может ознакомиться по заставкам, какия видит в этой книге... Но обращаемся к правилам общежития в пустыне Сергиевой.
Одежду и обувь иноки получали от монастыря. И Епифаний, и Преподобный Иосиф Волоколамский свидетельствуют, что сам игумен Сергий шил одежду и обувь для братии: посему можно думать, что была мастерская для приготовления их. Без особенной нужды выходить за ворота монастырския запрещалось. Правило строго исполнялось братиею не только при жизни Преподобнаго Сергия, но и по кончине его. Когда Преподобный Пафнутий Боровский приходил в Троицкий монастырь помолиться Святой Троице и чудотворцу Сергию, и, исполнив свое желание, намерен был возвратиться в свою обитель: тогда братия вышли было провожать преподобнаго богомольца за ворота монастырские; но, вспомнив завет Преподобнаго отца своего Сергия — не выходить за ворота, тут же остановились, и, помолившись, простились с Преподобным Пафнутием.
Когда совершилось благоустройство обители, то еще больше возрасло число её братства, и она стала всем изобиловать. А чтобы избыток не привел с собою нерадения, или не подал повода к зависти и осуждению, — чтобы, напротив, он послужил к умножению благословения, мудрый распорядитель ввел в обители странноприимство. Он считал это учреждение столь важным для обители, что в пророческом духе подкрепил свою волю относительно сего особенным обещанием Божия покровительства: "если вы, дети", — так говорил он братии, "сию мою заповедь сохраните без роптания, то и по отшествии моем от жития сего обитель процветет, и на многия лета неразрушима постоит благодатию Xpистовою".
Рука Сергиева простерта была к нуждающимся, по красноречивому выражению блаженнаго Епифания, как река многоводная, тихая струями; и если кому приходилось в зимнее время, от сильнаго мороза, или глубоких снегов, или бурной метели, умедлить в обители долее обыкновеннаго, то во все время пребывания своего в ней он получал все необходимое. А странники, нищие и болящие подолгу в ней отдыхали, пользуясь полным довольством и покоем по заповеди старца. Уединенная дотолe обитель Сергиева, теперь как бы вдруг выдвинулась из дремучих лесов на распутие жизни людской: мимо ея гостеприимных ворот часто проходили Князья и воеводы с своими полками, и всех она принимала радушно, с подобающею честию и отпускала с щедрым запасом. А бывали годы, отмеченные в летописях тяжкими скорбями для всей Русской земли: так в 1357 году "велика была истома Князем русским" от посла татарскаго Кошана, в 1364 году был мор повсюду, так что в Смоленске осталось от него живыми всего 15 человек; в 1368 году Москва претерпела опустошение от Олгерда; в 1382 — земля Русская опустошена Тохтамышем. В этом же году была "великая дань, тяжкая по всему княжению великому — всякому без отдатка" (уступки). Нет сомнения, что в такие годы много нуждающихся приходило в обитель Сергиеву, и она делилась с ними всем, что имела. Делится она и по ныне, строго исполняя святой завет гостеприимства, оставленный ей святым ея первоначальником, и как тогда, так и теперь в обилии потребных нельзя не видеть над нею особеннаго Божия благословения за молитвы досточуднаго старца.
ГЛАВА XIV. ДРУГ СВЯТИТЕЛЕЙ
Духовное злато и медницы — Светильник в пустыне — Церковные смуты на Востоке — Св. Алексий в Царьграде — Буря на Черном море — 16 августа — Ислолнение обета — Памятник исцеления Тайдулы — Мысль Святителя — "0т юности я не был злотоносцем" — Предложение высокаго сана и отреченье от него — Уроки мудрости духовной — Честолюбивый архимандрит — Кончина Святителя Алексия и скорби Русской Церкви — Пр. Дионисий Суздальский — Пророчество Сергиево — Переписка Святителя Киприана с Пр. Сергием — Пророчество исполняется — Пимен и Киприан — Гнев В. Князя — Удаление и возвращение м. Киприана (1354-1391)
До сих пор мы говорили о деяниях игумена Радонежскаго только в тесном кругу иноческой жизни; мы видели в нем пустынника, великаго подвижника, великаго наставника иноков; теперь скажем о нем как служителе Церкви Xpистовой и гражданине земного отечества. С благоговением взирали мы на его иноческие подвиги; с благодарною любовию посмотрим теперь на деяния его, как православнаго Русскаго человека. И мы увидим в нем друга Святителей, советника Князей, печальника всей Русской земли.
"Мудрость", — говорит один писатель, "соединяясь со смирением, образует тот духовный разум, который святые Отцы называют "порождением искушений", или "плодом опыта духовнаго". Это дивное свойство святых подвижников привлекает к ним сердца как простых людей, так и сильных земли; к ним идут Князья и вельможи, идут и мудрые пастыри Церкви, почитая для себя великою милостью Божией — беседовать с такими подвижниками, и укреплять себя в трудныя минуты жизни, под тяжестью великих трудов, утешением их слова благодатнаго. Справедливо Исаак Сирин называет слово опыта духовнаго — золотом, в поте лица приобретенным, а слабое слово человеческаго рассуждения без опыта — медницею: первое, по его прекрасному сравнению, подобится живой воде ключевой, а последнее — воде, на стенах написанной!
Дорого ценили мудрое слово Преподобнаго Сергия современные ему Святители и Князья Русской земли. Его имя — "яко священие некое обношашеся" в устах всякаго чина людей, от Великаго Князя и бояр до последняго простолюдина, жившаго в пределах Московскаго княжества. В этом отношении пустынник Радонежский был для своего времени тем же, чем были древние Пророки, с которыми и сравнивает его блаженный Епифаний. Готовился было сему великому светильнику Церкви и отечества и высший свещник: но "непреложный жребий его", по прекрасному выражению Московскаго святителя Филарета, "был — из пустыни светить престолам, а не с престола светить Церкви и Государству. Вот почему самое послушание, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы расстаться с сладкою для него пустынею".
В 1354 году Святитель Алексий был утвержден от Вселенскаго Патриарха Каллиста в звании Митрополита Всероссийскаго. В том же году, как знают читатели, Преподобный Сергий был возведен в сан игумена. С сего времени тесная дружба соединила их союз любви, и эта святая дружба не прекращалась уже до самаго гроба. Они вместе делили и радость и горе, вместе служили Церкви и родной земле. Едва Митрополит Алексий возвратился в новом сане из Царьграда, как его смирение омрачилось смутами на Востоке. Патриарший собор в Константинополе, уступая требованию западно-русских Князей, поставил некоего Романа митрополитом Западной Руси. Роман, не довольствуясь Галицией и Волынью, потребовал доходов от Тверскаго Епископа. Но и в Киеве не приняли Романа, а Тверской Епископ, не смотря на желание своего Князя, не хотел иметь никакого сношения с Романом. Россия, почитая законным Митрополитом только Алексия, встревожилась. Чтобы положить конец этим смутам и тревогам, смиренный Святитель вынужден был, в 1356 году, снова отправиться в Царьград. Туда же явился и Роман. Патриарх подтвердил Роману, чтобы он был митрополитом только Литвы и Волыни, а Алексию предоставил считаться Митрополитом Киевским и Великой России.
На возвратном пути из Царьграда, блаженный Святитель встретил новое бедствие. На Черном морe поднялась страшная буря: волны катались как горы, и корабль каждую минуту готов был исчезнуть в страшной пучине. Все, бывшие с Митрополитом, отчаявались в спасении. Святитель молился, молился усердно; он дал обет соорудить храм во имя того святаго, котораго память будут праздновать в день высадки пловцев на берег. Господь услышал молитву Святителя: настала тишина и корабль благополучно пристал к берегу 16 августа. И так Святитель стал теперь должником Всемилостивому Спасителю. Скопившиеся в его отсутствии дела по управлению Церковию замедлили исполнение сего обета.
Прошло пять лет. Митрополит нередко посещал своего пустыннаго друга, Преподобнаго Сергия, и совещался с ним обо всем, что касалось церковных дел. В одно из таких посещений Святитель сказал игумену:
"Возлюбленный! — хочу просить у тебя одного благодеяния, и надеюсь, что твоя любовь не откажет мне в этом".
"Мы все готовы служить твоей святыне", — смиренно отвечал Сергий "ничто тебе не возбранено в моей обители".
"Хочу", — продолжал Митрополит, "исполнить мое давнее обещание — построить монастырь в честь нерукотворенной иконы Спасителя", — и Святитель рассказал о том, что было с ним на Черном море.
"Доброе дело затеял ты", — сказал пустынножитель: "помоги тебe Господь выполнить его! А чего потребуешь от сына твоего — все готово для тебя".
"Уступи же мнe своего возлюбленнаго Андроника в настоятели для этой обители", — сказал тогда Митрополит.
"Твоя воля", — отвечал Сергий, и Святитель, наделив обитель Пресвятыя Троицы милостынею, тогда же взял с собою в Москву Преподобнаго Андроника. Обитель была основана в 1361 году на берегу Яузы.
В 1365 году Святитель Алексий основал обитель в самом Кремле, в честь чуда Архистратига Михаила, на месте подаренном ему татарскою царицею Тайдулою. Это был благодарный памятник чуду совершившемуся над сею царицею 6 сентября. И для Чудова монастыря, по свидетельству Преподобнаго Иосифа Волоколамскаго, Митрополит Алексий "испросил честных старцев у Сергия", а других взял из иных монастырей. И эти иноки "жили иночески, жизнию духовною, так что многиe приходили к ним, старые и юные, и получали пользу".
Мудрые советы смиреннаго старца и его святая равноангельская жизнь подали Святителю мысль приготовить в лице Сергия достойнаго себе преемника первосвятительской кафедры. Чувствуя ослабление старческих сил своих, он хотел поступить по примеру своего предшественника Митрополита Феогноста, который еще при жизни, вмecтe с Великим Князем, просил Патриарха не назначать себе другаго преемника, кроме его, то есть Алексия.
И вот он вызывает к себе в Москву Преподобнаго Сергия, из его любимаго уединения. Пеший идет старец-игумен к своему другу — Митрополиту: "до глубокой старости любил угодник Божий труды", замeчает при этом летописец, "и никогда не ездил на конях, а всегда ходил пешком".
С любовию встречает Святитель пустыннаго гостя. Среди беседы он вдруг приказывает принести золотой "парамандный" крест, украшенный драгоценными каменьями и дарит его Сергию.
Смутился смиренный любитель нищеты. Ему и на мысль не приходили такия почести.
"Прости мнe, владыко святый", — говорит он с глубоким поклоном Святителю: "от юности я не был злотоносцем, а в старости тем паче желаю в нищете пребывать".
"Знаю', — отвечает ему старец — Митрополит: "знаю, что таково всегда было твое житие; но теперь покажи послушание и прими от нас сей дар в благословение".
Сказав это он своими руками возлагает на Сергия золотой крест, "как бы в знак обручения святительскаго сана", и говорит ему: "ведаешь ли, Преподобный, для чего я теперь призвал тебя и что хочу сделать с тобою?"
"Почему могу знать это, господин мой?" — скромно отвечал смиренный Серий.
"Держал я", — говорит Святитель, "Богом врученную мне митрополию, сколько Ему, Господу, было это угодно; теперь вижу что близок мой конец, — не знаю только дня моего скончания. Я желал бы, пока сам жив, найти человека, который мог бы после меня пасти стадо Христово". Тут Митрополит упомянул, что на его место, вероятно, будет назначен Киприан, но что он совсем не знает этого человека, и потому не может спокойно положиться на него. "В тебе вижу я мужа, достойнаго править слово истины", — продолжал он. "Знаю достоверно, что все от Великодержавнаго до последняго человека тебя пожелают иметь своим пастырем. Теперь, заблаговременно ты почтен будешь саном Епископа, а после исхода моего и престол мой воспримешь".
Глубоко смутило смиренномудрую душу Сергия столь неожиданное предложение старца-Святителя; с великим уничижением, даже со скорбию он стал отрекаться от предлагаемой ему чести: сан святительский казался ему бременем не по силам. "Прости мне, владыко святый", — говорил он: "ты хочешь возложить на меня бремя свыше меры моей, ибо — кто я, грешный, и худейший паче всех человек? Нет! Ты не найдешь во мне, чего ищешь!"...
Долго Святитель уговаривал Сергия принять великий сан; он приводил ему примеры из житий святых и убеждал словами Священнаго Писания, но все было напрасно: смиренный пустыннолюбивый Сергий никак не мог примириться с мыспию о принятии на себя архиерейскаго сана, и наконец решительно сказал своему другу Святителю: "владыко святый! Если не хочешь ты отгонять моей нищеты от твоей святыни, то не говори больше об этом моей худости, — не дозволяй и другим побуждать меня к тому: поверь, что невозможно найти во мнe того, чего желаешь ты"...
Тогда прозорливый Святитель увидел, что если он еще будет настаивать на своем желании, то заставить Сергия удалиться в какую-нибудь безвестную пустыню, и опасаясь, чтобы совсем не скрылся светильник, тихим светом озарявший и благодатною теплотою согревавший его паству, переменил разговор. Утешив старца словом отеческой любви, он отпустил его с миром в обитель.
Исполненный глубокаго смирения отказ Преподобнаго Сергия от святительской кафедры всегда останавливал на себе благоговейную мысль писавших о его житии. Соберем здесь уроки духовной мудрости, извлеченные пастырями Церкви из сего поступка Сергиева.
"Кто может изяснить cию священную распрю?"— рассуждает Московский святитель Филарет. "Духовный, по слову Апостола, востязует убо вся, а сам той ни от единого истязуется (1 Кор. 2, 15). Мы только знаем от того же Апостола, что коемуждо дается явление Духа на пользу (12, 7): и один дар нельзя переменить на другой по произволу".
"В этой духовной борьбе", — говорит другой святитель Московский митрополит Платон, — "один старался одержать победу над другим, а сей другой старался одержать победу над самим собою, — и оба остались победителями! — Один дал верх и торжество своему смиренномудрию; другой, уступая изволению Духа Божия, управляющаго сердцами праведников, как бы возложил венец славы на смиреннаго подвижника! Редкая вещь! Чего другие, подстрекаемые честолюбием. всеми мерами ищут, того всемерно отрицается и избегает праведник! Но не позволим себе думать, будто Сергий, в сем случае, воспротивился званию Божию. Нет, он исполнен был Святаго Духа, Который управлял его душею, и располагал ее к тому, чего требовала его добродетель и польза других".
Третий архипастырь, Херсонский архиепископ Никанор, рассказав cию историю в поучение своим слушателям, с горечью восклицает: "а мы кто?..... Златоносцы, недостойные быть келейниками у Преподобнаго, и носим сии златотканныя одежды, и тяготу, и высший долг архиерейства!... И больно нам за наше недостоинство, когда читаем все это в житии Преподобнаго Сергия!... Что же делать? Бежать ли всем в пустыню?" — вопрошает проповедник-святитель. И указав на многих святых Божиих, свято поживших и Богу угодивших в высоком сане и звании, среди богатства и блестящей обстановки, — указав на того же Святителя Алексия, который "вот тоже носил золотой крест, камнями дорогими украшенный", — заключает, что не во внешности дело, а в смирении, что лучше всего в сем случае следовать заповеди Апостола Христова Павла: каждый поступай так, как Бог ему определил, и каждый, как Господь признал (1 Кор. 7, 17-31). Так святый Апостол не только заповедует, но и повелевает по всем церквам"...
"Великий отец наш Сергий", говорит святитель Филарет, "как бы в некоторое вознаграждение Православной Церкви за то, что не отдал ей в Епископство самого себя, в обилии возращает под сению своею сынов послушания и разума духовнаго, которых потом избрание церковное призывает к Епископству".
Чтобы понять, почему Митрополит Алексий так настойчиво желал иметь Преподобнаго Сергия своим преемником, должно знать, что Великий Князь Дмитрий Иоаннович был увлечен пристрастием к своему любимцу, духовнику и хранителю его великокняжеской печати, Новоспасскому архимандриту Михаилу, и желал его видеть на Московской кафедре. Этот Михаил, или как его прозвали — Митяй, был человек видной наружности, с громкой и чистой речью, хорошо толковал силу книжную, знал все старинныя повести, книги и притчи, и обо всем рассуждал красноречиво. Но щедро наделенный дарами Божиими, он плохо помнил, что все это — не его, — был горд, самонадеян и заносчив.
Великий Князь не раз просил Митрополита Алекасия — и сам, и через Серпуховскаго Князя Владимира Андреевича, и через ближних бояр Святителя, — чтобы он благословил Митяя, после себя на митрополию. Но Святитель хорошо знал дурныя свойства Новоспасскаго архимандрита, и говорил Князю: "Митяй еще недавний монах, — надобно ему запастись духовным опытом и потрудиться в монашестве. — Если даст Бог, и Святейший Патриарх с собором благословит, то пусть будет; а я не могу благословить его".
Если бы не это пристрастие Великаго Князя к своему духовнику, то и Святителю Алексию не было бы особенной нужды так заботиться о преемнике, потому что еще в 1376 году был посвящен по просьбe Литовских Князей в сан Митрополита Киприан, с тем, чтобы по смерти Алексия он стал Всероссийским Митрополитом. А перед волею Патриарха благоговели и Алексий, и Сергий. Богомудрый Серий видел, что принять предлагаемый сан в таких обстоятельствах — значило увеличить церковные смуты, или взять на себя тяжкое дело умиротворения этих смут: глубокое смирение старца не приняло на себя и этого подвига. Все, что мог он взять на себя для блага Церкви, он сделал: он убеждал Великаго Князя принять Киприана, выставляя на вид вредныя последствия разделения митрополии Русской. Но Великий Князь был недоволен Киприаном за то, что он, еще при жизни Святителя Алексия, в 1376 году, позволил себе пpиехать в Москву в звании Митрополита Всероссийскаго, но, понятно, не был здесь принят и должен был удалиться в Киев, где и жил.
12 февраля 1378 года не стало Святителя Алексия... С его кончиною начинаются скорбныя времена для Русской Церкви, до того скорбныя и смутныя, что некоторые повествователи, излагая историю этого времени, и обращая внимание только на внешний ход событий, без надлежащей оценки нравственнаго характера тогдашних деятелей, обвиняют в корыстолюбии, честолюбии, и других человеческих немощах даже таких лиц, которые, за свою святую жизнь, Самим Богом прославлены и Церковию чтутся в ликe святых Божиих... И тем выше, чище и светлее выступает в этот смутный период церковной жизни святая личность смиреннаго игумена Радонежскаго; тем важнее его служение, его личное участие в тогдашних событиях, что он дает беспристрастному историку верное руководство для надлежащей нравственной оценки лиц и событий, дает возможность избрать верную точку зрения на того или другаго деятеля и сказать слово правды сколько беспристрастное, столько же и безобидное...
По смерти Святителя Алексия и сам Великий Князь и многиe из знатных людей снова предлагали Преподобному Сергию принять святительский жезл, но Преподобный опять указал на Киприана, как законнаго Архипастыря; а когда Великий Князь не согласился на это, то он указал на Суздальскаго епископа Дионисия, как человека наиболеe достойнаго сего сана. Но Великий Князь опять обратился мыслию к своему любимцу — Новоспасскому архимандриту, и Митяй избран в митрополиты. Этот гордый человек не хотел даже соблюсти должнаго приличия в своем положении. Еще не посвященный в сан святителя, он облачался в митрополичью мантию, носил белый клобук и золотой крест с украшенным бисером парамандом, садился на святительскую кафедру и позволял себе подвергать наказаниям не только архимандритов, но и епископов. Он внушил было Великому Князю противную правилам того времени мысль — посвятить его в сан митрополита в Москве, без участия Вселенскаго Патриарха. Великий Князь пригласил было уже и епископов для сего посвящения. Но Суздальский епископ Дионисий восстал: "кто это учит тебя, Государь, переменять церковный закон по своему усмотрению? Не следует быть тому, чего желают от тебя и от нас". Так говорил правдолюбивый Дионимий Великому Князю, и тот отказался от своего желания. Это раздражило честолюбиваго Митяя; он потребовал от Дионисия объяснения: почему тот не являлся к нему на поклон? — "Потому", отвечал Дионисий, "что я — епископ, а ты только священник: не тебе судить меня". — "Да я тебя и попом не оставлю!" — гневно закричал Митяй: "я своими руками спорю твои скрижали!"
Зная добрыя отношения Дионисия к Преподобному Сергию, и подозревая, что они оба против него в заговоре, Митяй пожаловался на Дионисия Великому Князю, будто он хочет ехать в Царьград, чтобы там получить себе сан митрополита, и Князь посадил Дионисия под стражу. Но Преподобный Сергий взял своего друга на поруки, и Дионисий был освобожден. Через неделю он, действительно, уехал сначала к себе в Суздаль, потом — в Нижний, а оттуда поехал в Царьград, куда вызвал его Вселенский Патриарх по церковным делам. Это страшно раздражило честолюбца Митяя против Преподобнаго Сергия: ему всегда казалось, что Преподобный Сергий действует против него за одно с Дионисием, и что именно по совету Сергия покойный Митрополит Алексий не захотел иметь его, Митяя, своим преемником. "Вот, вернусь из Царьграда", хвалился он, "тогда до основания разорю монастырь Сергиев.
Эта похвальба дошла до смиреннаго сподвижника. "Молю Бога", сказал на это старец, "чтобы он не попустил Митяю разорить место сиe и изгнать нас без вины. Митяй побежден гордостию; он грозит обители нашей, но сам не получит желаемаго и даже не увидит Царьграда".
Между тем в Москву ехал из Киева Митрополит Киприан. Когда Преподобный Сергий имел случай лично познакомиться с этим Святителем, нельзя сказать с точностию. До нас дошли три письма Митрополита Киприана, писанныя к "преподобным игуменом Сергию и Феодору" — Симоновскому, и из перваго письма можно заключить, что до 1379 года они не были лично знакомы. Письмо это писано с дороги, из Любутска (ныне село в Калужской губернии), когда Киприан, узнав о кончине Святителя Алексия, ехал в Москву. Вот это письмо:
"Благословение о Святем Дусе, возлюбленным сыном нашего смирения, преподобным игуменом Сергию и Феодору. Молюся Богови, да пребываете в спасении душевном с Богом данною вам братьею. Наставляйте их к путем спасенным (спасительным). Слышу о вас и о вашей добродетели, како мирская вся мудрования преобидесте (вменили ни во что), и о единой воле Божией печетеся, и о том вельми благодарю Бога, и молюся Ему, да сподобит видети друг друга и насладитися духовных словес. Буди вам сведомо: приехал есмь в Любутск, в четверг, месяца иуня 3 день (1378 г.), а еду к сыну своему ко Князю к Великому на Москву. Иду-же якоже иногда Иосиф от отца послан к своей братии, мир и благословение нося. Аще неции о мне инако совещают, аз же Святитель есмь, а не ратный (военный) человек; благословением иду, якоже и Господь, посылая ученики Своя на проповедь, учаше их, глаголя: приемляй вас Мене приемлет. Вы же будите готовы видетися с нами, где сами погадаете; вельми жадаю (жажду) видетися с вами и утешитися духовным утешешем. А милость Божия и Святыя Богородицы и мое благословение да будет на вас!"
В ответ на это отеческое послание Преподобные отправили было послов на встречу первосвятителю; но Великий Князь Димитрий велел этих посланцев воротить назад. Из этого письма видно, что Киприан знал о происках Митяя; но, повидимому, вовсе не ожидал такой встречи, какая ему готовилась в Москве. Он был расположен дружелюбно к Великому Князю и вез с собою несколько священных вещей, чтобы подарить их Князю; но с ним поступили именно "как с Иосифом:" он был схвачен каким-то боярином Никифором, который ограбил Митрополита, осыпал неслыханными ругательствами и насмешками и полуобнаженнаго, голоднаго запер под стражу в сырую клеть. На другой день его с бесчестием выпроводили из столицы.
Оскорбленный до глубины души Святитель 23 июня остановился где-то не подалеку от Москвы и написал второе послание "честному старцу игумену Сергию и игумену Феодору". Тут он излил всю свою скорбь на эти несправедливости, сильно восставал против незаконных притязаний Митяя и предал отлучению всех, принимавших участие в нанесении ему, законному Митрополиту, такого бесчестия и поругания, какого, по его выражению, "не сотворилося есть ни над единым Святителем, како Русская земля стала". "Яз", пишет он, "Божиим изволением и избранием великаго и святаго собора, и благословением и ставлением Вселенскаго Патриарха, поставлен есмь Митрополит на всю Русскую землю, а вся вселенная ведает (о том). И нынече поехал есмь был со всем чистосердечием и с доброхотением к Князю Великому"... Рассказав далee о том, что потерпел от Никифора, который обобрал до нага не только его, но и всех бывших с ним, и выпроводил из города на тощих клячах, "в обротех лычных", без обуви и даже без сорочек, Святитель с горьким упреком жалуется: "тако ли не обретеся никтоже в Москвe, добра похотети душе Князя Великаго и всей отчине его?.. А аще миряне блюдутся (боятся) Князя, занеже у них жены и дети, стяжания и богатства, и того не хотят погубити: вы же, иже миpa отреклися есте, и живете единому Богу, како, толику злобу видев, умолчали есте?... Растерзали бы есте одежи своя, глаголали бы есте пред цари не стыдяся; аще быша вас послушали, добро бы; аще быша вас убили, и вы святи"... Тут Киприан приводит церковныя правила, угрожающия анафемою "купующим и продающим мздою или силою княжескою святительство", а "у вас", говорит, "стоит на митрополице месте чернец в мантии святительской и в клобуце, и перемонатка (параманд) святительская на нем, и посох в руках. И гдe таковое бесчиние и злое дело слышалося?... Аще брат мой (св. Алексий) преставился, аз езмь Святитель на его месте; моя есть митрополия!" Он свидетельствуется Богом, что его совесть чиста в отношении к Великому Князю, что он всегда отдавал ему должную честь, всегда за него молился, что и в Литве он делал все, что мог, для пользы Великаго Князя и Русской Митрополии. А польза Церкви требует не разделения, а единства Митрополии. Указав далее на то, что никакой Князь не имеет права судить епископа даже и виновнаго, без собора и Патриарха, Святитель восклицает: "слыши небо и земля и вси xpистиане; что сотвориша надо мною христиане!... И яз колика сила (сколько мог) хотел есмь, чтобы злоба утишилася. То Бог ведает, что любил есмь от чистаго сердца Князя Великаго Димитрия, и добра ми было хотети ему и до своего живота... Вы же, честнии старци и игумени, отпишите ми наборзе (поскореe), да угонит мене ваша грамота наборзе, что мудрствуете (как вы думаете)... А ко Царю-граду "еду, оборонитися Богом и святым Патриархом, и великим собором; и тии (враги мои) на куны надеются и на фрязы (генуэзцев, у которых можно было брать "куны" в долг), яз же на Бога и на свою правду"...
Не приводим вполне этого, очень обширнаго послания; но и сделанных нами выдержек довольно, чтобы видеть, что скорбящий Святитель не имел людей, болee Сергия и Феодора близких по духу, пред которыми он мог бы раскрыть все свое горе и облегчить душу излиянием скорбных чувств. И он не ошибся. Из его третьяго послания видно, что Преподобные не оставили без ответа его скорбной исповеди. "Елико смирение и повиновение и любовь имеете к святой Божией Церкви и к нашему смирению, все познал есмь от слов ваших", — пишет Святитель от 18 октября уже из Киева. "А како повинуетеся к нашему смиренно, тако крепитеся". Теперь Киприан уже спокойнее смотрел в будущее, зная свою правоту. "Яз бо славы не ищу, ни богатства, но митрополию свою, юже ми есть предала святая Божия Церкви, а смирения (мира) и соединения церковнаго желаю и христианскаго. А кто нас не восхотели, потом познают истину. А яз без измены (непременно) еду к Царю-городу. А пред собою вести послал же есмь. А вы, сынове, не тужите; молите же Господа Бога, да сподобит нас видетися, и тогда утешимся веселием духовным и возрадуемся". Так Святитель Киприан заключает свое третие послание к Преподобным.
Между тем Митяй с большою свитою и дарами отправился в Царьград для посвящения в сан митрополита. Но над гордым честолюбцем сбылось пророчество смиреннаго игумена Сергия: во время плавания он вдруг заболел и в виду самаго Константинополя скоропостижно умер. "Рассказывали", говорит летописец, "что корабль, на котором он плыл, во время его болезни, вдруг стал на одном месте, без всякой причины; и тогда как другия суда шли взад и вперед беспрепятственно, он, как бы удерживаемый невидимою рукою, не трогался с места, несмотря на попутный ветер и все усилия пловцев. Когда же Митяй умер и был свезен на особом судне в Галату, где и похоронен, то корабль немедленно тронулся и пошел своим путем".
Преподобный Дионисий, Епископ Суздальский, в это время находился в Царьграде. При расположении к нему Патриарха, который почтил его саном Apxиeпископа, Дионисий мог бы, после несчастной смерти Митяя, испросить себе сан Митрополита. Но он не искал земной чести, а только славы Божией. Нашолся другой искатель высокаго сана: это был архимандрит Пимен, один из спутников Митяя. И без согласия княжескаго, обманом и подкупом, он добился того, что был поставлен в сан митрополита. Когда Великий Князь узнал об этом, то распорядился взять Пимена еще на пути в Москву и послать в заточение, а своему новому духовнику, Преподобному Феодору Симоновскому, приказал ехать в Киев, чтобы звать в Москву Митрополита Киприана.
В мае 1381 года Киприан с честию был встречен в Москве. Но в августе 1382 года, во время нашествия Тохтамыша, он имел неосторожность удалиться из Москвы в Тверь, где в то время княжил давний враг Великаго Князя Московскаго — Михаил Александрович. Московский Князь оскорбился и после того не захотел принять к себе Киприана, который вынужден был снова удалиться в Киев. Туда сопровождал его ученик Преподобнаго Сергия, Преподобный Афанасий Серпуховской. Сохранилось от этого времени еще письмо Киприана, по всей вероятности, писанное так же, как и вышеупомянутыя три, к Преподобному Сергию, но уже одному, без Феодора. "Буди ти ведомо, сыну", писал Митрополит, "еду к Царю-городу конми, на Волошскую землю. Мне не хотелося от своих детей нигде не бывати (расставаться), да что взяти! Кто мене в труд путный вложил в cиe время, Господь Бог паки да подаст ему (Великому Князю) познати истину. А мне борзо (скоро надо) быти у вас из Царягорода, а лживаго человека и льстиваго (Пимена) Бог объявит. Ты же прилежи своей пастве, ведый, яко о них слово воздаси Богови; Аще ли кто не послушает, о том больше прилежи и учи, веси бо слово Господне, глаголющее: изводяй честное от недостойнаго яко уста Моя будет. Маловременна бо есть жизнь наша, и блажен человек ходяй в заповедех Господних. Отпиши же ми (ко мне), дати ми сведомо, како еси (как ты живешь)? А Господь Бог да соблюдает вас неврежены".
Так писал Святитель Киприан смиренному пустыннику; так он поверял ему свои скорби и заботы; так и самого его укреплял в подвигах добродетели. Как жаль, что до нас не дошли ответныя послания святаго игумена: можно судить как они были дороги и утешительны для скорбящаго, гонимаго Архипастыря!
На место Киприана в Москву был вызван из заточения Пимен. Но и он был не по сердцу Великому Князю, который послал теперь Преподобнаго Дионисия Архиепископа Суздальскаго в сопровождении Феодора, племянника Сергиева, в Царьград для поставления в сан Митрополита. Дионисий, действительно, был поставлен и уже ехал в Москву, но на пути был задержан Князем Владимиром Ольгердовичем и Феодор возвратился в Москву один. Заключенный в Киево-Печерской Лавре, Дионисий скорee успел достигнуть почести небеснаго звания, нежели воспользоваться почестями новаго сана церковнаго: в 1384 году он там скончался.
Только в конце 1389 года, уже по смерти Великаго Князя Димитрия Иоанновича, митрополит Пимен был низложен, а Киприан, Патриархом Антонием и соборным деянием в Константинополе, был окончательно утвержден Митрополитом Киевским и всея Poccии, и в феврале следующего 1390 года прибыл в Москву. Но недолго ему пришлось "утешаться духовным утешением" в собеседовании с великим старцем Радонежским: в сентябре 1391 года сего Богоноснаго старца не стало!...
ГЛАВА XV. ПЕЧАЛЬНИК РУССКОЙ ЗЕМЛИ
Мир и пустынки — Сергий — печальник родной земли — Мамаево нашествие — В. Князь в Троицкой обители — Его беседа с св. игуменом — Иноки-воины — Пророчество св. старца — Икона и крест — Страх Рязанскаго Князя — Утро 8-го сентября 1380 года — Просфора и грамота от св. игумена — Татарский богатырь и русский схимник — Грозная битва — Молитвенная помощь Пр. Сергия — Памятная запись Троицкаго инока на 21 сентября 1380 года — Благодарный В. Князь в обители Живоначальныя Троицы — Димитриевская Суббота — Обетные монастыри — Нашествие Тохтамыша (1380-1381)
"Мир видит в пустынниках людей бесполезных для гражданских обществ, полагая, что он-то с своею волею, он-то с своим умом, он-то с своими шумными уставами и есть единственный благотворитель обществ. Но мир не понимает значения нравственных сил для общества, не знает ни силы молитвы, ни обширности зрения духовнаго". — Так говорить святитель Филарет Черниговский. "В благочестивых пустынножителях, отрекшихся от мира", говорит Московский святитель Филарет, "мир не думает видеть деятельных сынов отечества и мужей государственных", — он даже презирает, ненавидит их. "Но справедлив ли мир, когда он ненавидит людей, которые, оставляя его на всю жизнь, в то же время на всю жизнь обрекают себя желать ему истиннаго добра в непрестанных молитвах, — и не только желать, но и самым делом доставлять то, чего желают? Святые подвижники подвигами благочестия и чистыми молитвами отводят от него громы раздраженнаго неба и низводят на него могущественный и действенныя благословения, а мир отвергает сих благодетелей! Если бы мир судил о них хотя бы только по однем временным выгодам, и тогда он отвергал бы в них свою собственную пользу; ибо если он считает их ни к чему неполезными, то ясно, что он не знает собственных выгод".
Эти рассуждения двух соименных святителей наших прекрасно идут к житию Преподобнаго Сергия: его жизнь еще раз засвидетельствовала возвещенную Апостолом истину, что благочестие на все полезно есть, обетование имущее живота нынешняго и грядущаго (1 Тим. 4, 8). "Отказался Преподобный от высокой чести быть Ангелом Церкви Российской", говорит один благочестивый писатель: "но мог ли он, смиренный Сергий, отказать благоговейно им чтимому и горячо его любившему Архипастырю, Митрополиту Алексию, — духовно отказать в послушании, проведши в оном всю иноческую жизнь свою? Ведь он же говорил некогда, что всякое слово из уст сего Святителя он приемлет яко из уст Христовых: как же согласить с сими словами его отречение от сана Архиерейскаго? — Нет; Сергий и тут остался послушен своему духовному другу и отцу; только на небесах довершил он сей подвиг послушания, приняв горе предложенное ему долу, и с тех пор не переставал радеть о пастве, дивно являя свое Святительство... Время общественныхъ бедствий есть его время: когда все уже кажется гибнущим, тогда воздвигается Cepгий!". Мысль глубокая и достойная приятия. Но и при жизни своей разве Сергий не действовал для родной земли и для Церкви Божией так, как в древней Руси имели дерзновение и силу действовать только Святители? Никто, как Сергий, не принимал столь живаго участия в делах России непрестанными знамениями своего покровительства после своей смерти; но никто, как он же, и при жизни, и сам лично, и чрез своих учеников, — никто так не содействовал духовному возрождению и обновлению всей Русской земли, а чрез то и освобождению ея от подчинения и рабства ея диким азиатским ордам. И теперь, воспоминая над его ракою все наше славное минувшее, невольно восклицаешь с приснопамятным великим святителем Филаретом: "братиe! ведь это все здесь"..
Да, великий избранник Божий Сергий дарован Богом земле Русской именно в такое тяжкое время, когда Татары заполонили почти все пределы ея, когда междоусобия князей доходили до кровавых побоищ, когда эти усобицы, бесправие, татарския насилия и грубость тогдашних нравов грозили Русскому народу совершенною гибелью. Слишком полтораста лет томилась многострадальная Русь под тяжелым игом татарским. И вот наконец призрел Господь Бог на мольбы Руси Православной, — приближался час освобождения, в котором Сергий явился истинным печальником родной земли. "Примером своей святой жизни, высотой своего духа, он поднял упавший дух роднаго народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в помощь Божию... Своею жизнию, самой возможностью такой жизни Преподобный Сергий дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем еще не все доброе погасло и замерло, помог ему заглянуть в свой собственный внутрений мрак и разглядеть там еще тлевшия искры того же огня, которым горел сам он". И вот, мы видим, что "народ, сто лет привыкший дрожать при одном имени татарина, собрался наконец с духом, встал на поработителей и не только нашел в себе мужество встать, но и пошел искать татарских полчищ в открытой степи и там повалился на врагов несокрушимой стеной, похоронив их под своими многотысячными костями. Как могло это случиться? Откуда взялись, как воспитались люди, отважившиеся на такое дело, о котором боялись и подумать их деды?.. Мы знаем одно, что Преподобный Сергий благословил на этот подвиг главнаго вождя Русскаго ополчения и этот молодой вождь был человек поколения, возмужавшаго на глазах преподобнаго Сергия", под его благодатным воспитанием... Вот как повествует об этом история.
Один из гордых ханов татарских Мамай поднялся на Русь со всеми полчищами. Напрасно Великий Князь Димитрий Иоаннович пытался умилостивить его дарами и покорностию: Мамай и слышать не хотел о пощаде. Как ни тяжело было Великому Князю, после недавних войн с Литовцами и другими беспокойными соседями, снова готовиться к войне, а делать было нечего: татарския полчища надвигались, подобно грозовой тучe, к пределам тогдашней России.
Готовясь выступить в поход, Великий Князь Димитрий Иоаннович счел первым долгом посетить обитель Живоначальныя Троицы, чтобы там поклониться единому Богу, в Троице славимому, и принять напутственное благословение от Преподобнаго игумена Сергия. Он пригласил с собою брата Владимира Андреевича, всех бывших тогда в Москве православных Князей и воевод Русских, с отборной дружиной воинской, и после Успеньева дня выехал из Москвы. На другой день они прибыли в Троицкую обитель. Воздав здесь свое смиренное поклонение Господу Сил, Великий Князь сказал святому игумену: "ты уже знаешь, отче, какое великое горе сокрушает меня, да и не меня одного, а всех православных: ордынский князь Мамай двинул всю орду безбожных татар, и вот они идут на мою отчину, на Русскую землю, разорять святыя церкви и губить христианский народ... Помолись же, отче, чтобы Бог избавил нас от этой беды!"
Святой старец успокоил Великаго Князя надеждою на Бога, и, так как тот спешил в обратный путь, то просил его отслушать Божественную литургию, а по окончании оной пригласил его вместе с другими Князьями и воеводами вкусить хлеба-соли монастырской. Великий Князь отказывался: гонцы один за другим приносили ему известия о приближении Мамая к пределам Русским.
Но любвеобильный старец умолял Димитрия Иоанновича вкусить хлеба у него в трапезе: "обед сей", говорил он, "тебе, Великий Княже, будет на пользу".
Дорогой гость согласился, и обрадованный старец в духe предведения сказал ему: "Господь Бог тебе — помощник; еще не приспело время тебe самому носить венец этой побъды с вечным сном; но многим, без числа многим, сотрудникам твоим плетутся венцы мученические с вечной памятью".
Между тем Преподобный распорядился приготовить освященную воду, и, по окончании трапезы, окропил ею Великаго Князя и всех бывших с ним Князей, воевод и христолюбивых воинов. Беседуя с Великим Князем, святой старец советовал ему почтить дарами и честию злочестиваго Мамая. "Тебе, господине Княже", говорил он, "следует заботиться и крепко стоять за своих подданных, и душу свою за них положить, и кровь свою пролить, по образу Самого Xpиста, Который кровь Свою за нас пролил. Но прежде, господине, пойди к ним с правдой и покорностью, как следует по твоему положению покоряться ордынскому царю. Ведь и Василий Великий утолил дарами нечестиваго царя Иулана, и Господь призрел на смирение Василия, и низложил нечестиваго Иулиана. И Писание учит нас, что если такие враги хотят от нас чести и славы, — дадим им; если хотят злата и сребра, дадим и это; но за имя Христово, за веру Православную, нам подобает душу свою положить и кровь свою пролить. И ты, господине, отдай им честь, и злато, и сребро, и Бог не попустит им одолеть нас: Он вознесет тебя, видя твое смирение и низложит их непреклонную гордыню".
"Все это я уже сделал", отвечал ему Великий Князь: "но враг мой возносится еще болee".
"Если так", сказал угодник Божий, "то его ожидает конечная гибель, а тебя, Великий Княже, помощь, милость и слава от Господа. Уповаем на Господа и на Пречистую Богородицу, что Они не оставят тебя".
И, осеняя преклонившагося пред ним Великаго Князя святым крестом, Богоносный Сергий воодушевленно произнес: "иди, господине, небоязненно! Господь поможет теб на безбожных врагов!" А затем,понизив голос, сказал тихо одному Великому Князю: "победиши враги твоя"...
С сердечным умилением внимал Великий Князь пророческому слову святаго игумена: он прослезился от душевнаго волнения и стал просить себе у Преподобнаго особаго дара в благословение своему воинству и как бы в залог обещанной ему милости Божией.
В то время в обители Живоначальныя Троицы, в числе братии, подвизавшейся под руководством Сергия против врагов невидимых, были два инока-боярина: Александр Пересвет, бывший боярин Брянский и Андрей Ослябя, бывший боярин Любецкий. Их мужество, храбрость и искусство воинское были еще у всех в свежей памяти: до принятия монашества оба они славились как доблестные воины, храбрые богатыри и люди очень опытные в военном деле. Вот этих-то иноков-богатырей и просил себе в свои полки Великий Князь у Преподобнаго Сергия: он надеялся, что эти люди, посвятившие себя всецело Богу, своим мужеством могут служить примером для его воинства, и тем самым сослужат ему великую службу. И Преподобный Сергий не задумался исполнить просьбу Великаго Князя, на вере основанную: он тотчас же повелел Пересвету и Ослябе изготовляться на дело ратное. С радостию приняли доблестные иноки повелeниe своего любимаго старца игумена, а он приказал им, в замену лат и шлемов, возложить на себя схимы, украшенный изображением креста Xpистова: "вот вам, дети мои, оружие нетленное", говорил при сем Преподобный: "да будет оно вам вместо шлемов и щитов бранных!" Поручая их Великому Князю, святой старец сказал ему: "вот тебе, возлюбленный Княже, мои оруженосцы, и послушники, а твои избранники!" — А им сказал: "мир вам, возлюбленные мои о Xpистe братия! Мужайтесь, яко доблии воины Xpистовы! приспело время вашей купли!"
Благословив крестом и окропив еще раз освященною водою Великаго Князя, своих иноков витязей и всю дружину княжескую, Преподобный Сергий сказал великому Князю: "Господь Бог да будет твой помощник и заступник: Он победит и низложит супостатов твоих и прославит тебя!"
Тронутый до глубины души пророчественными речами старца, Великий Князь отвечал ему: "Если Господь и Пресвятая Матерь Его пошлет мне помощь противу врага, то я построю монастырь во имя Пресвятыя Богородицы".
Есть предание, что в это время Преподобный Сергий вручил Великому Князю икону Господа Вседержителя, которая и поныне хранится в Московском Симоновом монастыре, близ коего, на Старом Симонове, погребены сподвижники Донскаго, Пересвет и Ослябя. Предание говорит, что сюда принесена была эта икона при гробе славнаго Пересвета, послe битвы Куликовской. Икона богато украшена золотом, жемчугом и дорогими камнями. Кромe Спасителя на ней изображены: святитель Николай Чудотворец и святый Кирилл Иepyсалимский, а на дверцах кюта — Богоматерь и Предтеча. В подтверждение этого предания можно было бы указать на древний характер письма этой иконы, походный створчатый кют и богатыя украшения, приложенный, может быть, в последствии к иконе, а также и на то, что в обители Преподобнаго Сергия еще при его жизни занимались иконописанием. Но в недавнее время, именно в 1888 году, в Церковно-Археологический Музей при Киевской Духовной Академии в числe прочих древних вещей был пожертвован деревянный восьмиконечный крест, длиною около полуаршина, в серебрянном вызолоченном окладе. На этом окладе ученые любители старины разобрали такую надпись: "Сим крестом благословил Преподобный Игумен Сергий Князя Дмитрия на погана царя Мамая и река: сим побеждай врага. В лето 1380 августа 27 дня". Если этот крест есть действительно благословение Преподобнаго Сергия Великому Князю Димитрно Иоанновичу, то упомянутый выше складень мог быть просто походною иконою Великаго Князя, к которой позднейшее предание приложило имя Преподобнаго Сергия только потому, что крест был уже утрачен, а предание о вещественном знамении благословения угодника Божия оставалось в памяти потомства. Прилагаем здесь же изображение этого креста.
Преподобный Сергий проводил гостей своих до святых ворот обители, и преподав в лице их мир и благословение всему православному воинству, отпустил их с молитвенными благожеланиями.
По возвращении в Москву Великий Князь рассказал Митрополиту Киприану о своем путешествии в Троицкую обитель, о беседе с великим старцем и о его предсказании. С сердечным участием выслушал святитель его рассказ и посоветовал ему хранить эту тайну в глубоком молчании, особенно же слова святаго старца: "победиши супостаты твоя", — до тех пор, пока событие оправдает прозорливость угодника Божия, и Бог благословит дело счастливым успехом.
Между тем быстро пронеслась по лицу Русской Земли молва о том, что Великий Князь ходил к Троице и получил благословение и ободрение на брань с Мамаем от великаго старца, Радонежскаго пустынника; светлый луч надежды блеснул в сердцах Русских людей, а тe, которые готовы были стать противу Великаго Князя Московскаго за одно с Мамаем, поколебались... Таков был старый Рязанский князь Олег: он уже готовился соединиться с Мамаем, чтобы поживиться на счет Московскаго Князя, со стороны коего не ожидал большаго сопротивления такому сильному врагу, как вдруг получил извeстиe, что Московския силы уже переправились чрез Оку. Это известие так его опечалило, что он стал упрекать своих бояр: "почему вы не предупредили меня об этом? Как мы теперь будем сноситься с нашим другом союзником — Литовским князем Ягайлом Ольгердовичем? Все пути теперь заняты"... Бояре на это сказали ему: "мы боялись тебе говорить об этом, хотя давно об этом слышали. Говорят, что в отчине Московскаго Князя есть один инок-подвижник, зовут его Сергием; он имеет от Бога дар пророчества; говорят, что этот инок благословил Московскаго Князя итти против Мамая". Когда Олег услышал об этом, то очень встревожился: "что же вы раньше ничего не сказали мне об этом? Тогда я пошел бы к Мамаю на встречу и стал бы умолять его не ходить на сей раз на Москву, и не было бы беды никому тогда"... Так высоко ставили благословение Преподобнаго Сергия даже сами враги Московскаго Князя. Благословение такого святаго старца даже в их глазах считалось уже достаточным ручательством победы Великаго Князя Московскаго. И Олег отложил всякую мысль итти на помощь татарам против Московских полков.
Скоро, под личным начальством Великаго Князя Димитрия Иоанновича и его брата — сподвижника Князя Серпуховскаго Владимира Андреевича, Русския войска достигли Куликова поля (в нынешней Тульской губернии, в Епифанском уезде). 8 сентября 1380 года, с ранняго утра они стали в боевой порядок между рек Дона и Непрядвы, готовыя встретить безбожнаго врага. В это самое время является перед Великим Князем инок Нектарий, посланный с другими братиями от Преподобнаго Сергия, нося мир и благословение ему и всему Христолюбивому его воинству. Святой старец провидел духом нужду еще раз укрепить мужество Великаго Князя перед самою битвою, и прислал ему в благословение Богородичную просфору и своеручную грамотку, конец которой сохранила для потомства одна из нашихъ летописей. Грамотка эта, увещевая Великаго Князя сражаться мужественно за дело Божие и пребывать в несомненном уповании, что Бог увенчает их дело счастливым успехом, оканчивалась следующим изречением: "чтобы ты, господине, таки пошел, а поможет ти Бог и Троица".
Beликий Князь прочитал грамотку, вкусил от святой просфоры и, воздев руки, громко произнес молитву из чина Панагии: "Велико имя Пресвятыя Троицы! Пресвятая Госпоже Богородице, спаси нас! Тоя молитвами Xpистe Боже, и за молитвы святых Чудотворцев Петра и Алексия, и Преподобнаго игумена Сергия, помогай нам на сопротивныя силы и спаси нас!"
Быстро разнеслась по полкам весть о посланцах Сергиевых; в лице их великий печальник Русской земли как бы сам посетил и благословил Русское воинство, и это посещение, в такую важную и решительную для всех минуту, было сколько неожиданно, столько же и благовременно. Теперь и слабые духом воодушевились мужеством, и каждый воин, ободренный надеждою на молитвы великаго старца, бесстрашно шел на битву, готовый положить душу свою за святую веру Православную, за своего Князя любимаго, за дорогое свое отечество.
С честию отпустил Великий Князь посланцев Сергиевых и стал на высоком холмe. Пред ним стояли стройные необозримые ряды войск; легким ветром развивались бесчисленныя знамена; на ярком осеннем солнцe блестели оружие и доспехи; слышны были громкия восклицания: "Боже, даруй победу Государю нашему!".. При мысли, что многия тысячи этих храбрых витязей падут чрез несколько часов, как усердныя жертвы любви к отечеству, Димитрий Иоаннович в умилении преклонил колена, и простирая руки к золотому образу Спасителя, сиявшему вдали на черном знамени великокняжеском, в последний раз горячо молился за Xpистиан и Россию...
Потом он сел на коня, объехал все полки, воодушевляя их и называя воинов "верными товарищами и милыми братьями".
"Готовы головы наши сложить за Xpистa и отечество, и за тебя, Великий Княже!" — отвечали ему со всех сторон дружины храбрых героев.
Вооружившись железною палицею, Великий Князь выступил из полка вперед, чтобы лично подать пример другим и собственною особою начать бой. "Mнe должно", говорил он, "общую с вами пить чашу, — смерть ли или живот — едино с вами вкушу!".. Но усиленныя просьбы всех Русских Князей и воевод — не вдаваться без нужды в опасность, и щадить свою дорогую жизнь для общей пользы, едва удержали его от такого великодушнаго порыва. На время он покорился их желанию и оставил за собою только общее распоряжение ходом битвы.
Наступил грозный час этой битвы, которая должна была решить участь тогдашней России. Солнце переходить шестую степень дня (12-й час — полдень); лишь небольшое пространство отделяет Pyccкиe передовые полки при которых находился сам Великий Князь, от несметных полчищ татарских; уже начались небольшия сшибки под начальством какого-то Тулина... В самый полдень оба войска сошлись лицом к лицу при устье реки Непрядвы... Вдруг с татарской стороны выехал вперед богатырь огромнаго роста, крепкаго сложения, страшной наружности; звали его Челибей Тамир Мурза, а родом он был Печенег. Тщеславный своею силою, подобно древнему Голиафу, грозно потрясал он копьем и вызывал на единоборство кого — либо из Русских витязей... Страшно было смотреть на этого великана, и Pyccкиe думали про себя: "ах, еслибы нашелся кто нибудь из наших, который бы поразил его!" И хотя было немало среди их храбрых воинов, но никто не решался сам добровольно вызваться на такой подвиг.
Прошло несколько минут томительнаго ожидания, и вот из полка Владимира Всеволодовича выступает один из Сергиевыхъ иноков — его усердный послушник схимонах Александр Пересвет... Пламенея ревностью по вepe Xpистовой и любовью к дорогой родине, он не стерпел поношения от дерсскаго татарина всему воинству православному, — выехал вперед и, обратившись к Великому Князю и другим Князьям, сказал: "не смущайтесь этим нисколько: велик Бог наш и велика крепость Его! Гордый татарин не мнит найти среди нас равнаго себе витязя; но я желаю с ним переведаться, я выхожу против него во имя Господа Сил! Готов воспринять венец царства небеснаго!"
Вместо брони и шлема Александр облечен был, по завету своего старца игумена Сергия, в схиму ангельскаго образа; на этой одежде — на челe, на груди и назади было нашито знамение воина Христова — Господень Крест. Доблестный инок — воин, выходя на единоборство, окропил себя святою водою, заочно простился с отцем своим духовным — Сергием, простился с своим собратом Андреем Ослябою, с Великим Князем, со всеми вождями и воинством православным и громко воскликнул: "отцы и братия! простите меня грешнаго!"
 "Бог тебя простит, благословит и молитвами Сергия да поможет тебe!" — было ему всеобщим ответом.
Bсe были тронуты до слез самоотвержением инока; все молили Бога, да поможеть ему, как древле Давиду на Голиафа. А он, в одном схимническом одеянии, без лат и шлема, вооруженный тяжеловесным копьем, подобно молнии устремился, на своем быстром коне, противу страшнаго татарина... Раздались громкия восклицания с той и другой стороны; оба противника сближаются, ударяют друг друг тяжелыми копьями — столь крепко, столь громко и сильно, что, казалось, потряслось самое место их битвы, и — оба богатыря пали мертвыми на землю!..
Тогда-то "закипела битва кровавая, заблестели мечи острые, как молнии, — затрещали копья, полилась" — повествует Святитель Димитрий Ростовский — "кровь богатырская под седлами, покатились шлемы золоченые под ноги конския, а за шлемами и головы богатырскиеl"...
Не выдержал и Великий Князь: он сошел с коня великокняжескаго, отдал его своему любимому боярину (Михаилу Бренку), повелел ему вместо себя быть под знаменем, а сам достал бывший у него на персях под одеждою крест с частицами Животворящаго Древа, поцеловал его и ринулся в битву с татарами, наравне с простыми воинами...
И много доблестных Русских воинов полегло костьми на полe том. Летописи говорят, что из 150 000 воинов вернулось в Москву не болee 40 000; многие воеводы также сложили свои головы в этом кровавом бою. Но вдвое болee побито татар, и битва окончилась совершенным поражением полчищ Мамая и бегством его самого с поля, усеяннаго на много верст трупами ордынскими.
Между тем как длилась грозная битва куликовская, в обители Живоначальныя Троицы, святой игумен Сергий собрал всю свою братию и возносил Богу молитвы сердечныя за успех великаго дела. Телом стоял он на молитвe во храмe Пресвятыя Троицы, а духом был на полe Куликовом: прозревая очами веры все, что совершалось там, он, как очевидец, поведал предстоявшей братии о постепенных успехах нашего воинства; от времени до времени он называл павших героев по имени, сам приносил за них заупокойныя молитвы и повелевал тоже делать братии. Наконец он возвестил им совершенное поражение врагов и прославил Бога, поборающаго русскому оружию.
Мы имеем основание думать, что этим не ограничились заботы великаго печальника земли Русской в тяжкую годину Мамаева нашествия об умиротворении родной земли; Куликовская победа на столько обессилила Русское войско, что ему необходимо было дать отдых, а у Московскаго Князя, как мы уже видели, тогда было немало врагов и кроме татар. На одной пергаменной рукописи, хранящейся в библиотеке Троицкой Лавры, писанной именно в 1380 году, в тревожные дни борьбы с Мамаем, осталась следующая замечательная приписка:
"Вчитываясь в эту запись, говорит один исследователь старины, невольно замечаешь в ней набросок для памяти чего-то такого, что казалось автору обильным последствиями, невольно усматриваешь тесную связь между отрывочно намеченными событиями дня"... Кто этот Симоновский? Должно думать, что никто иной, как Симоновсюй настоятель, будущий святитель Ростовский, святый Феодор, племянник и ученик преподобнаго Сергия. Каким образом npиезд святаго Феодора мог вызвать отезд келаря в Рязань?.. Все дело по записи представляется так: Святый Феодор приехал после обедни, прямо направился к Преподобному Сергию, о чем-то переговорил с ним. Позвали келаря, дали ему какое-то поручение. Келарь поспешно собрался и отправился в Рязань; за ним или с ним, кажется, обратно выехал святый Феодор, как показывает слово: приездил в отличие от слова приехал. Приехал позже, уже под вечер Исакий Андрейков и привез, по видимому, весть о Литве и Агарянах; к ночи весть эта распространилась в неясной форме и заставила испугаться "многаго скрипения" двух телег среди ночи. Стало быть, пpиезд Симоновскаго настоятеля был по важному и спешному делу, с поручением от кого-то из Москвы. От кого же? Великий князь в то время стоял с своим победоносным воинством в Коломне; в Москве оставались — его супруга и митрополит Киприан. Весьма вероятно, что святитель Киприан, при известии о движении Литовцев, решился предотвратить столкновение Великаго Князя по крайней мepe с Олегом Рязанским; но, не надеясь на собственный авторитет, как еще только-что вступивiий на митрополию, обратился для этого к содействию великаго старца Божия, преподобнаго Сергия, чрез посредство своего друга — его племянника святаго Феодора. И вот, Преподобный Сергий тотчас же посылает в Рязань своего келаря. И не напрасно было это посольство: летопись говорит о раскаянии Олега, хотя и не на долго; еще сильнее убеждения троицкаго келаря подействовали на Рязанских бояр, и Олег, готовый прежде "кому Господь Бог поможет, к тому" и сам "своинственная показати", стало быть имевший на готове войско, теперь "отбежа от града своего Рязани и побеже" одинокий "к Ягаилу князю Литовскому". Возможно ли, чтобы Олег, имея близкую помощь от Литвы, испугался 40-тысячнаго остатка Московской рати, если и сам Донской тщательно избегал всякаго повода к столкновению, если одна весть — "Литва грядут" заставляла тогда дрожать Москвичей? Очевидно, Олег боялся не Донскаго, а того впечатления, которое произвел келарь Сергиев в Рязани. Так вот кому обязана Русь своим спасением и после знаменитой Куликовской битвы, когда ея враги зорко следили за ней, готовые воспользоваться ея ослаблением от великаго боя с Мамаем! И тут Преподобный Сергий явился заступником Руси, и тут он предупредил страшное кровопролитие, тем более страшное, что это было бы пролитие родной, братской, русской же крови...
Так можно заключать на основании вышеупомянутой краткой приписки на лаврской рукописи.
Возвратясь в Москву и распустив по домам воинов победителей, Великий Князь Димитрий Иоаннович, прозванный за эту победу Донским, с своим братом и сподвижником Владимиром Андреевичем, получившим прозвание Храброго, снова прибыл в обитель Живоначальныя Троицы, чтобы воздать благодарение сильному во бранех Господу, лично поведать великому старцу о Богодарованной победе и вместe поблагодарить его за теплыя молитвы и за помощь, оказанную его ратниками, от ангельскаго лика данными. Радостно было это свидание благовернаго Князя с святым старцем! Преподобный встретил его у святых ворот обители с святыми иконами и святою водою, и осенив его крестом, поздравил с победою. Великий Князь поведал старцу о ходе битвы, рассказал и о геройской смерти доблестнаго его послушника, Александра Пересвета, примолвив: "еслибы, отче святый, твой послушник Пересвет не убил татарина-богатыря, сколь бы многие испили от него чашу смертную! И без этого великое множество христианскаго воинства избито татарами: помолись о них, честный отче!"
В бытность свою на этот раз в Троицкой обители, Великий Князь велел петь панихиды и служить заупокойныя литургии по всем yбиeнным на Куликовом поле. Это поминовение совершается и теперь ежегодно по всей Православной Poccии, под именем Дмитриевской Субботы, пред 26-м числом октября (день Ангела В. Князя Димитрия Иоанновича), и, конечно, установлено не без совета с Преподобным Сергием. Может быть, потому-то нигде оно не совершается так торжественно, как в Троицкой Сергиевой Лавре, причем поминаются по имени все главные подвижники сего боя, и в числe их схимонахи Александр Пересвет и Андрей Ослябя.
В это посещение Великий Князь наделил монастырь Сергиев щедрыми дарами, раздал много милостыни народу, который собрался со всех окрестных селений на встречу ему; учредил для Преподобнаго Сергия и его братии обильную трапезу, в которой и сам принимал участие со всеми своими спутниками, и с радостным духом возвратился в Москву. Впоследствии он исполнил и обет свой: при пособии Преподобнаго Сергия им был построен Стромынский Успенский монастырь, на Дубенке, где первым настоятелем был ученик Преподобнаго Сергия — Савва одноокий; не забыто было и место славной победы над Мамаем: на Куликовом полe тоже был построен монастырь в честь Рождества Богородицы на том месте, где теперь село Монастырщина. В церкви этого села и доселе хранятся, как драгоценная святыня, простыя деревянныя царския врата, очень небольшаго размера, по преданию, пожертвованныя сюда Богоносным Сергием.
Не успела Русская земля оправиться от страшных потерь в Куликовскую битву, как явился новый враг, Тохтамыш. Разбив Мамая и овладев престолом в Золотой Орде, он потребовал себе покорности от Русских Князей. Некоторые приняли его послов; но в Москву эти послы не решились итти: татары не забыли еще Куликовскаго поражения. Тогда Тохтамыш решился разогнать этот страх и двинулся на Москву окольными путями, избегая встречи с Великим Князем, который поспешно собирал войско на Костромe, Переяславлe и других городах. 23 августа 1382 года Тохтамыш внезапно появился под Москвой. Защиты не было: Москва пала. Новооснованные монастыри: Чудов, Симонов, Андрошев и другие — были разорены. Можайск, Звенигород, Руза, Боровск, Дмитров были опустошены... Преподобный Сергий на это время удалился из своей обители в Тверь, куда выехал и Митрополит Киприан. Но вражья рука не коснулась пустыни Сергиевой. Тохтамыш так же скоро ушел, как и пришел: Великий Князь заходил ему с тыла...
ГЛАВА XVI. УМИРОТВОРИТЕЛЬ КНЯЗЕЙ
Любовь В. Князя Димитрия ко св. старцу — Пр. Cepгий благословляет новокрещеннаго "державца" Терновскою иконою — Св. игумен на служении отечеству — Его путешествие в Ростов — Закрытие церквей в Нижнем Новгороде — Домогательство Тверского Князя — Олег Рязанский — Сила слова Сергиева — Усиление Москвы — Кончина Донскаго и его духовное завешание — Пр. Сергий — охранитель и споручник самодержавия Русских Государей (1358-1391)
Послe описанных событий 1380 года обитель Сергиева стала еще болee близка сердцу Великаго Князя Димитрия Иоанновича. Лишившись в Святителе Алексие отца и благодетеля, он всею душою расположился к смиренному игумену Радонежскому. В нем он нашел мудраго советника и теплаго молитвенника; к нему не раз обращался за помощию в делах государственных, его приглашал быть восприемником от купели святаго крещения детей своих: Юрия (родившагося 26 ноября 1374 г.) и Петра (род. 1385 г. июня 29). По смерти Митяя он избрал себе в духовники племянника и ученика Преподобнаго Сергия — игумена Феодора Симоновскаго, который крестил и его сына Андрея (род. 1382 г. авг. 14, — вероятно Феодор в сем случае заменил Сергия, находившагося в это время в Твери). Примеру Великаго Князя следовали — Серпуховский князь Владимир Андреевич (Преподобный крестил у него сына Иоанна в 1381 г.) и некоторые другие удельные Князья и бояре, — "мысль", по справедливому замечанию святителя Филарета, "достойная мужей, разумеющих силу христианских установлений — избирать в восприемники испытаннаго духовнаго наставника и молитвенника".
В 1384 году к Великому Князю Димитрию из Пруссии приехал служить "державец" Терновский, Воейко Войтегович, в сопровождении 150 человек Сербов, Болгар и Прусаков. Воейко был родом из Болгарии, из города Тернова; по смерти отца оставив город Тернов своему брату Фрианду, он переселился сначала в Пруссию, гдe было также имение его отца, а оттуда прибыл в Poccию. По своему вероисповеданию он принадлежал к Аполлинариевой ереси; святитель Киприан убедил его принять православную веру, и Великий Князь повелел дяде своему, князю Андрею Ивановичу, восприять его от святой купели. Священнодействие крещения и мvропомазания совершал сам святитель Киприан с прилучившимися тогда в Москве Преподобным Сергием, в церкви Архангела Михаила, в Чудовом монастыре, при чем Преподобный игумен Сергий благословил новокрещеннаго Прокопия Воейкова иконою Святителя Николая Чудотворца, а митрополит Киприан — золотым крестом с святыми мощами, украшенным драгоценными каменьями и жемчугом. Предание это записано в родословной книге рода Воейковых, а устное предание дополняет, что Преподобный Сергий выразил при этом свою волю, чтобы сия икона передаваема была из рода в род, от отца к сыну, дотоле, пока род Воейковых будет продолжаться по прямой линии, а в случаe прекращения рода икона была бы возвращена в обитель его, "если милостию Божиею сия обитель будет существовать до того времени". Переходя из рода в род, благоговейно чтимая икона Святителя Николая, наконец дошла до последняго в роде Воейковых, Сергия Феодоровича Воейкова, который, будучи совершенно одиноким, почел долгом совести исполнить завещание Преподобнаго Сергия и в 1895 году возвратил благословение угодника Божия в его родную обитель. Теперь эта святая икона находится в южном притворе Троицкаго собора, где, по преданию, была келлия Преподобнаго Сергия, и пред нею горит неугасимая лампада. Она покрыта золотою ризою и украшена жемчугом и драгоценными камнями.
Смутное, тревожное было то время. Читая летописныя сказания, то и дело встречаешь известия, что такой-то князь поехал в Орду добывать себе титул великокняжеский, другой разорил или совсем отнял удел соседа, третий подговорил Литву или тех же татар итти ратью на Москву... Кровь лилась потоками в этих ссорах и раздорах княжеских, и только мудрое, властное слово Святителей, да таких великих подвижников, как Преподобный Сергий, удерживало князей, и то не всегда, от этих гибельных усобиц и кровопролитных войн. Так, есть сведение, что еще в малолетство Донскаго героя, при жизни Великато Князя Иоанна Иоанновича, в 1358 году Преподобный Сергий путешествовал в свой родной город Ростов, чтобы уговорить Ростовскаго Князя, Константина Васильевича, признать над собою власть Великаго Князя Московскаго. В 1363 году мы видим святаго игумена опять путешествующим в Ростов на "богомолие к Ростовским чудотворцам"; сопоставляя это путешествие, с одной стороны, с тем, что ходить на богомолие, хотя бы и по святым местам, без особенной нужды и повода, кажется, не было в правилах Преподобнаго Сергия, с другой — с известием летописцев, что Ростовский Князь в 1360 году выходил себе в Орде грамоту, чтобы самовольно распоряжаться в своем уделе, думают, что Преподобный Сергий приходил в Ростов не на богомолие только, но имел еще поручение убедить стараго Ростовскаго Князя ничего не затевать ко вреду Великаго Князя Московскаго. Действительно, мы видим, что Князь Константин обязался после сего быть в совершенной зависимости от Великаго Князя Московскаго.
Прошел год, и пустынник — примиритель Князей снова должен был отправиться в путь, на этот раз уже в Нижний Новгород. Дело было так: по смерти Великаго Князя Иоанна Иоанновича, в 1359 году, Суздальский Князь Димитрий Константинович добыл себe у хана великокняжеский ярлык. Честолюбивый Князь вовсе не ожидал, чтобы малолетний Князь Московский (Димитрию Иоанновичу было тогда всего 9 лет) решился отбивать у него этот титул. Не видя возможности отстоять права Димитрия Иоанновича своим личным влиянием, мудрый воспитатель юнаго Квязя, Святитель Алексий, благословил Димитрия Константиновича во Владимирском соборe; но, во внимание к пророчественному слову Святителя Петра относительно будущаго величия Москвы, и по любви к роду Калиты, он не согласился перенести митрополичий престол из Москвы во Владимир. Вполнe сознавая всю опасность для только что начинавшей тогда слагаться единодержавной власти Московскаго Князя, Святитель побудил молодаго Князя отправиться в Орду, чтобы там дорогими подарками возвратить себе у хана Великое Княжение. Это путешествие увенчалось желанным успехом, и Суздальский Князь смирился. Но скоро хан Мурат, утвердивший Димитрия Московскаго на Великом Княжении, умер, и Суздальский Князь пытался снова овладеть великокняжеским титулом, — он занял было Владимир, но чрез неделю был изгнан оттуда Димитрием Московскими Этот великодушный юноша-Князь позволил побежденному сопернику спокойно владеть своим Суздальским уделом и через то так расположил к себe последняго, что когда сын Суздальскаго Князя, Василий Димитриевич, привез отцу из Орды ярлык на Великое Княжение, то благоразумный отец отказался от него добровольно, в пользу Князя Московскаго. Спустя два года, в 1366 году, Князь Суздальский выдал за Московскаго Князя Димитрия свою дочь, благочестивую княжну Евдокию, и с того времени стал навсегда верным союзником Великаго Князя. Но брат его, Борис Константинович, не захотел признать власти Московскаго Князя и самовольно захватил у брата Нижний Новгород. Димитрий Суздальский жаловался на него Московскому Князю. Не желая прибегать к кровопролитию, Великий Князь просил Святителя Алексия послать Преподобнаго Сергия в Нижний, чтобы вызвать Бориса в Москву. Сергий исполнил послушание, но Борис не послушался его и в Москву не пошел. На увещания Сергия он отвечал, что Князей судит только Бог, что он знает только хана, который утвердил за ним Нижний Новгород, и больше не желает подчиняться никому. Приходилось смирять гордаго Князя болee строгими мерами. По данной от Митрополита власти, Преподобный Сергий затворил всe храмы в Нижнем; Богослужение прекратилось. Борис вынужден был покориться, тем болee, что из Москвы, под начальством его брата, Димитрия Суздальскаго, пришла сильная рать. И Борис вышеп на встречу брату с повинною. Это было в 1365 году.
Особенно много хлопотал из-за великокняжескаго ярлыка Тверской Князь Михаил Александрович. Он не раз путешествовал в Орду, не раз нападал на пределы Московские; два раза он поднимал против Великаго Князя Димитрия — Ольгерда Литовскаго, который был женат на родной сестрe Михаила; оба раза Ольгерд подступал к самой Москвe и опустошал ея окрестности. Чтобы положить конец проискам Тверскаго Князя, Великий Князь Московский вынужден был опять путешествовать в Орду (1371 г.), гдe получил новое подтверждение своего великокняжескаго достоинства. В это путешествие провожал его до Оки Митрополит Алексий. Думают, что умиротворению Тверскаго Князя с Московским содействовал своим благодатным словом игумен Радонежсюй.
Другой беспокойный сосед Московскаго Князя был Олег, Князь Рязанский. Хитрый и вероломный, он не раз нарушал договоры, входил в сношения то с Ольгердом и Тверским Князем, то с Мамаем и Тохтамышем. Великий Князь не раз посылал к нему доверенных лиц с мирными предложениями, но Олег не хотел и слышать о мирe. Тогда Великий Князь призвал Преподобнаго Сергия и лично просил его принять на себя труд убедить упрямаго Князя Рязанскаго к примирению. Позднею осенью 1385 года, смиренный старец отправился, по своему обыкновению пешком, в Рязань. Олег уже много слышал о Радонежском игуменe: еще пять лет назад он не peшился присоединиться к полчищам Мамая только потому, что Московский Князь получил от Преподобнаго Сергия благословение на битву с Мамаем, и теперь рад был видеть святаго старца своим гостем и благословиться у него. Кроткия увещания Богомудраго Сергия смягчили сердце суроваго Князя Рязанскаго, и он чистосердечно открылся Преподобному в своих замыслах и "взял с Великим Князем Димитрием вечный мир и любовь в род и род". Этот мир впоследствии скреплен был семейным союзом: сын Олега Феодор взял за себя дочь Великаго Князя Coфию Димитриевну.
Так, при неусыпном попечении и отеческом руководствe Святителя Алексия, и благодаря деятельному участию игумена Радонежскаго, Преподобнаго отца нашего Сергия, постепенно возрастала власть Великаго Князя Московскаго, а под ея знаменем стала постепенно объединяться и Русская земля, обессиленная раздорами удельных Князей. Мало-по-малу эти Князья свыклись с мыслию о необходимости подчиниться власти Московскаго Князя, а в народе пробуждалось сознание нужды сплотиться во едино, дабы общими силами сбросить с себя ненавистное иго татарское. Бог знает, мог ли бы достигнуть какого-нибудь успеха в этом великом деле Великий Князь Московский, предоставленный самому себе, без содействия Церкви в лице таких святых мужей, исполненных Духа и силы, каковы были угодники Божии — Митрополит Алексий и Богоносный Сергий игумен Радонежский.
Преподобный Сергий присутствовал при кончине и погребении угасшаго во цвете лет Великаго Князя Димитрия Иоанновича: он умер в 1389 году, 19 мая. В его прекрасном по духу христианскому завещанию нельзя не ощущать веяния духа Сергиева. "Вы, дети мои", говорил благочестивый Князь, "живите за одно, а матери своей слушайтесь во всем... Кому что даст она, то тому и есть; дети мои из воли ея не выйдут... Который сын не станет слушаться матери своей, на том не будет моего благословения... Вот я отхожу к Богу, и вас поручаю Богу и матери вашей: под страхом ея будьте всегда... Бойтесь Бога; бояр своих любите, будьте приветливы ко всем своим слугам. А вы, бояре, знаете мой обычай и нрав, — я родился у вас на глазах, при вас я возрос, с вами ходил на врагов, с вами свою отчину защищал... Я любил вас и детей ваших, с вами делил и радость и горе... Вспомните, что говорили вы мне всегда: на службе тебе и детям твоим мы должны сложить и свои головы... Будьте же верны слову своему, послужите Княгинe моей и чадам моим, повеселитесь с ними в их радости, не оставьте их и во время скорби"... Так говорил умирающий Донской герой; а в своей духовной грамоте он навсегда заповедал своим детям и потомству своему, чтобы после отца наследовал великокняжеский престол старший сын его, помимо других лиц, старших в роде, и таким образом установил новый порядок престолонаследия, не допускавший никаких споров и претензий со стороны братьев усопшаго Великаго Князя. И вот, охранение этого, столь важнаго постановления, которому не только Москва, но и вся Россия на веки обязана укреплением единой самодержавной власти, было вверено Промыслом Божиим не иному кому, как великому печальнику земли Русской Преподобному Сергию!.. Его драгоценная для нас подпись украшает и скрепляет это великое по своему значению государственное законоположение, которому в 1889 году, мая 19-го, исполнилось ровно пятьсот лет... "Как не признать, замечает один внимательный к путям Промысла Божия исследователь, как не признать в этом особаго благоволения Божия к Самодержавию и ко всем, верным оному, сынам России! Русский народ так и понял это, и доселе в лице Преподобнаго Cepгия чтит особенно великаго и сильнаго молитвенника за своего Самодержавнаго Царя, Его Августейшую Супругу и старшую Богорасленную ветвь, именуемую, в отличие от всех других, Государем Наследником Цесаревичем".
 
  на главную
Вернуться в библиотеку
 


Сайт создан в системе uCoz