На главную

Дмитрий Емец

ОХОТНИКИ ЗА ПРИВИДЕНИЯМИ

 

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВСЕ ВОТ-ВОТ НАЧНЕТСЯ

 

Он был призрак.

Он ненавидел.

Ненавидел люто.

Уже много веков он думал лишь о мести. Единственным чувством, которое владело им и при жизни и особенно сейчас, когда он был мертв, была ненависть. Ненависть помогла ему не раствориться, перешагнув границу миров и пространств. Если бы он только мог вырваться! Он залил бы мир кровью, истоптал бы землю копытами своей конницы, раздробил таранами стены городов, заставил бы людей, этих жалких червей, трепетать перед собой и вновь с прежним ужасом полушепотом произносить его некогда грозное, но уже почти забытое имя...

А пока ему оставалось лишь ждать, и он ждал, расслабленный и одновременно собранный, как гремучая змея перед прыжком. Он ждал, пока многовековая преграда, заточавшая его, перестанет существовать, и его ненависть сможет наконец вырваться на свободу...

 

Они называли себя “великолепной пятеркой”. Это была компания из пяти подростков — четверых ребят и одной девочки. Все они волей случая, а, быть может, указующим перстом судьбы жили в одном подъезде.

Их дом стоял в Москве, в черте Садового кольца, и был построен в начале ХХ века. Его архитектура была в стиле так называемого “нового модерна” — с башенками на крыше, узорчатыми ассиметричными пилястрами, лепными узорами, сводчатыми арками, ведущими во двор, в которых еще сохранились петли от когда-то висевших ворот. Уже один взгляд на этот дом наполнял смотрящего глубокой уверенностью, что с этим домом непременно должна быть связана какая-то загадка.

И он не ошибался.

Именно здесь, под этой крышей, в начале XXI века суждено было произойти событию, которое по своей важности имело для мировой истории значение куда большее, чем любая из войн.

Но познакомимся прежде с нашей “пятеркой”.

“Великолепная пятерка” относится к весьма редкому типу компаний. Все пять ее членов удивительно дополняют друг друга, вместе составляя единый организм.

Головой, или точнее мозгами, этого организма является юный гений Егор Лопатин, для которого ничего не стоит с закрытыми глазами собрать компьютер, вклиниться в защищенную паролями сеть или собрать сложнейшую радиоуправляемую модель. Пару лет назад, когда ему было двенадцать, он сделал робота, который с голоса умел выполнять около двадцати команд и среди них такие сложные, как открыть дверь, включить телевизор или стащить из кухни что-нибудь вкусненькое. Правда, последнюю команду он выполнял чаще всего ошибочно и вполне мог схватить первую попавшуюся тарелку, а то и жидкость для мытья посуды.

Кулаками компании, ее вышибалой и телохранителем, а отчасти и “отрицательным персонажем”, служит брат Егора — Федор. Как и большинство хороших спортсменов, умом Федор не блещет, но тут уж ничего не поделаешь. “И на солнце бывают пятны”, — говорит Катя Большакова.

Обоим братьям Лопатиным по четырнадцать лет, они близнецы и  внешне похожи как две капли воды. Однако это сходство только наружное, на самом же деле Егор и Федор абсолютно разные, настолько разные, что не будь они близнецами, легко можно было бы поверить, что одного из них подменили в младенчестве.

Если Егор часами может ковыряться с деталями и чертежами, то его брат Федор смутно представляет даже, как устроена батарейка и чем вольт отличается от ватта. Зато Федор уже пять лет занимается в секции карате и недавно сдал на черный пояс.

В раннем детстве родители одевали и стригли близнецов абсолютно одинаково, но как только Егору и Федору исполнилось по десять лет, они стали бурно протестовать против такого уравнивания. Вначале они отказались носить одинаковые вещи, потом же и этого им показалось мало. И вот в одно прекрасное утро Федор взял папину бритву и побрился наголо, а Егор разбил свою копилку, выгреб оттуда свои сбережения и отправился в инстутут красоты требовать, чтобы ему сделали пластическую операцию. “Я заплачу! Я не хочу быть похожим на брата!” — заявил он. Разумеется, никакой пластической операции ему не сделали, а только сказали: “Иди домой, мальчик! Никакой операции мы тебе делать не будем. Можем только дать по носу, чтобы он распух!”

Вскоре братья разделились и по интересам. Федор записался в секцию карате, а Егор обложился справочниками по электронике, программированию и  высшей математике и начал самостоятельно грызть фундамент науки.

Кроме братьев Лопатиных, в “великолепную пятерку” входят еще Катя Большакова, Дон-Жуан и Паша Колбасин.

Дон-Жуан, романтик и музыкант, внук известного археолога, известен своей отвагой, независимостью и непредсказуемостью. Он вполне может среди ночи отправиться кататься на велосипеде, сочинить песню в десять куплетов или забраться на балкон к кому-нибудь из своих друзей по веревке. Имеется у него на этот случай даже специальная альпинисткая веревка — прочная и крепкая, с завязанными на ней узлами.

Есть в “великолепной пятерке” и своя красавица — Катя Большакова. Правда, ни под один из известных канонов красоты она как будто не подходит, но в то же время присутствует в ней нечто неуловимое, нечто такое, что проявляется в её движениях и улыбке. И вот это-то вместе с неуемной энергией и способностью быть сразу везде, и есть настоящая красота.

Катя носит короткую стрижку-каре и контактные линзы. Очков она не признает, считая, что они ей не идут. Никто не помнит, чтобы он когда-нибудь видел Катю сидящей на одном месте — для этого пришлось бы связать её. Да и то едва ли в мире нашлась бы веревка, способная удержать эту неукротимую комету.

Иногда, правда, Большакова перестает бегать и на несколько дней затихает, словно вулкан перед очередным извержением. Все эти дни она проводит на диване и жадно заглатывает книги. Круг ее чтения самый обширный — здесь и классика, и фантастика, и мистика, и любовные романы, и астрология, и книги по искусству, и описания ста крупнейших сражений. Читает она быстро, запоем, по триста-четыреста страниц в день, и все проглоченные книги образуют в ее голове взрывоопасную смесь. И вот в один прекрасный день очередная книга остается недочитанной, а саму Катю срывает с места и несёт, несёт куда-то, она сама не знает куда...

Пятый и последний член компании, официально и по полному ритуалу принятый в нее, — Паша Колбасин, личность весьма примечательная. Примечателен же Паша главным образом тем, что может в один присест съесть тридцать котлет и залпом, не отрываясь от горлышка, осушить две двухлитровые бутылки воды.

Разумеется, фигура у Паши Колбасина соответствующая, настолько соответствующая, что это дает ему право гордо утверждать, что когда он встает на напольные весы, то их стрелку зашкаливает в область высшей математики. Впрочем, Колбасин не комплексует, что он такой толстый. Он давно усвоил правило: если не можешь скрыть недостаток и не хочешь, чтобы над тобой смеялись, выставляй его напоказ. Именно поэтому Паша любит носить белую майку с надписью: “Если хочешь похудеть, спроси меня так!” Кстати, маек у Паши было великое множество и все с надписями, но об этом после.

* * *

Но вернемся к дню, когда всё началось...

Тогда на дворе стоял май. День был ярким и солнечным. Примерно в полдень Паша Колбасин стоял у окна и, жуя бутерброд, смотрел, как, помахивая сумочкой, к остановке троллейбуса идет Маринка Улыбышева, победительница предпоследнего конкурса красоты и фотомодель, живущая с ними в одном подъезде. Хотя Маринка шла как ходят все обычные люди — методом поочередного переставления правой и левой ног, но то ли ноги у нее были особенные, то ли вокруг самой Маринки распространялась какая-то аура, но Паша Колбасин смотрел на нее неотрывно, с тоской думая, что она вот-вот скроется за углом дома. “Не успею я досчитать до пяти, а она уже исчезнет, — размышлял Паша. — Раз, два...”

Внезапно Паша ощутил сильный удар по плечу, заставивший его вздрогнуть.

— Куда это смотрит наша худышечка? Ага, на Маринку! Кто тебе разрешил смотреть на Маринку? А ну колись: ты в нее влюбился? Неужели в этой жирной, как у мамонта, груди скрывается нежное и ранимое сердце? — услышал он голос Федора Лопатина.

Колбасин обернулся. Он ощущал себя, как человек, который был на небесах, а его взяли, обвязали веревкой и сдёрнули с небес на землю. Кроме Федора Лопатина и его брата Егора в комнате были еще Катя Большакова и Дон-Жуан — вся их компания.

— Отвяжись! Ни в кого я не влюблялся, — краснея, пробурчал Колбасин, предпочитавший скорее скрывать правду, чем признать очевидное: то, что он давно и безнадежно влюблен в красавицу Маринку Улыбышеву.

Федор подошел и покровительственно положил ему ладонь на плечо:

— Слышь, Паш, я тебе как друг говорю: забудь ее! Сам подумай: зачем Маринке парень на пять лет младше да к тому же еще и толстый? Да я съем свои брюки, если она тебя когда-нибудь хоть в гости пригласит!

— Перестань, Федор! То же мне нашелся — язва, летящая на крыльях ночи! — вступился за Пашу Дон-Жуан. Он сидел рядом с Катей Большаковой и перебирал струны гитары.

Паша благодарно посмотрел на Дон-Жуана, которым он всегда втайне восхищался и на которого мечтал быть похожим. Еще бы, хорошо быть красивым и музыкальным! Такие девочкам нравятся. Вот у него, у Паши, нет ни малейшего шанса на взаимность. Даже если он будет любить Маринку всю жизнь, а именно это он и собирался делать.

— Отгадайте шифр! Что такое “очищение внутренней пятницы?” — спросил вдруг Егор.

— Загрязнение окружающей среды! — моментально откликнулась Катя.

— Правильно, — вздохнул Егор. — С тобой скучно играть. Ты слишком быстро всё отгадываешь.

“Великолепная пятерка” сидела теперь в комнате у Дон-Жуана, которая, равно как и вся остальная квартира археолога Штукина, была словно частью большого музея.

Всю жизнь Штукин-дед увлеченно собирал предметы, относящие к древней истории. В его коллекции можно было обнаружить и каменный топор, и фрагмент клыка саблезубого тигра, и костяные наконечники копий, и серебряные украшения II тысячелетия до нашей эры, и глиняные черепки с росписью и еще многое другое. Коллекция размещалась в стеклянных стелажах, которые тянулись по всей квартире. Стеллажей было так много, что часть их них пришлось поставить в ванной и на кухне. Как шутил Федор Лопатин, у кого еще в туалете можно рассматривать бивень мамонта и скифский меч?

Тем временем Дон-Жуан взял гитару и, перебирая струны, стал наигрывать романс собственного сочинения:

 

Ах сударыня, вы любите графа М.

Не могу я понять почему.

И луной вы любуетесь только затем,

Чтоб луну подарить ему.

 

Играл он великолепно, бегло, почти не глядя на гриф и на свою левую руку. Видно было, что он вслушивается в саму музыку, не спотыкаясь на отдельных нотах, как это делал бы новичок. Он играл и смотрел на Катю, а она, изящно склонив голову набок и широко распахнув зеленые глаза, благодарно слушала романс, зная, что он посвящен ей.

Дон-Жуан тоже был влюблен, влюблен в Катю Большакову уже третий год подряд, а это, когда тебе всего пятнадцать, срок немалый. Причем по-своему его любовь была не менее несчастной, чем у Паши Колбасина. Конечно, Дон-Жуан мог встречать и провожать Катю из школы, мог вместе с ней ходить в кино, играть на компьютере, списывать у нее уроки, но при этом чувствовал, что хотя Кате и нравится бывать с ним рядом, сердце ее по-прежнему свободно.

Как только Дон-Жуан за ней не ухаживал! Любая другая девочка, да не только девочка, даже железобетонная стена дала бы трещину и упала бы к нему в объятия. Он писал романсы, посвящал ей песни, совершал безумства — но всё было тщетно. Он нравился Кате, но не более того: в глубине души ей хотелось чего-то большего, хотя ни один другой парень и не нравился ей больше Дон-Жуана. Возможно, виной тому были те сотни книг, которые она прочитала, а, возможно, сердце ее пока не пробудилось для любви. Кто знает, кто знает...

Пока Дон-Жуан играл на гитаре, Егор сидел на краю письменного стола и задумчиво щелкал выключателем настольной лампы. Разумеется, в устройстве выключателя для него не было ничего загадочного, но все равно что-то в нем привлекло его внимание. С Гением часто так бывало: он мог надолго заинтересовываться самыми заурядными вещами: краном в ванной, батарейкой или мухой, ползающей по потомолку.

Катя, украдкой разглядывавшая обоих близнецов, решила про себя, что они не так уж и похожи. Движения Федора были более уверенными, в правом ухе у него красовалась серьга, а короткий ежик на голове был выкрашен в ярко-оранжевый цвет. У Егора же прическа была самой обычной, а движения были скорее неуклюжими, что особенно бросалось в глаза теперь, когда он стоял рядом с братом.

“Великолепная пятерка” уже довольно долго сидела в комнате безо всякого дела, и Федор, самый нетерпеливый из всех, начинал уже маяться от скуки. Он то бросался отжиматься на кулаках, то садился на шпагат, а потом вдруг, соскучившись, стал наносить по воздуху удары ногами. Катя, перед которой он главным образом и выставлялся, смотрела на него с неодобрением. Её совсем не тянуло влюбляться в парня, размахивающего ногами у нее перед носом. Флегматика Пашу Колбасина, мирно жевавшего бутерброд с сыром, это мелькание ног тоже беспокоило, тем более что нередко Федор начинал делать над его головой “милиметражи”.

— Эй ты, Жан-Клод Как Дам, не разбей витрины! Сам будешь разбираться с моим дедом! — встревожился Дон-Жуан, отодвигая Катю подальше от разошедшегося каратиста.

— Ерунда, я чувствую дистанцию!— самоуверенно заявил Федор. — Вот смотри!

Он подпрыгнул, чтобы сделать вертушку, но в этот миг Паша подавился сыром, пытаясь отдышаться, резко нахлонился и зацепил Федора головой. Каратист не ожидал этого. Он потерял равновесие, и его нога врезалась в ближайший стеллаж. Зазвенело стекло, перегородка рухнула, и коллекция древностей посыпалась на пол вместе с осколками.

На несколько секунд в комнате повисла мертвая тишина, нарушаемая только звуками, издаваемыми подавившимся Колбасиным.

— Ну всё, можете писать мне некролог, — обреченно сказал Дон-Жуан. —  Теперь меня дед убьет. Посадит голым на муравейник как это делали атцеки, закопает в раскаленный песок как басмачи, или сбросит с Тарпейской скалы как древние греки.

— Я не хотел!.. Всего какой-то сантиметр! Если бы не этот... Кто тебя просил давиться? А, толстяк, кто? — Федор подскочил к Колбасину и начал его задиристо толкать.

— Отстань, ты что дурак, что ли? — огрызнулся Паша. Иногда и его всеобъемлющее терпение подходило к концу.

— Это ты мне? Кто “дурак”? Это что наезд или повод для драки? — закипел Федор.

— Хватит! Сиди и молчи! — решительно оборвал его Егор. Федор покосился на него и счел более выгодным послушаться. В конце концов виноват-то был он.

Гений наклонился и посмотрел на осколки. Затем достал из кармана рулетку и замерил разбитый стеллаж.

— Жуан, когда вернется твой дед? — спросил он.

В ответственных ситуациях его голос становился деловитым и решительным. Как и его брат он немедленно бросался на поиски: но Федор обычно искал виновных, а Егор искал выход.

— Не раньше пяти. Он принимает экзамены, — ответил Дон-Жуан.

— Отлично, тогда мы успеем. Убирайте осколки, а я скоро вернусь, — сказал Егор и куда-то умчался.

— Куда это он? — спросила Катя.

— Наверное, в стеклорезку, — предположил Дон-Жуан.

Он положил гитару на диван, присел на корточки и, отодвигая разбившиеся стекла, стал собирать с пола деревянные части луков, наконечники стрел и бронзовые чеканные украшения. Колбасин, пыхтя, слез с кресла, и стал ему помогать, а Катя, знавшая, что убирать стекла руками занятие опасное, отправилась за веником.

— Откуда это? — спросила она, возвращаясь и поднимая с пола бронзовый браслет.

— Там же где-то была бумажка... С раскопок могильника Аттилы, — спокойно пояснил Дон-Жуан.

— Ха! А я думал, они из каменного века! — фыркнул Федор.

— Тогда бы они были каменными, а не бронзовыми! — назидательно заявил Паша.

Федор, нахмурившись, уставился на него. Он терпеть не мог, когда его подлавливали.

— Не умничай, Колбасин! Лучше тебя знаю! — пробурчал он.

Дон-Жуан снисходительно посмотрел на каратиста:

— Предводитель гуннов Аттила был одним из самых известных завоевателей. Современники называли его “бичом Божьим”. Ему первому удалось объединить разрозненные племена гуннов и напасть на Рим.

— А, гунны! Чего-то мы про них проходили! Кого-то они там гасили, ну были типа как татары! — обрадовался Федор, обводя всех торжествующим взглядом. “Ну что усекли, какой я умный?” — словно говорил весь его вид.

— Очевидно, ты хотел еще добавить, что гунны — кочевой народ из Центральной Азии, — с иронией сказал Дон-Жуан. — В эпоху великого переселения народов они двинулись на запад и в конце IV века вторглись в Европу. Возглавляемые Аттилой, они обосновались на берегах Дуная, откуда совершали набеги на соседние земли. В 451 году объединенное войско римлян, готов и франков разбило их на Каталаунских полях в Галлии. Но победа эта была временной, и, осознавая это, римляне попытались откупиться от Аттилы. Аттила золото взял, но продолжал готовиться к новому походу. Рим бы обязательно пал, если бы не неожиданная смерть Аттилы в 453 году. Ходили слухи, что Аттилу отравили. Другая тайна связана с его погребением. Вместе с предводителем гуннов по обычаю должны были похоронить награбленные им огромные сокровища. Естественно, могилу немедленно разрыли бы и сокровища украли, поэтому место захоронения держалось в тайне. Чтобы навечно спрятать могильник от посторонних глаз, гунны на время преградили течение Дуная, пустив его по другому руслу. В обнажившемся дне они выкопали огромный могильник, вымостили его камнями и положили в него мертвого вождя вместе с несметными сокровищами. Одних золотых украшений было больше тонны, и это не считая множества драгоценого оружия, изукрашенных конских седел и сбруи. Ты ведь это хотел сказать, а Федор?

— Не выпендривайся! — буркнул каратист. — Если бы мне было интересно, я бы еще больше всякой фигни выучил.

— Послушай, Дон-Жуан, а седла и сбруи в могиле просто так лежали? — спросил Паша Колбасин.

Его богатое воображение нарисовало громадную гору сокровищ, на самой вершине которой, сжимая в окоченевших руках меч, лежит мертвец. “Брр!” — Паша даже содрогнулся от своей мрачной фантазии.

— Нет, конечно. Они были надеты на лучших жеребцах, которые принадлежали Аттиле. Разумеется, от них уже остались одни скелеты. Гунны, как и скифы, были язычниками. Они приносили богам кровавые жертвы и считали, что в загробный мир повелитель должен попасть вместе со своим богатством, оружием, лошадьми и любимой женой.

— А любимая жена что, по своей воле шла на смерть? — с ужасом спросила Катя.

— Вообще-то ее не спрашивали, — признался Дон-Жуан. — Когда все работы по сооружению могильника были закончены, все рабы, которые строили его и поворачивали Дунай, а их было больше пяти тысяч, были убиты. Такова была предсмертная воля самого Аттилы.

— Неужели он думал, что смерть рабов сохранит все в секрете? Ведь воины, которые убили рабов, тоже знали, где его могильник, — удивилась Катя.

— Аттила тоже так рассуждал. И этих воинов тоже убили. И тех воинов, которые убили этих воинов, тоже умертвили. Но даже если допустить, что чудом кто-то из тех, кто знал место погребения, уцелел, он уже не мог добраться до сокровищ. Изменить течение реки одному человеку не под силу, даже если он отыщет десяток помощников. Но объяснение того, почему могила так и не была разграблена в течении двух тысяч лет, не только в этом. Дедушка говорит: даже если бы течение и можно было снова повернуть, никто из древних не осмелился бы прикоснуться к останкам Аттилы. Даже самые отчаянные и бесстрашные воры обходили это место стороной.

— Но почему?

— Точно не знаю, но какая-то причина была. Аттилу боялись даже после его смерти. С его именем была связана какая-то очень важная тайна. Говорили, что он продал душу дьяволу, а тот взамен дал ему огромную власть над людьми. Сила убеждения Аттилы была столь велика, что он смог объединить даже разрозненные и вечно враждовавшие между собой племена гуннов. Его воины, не задумываясь, убивали и умирали за него, врагов охватывал такой ужас, что они даже меча не могли поднять против него. Говорят, люди умирали от страха, стоило Аттиле лишь пристально посмотреть на кого-нибудь.

— Даже когда он умер, его боялись?

— После смерти его стали бояться даже больше, чем при жизни. С этим связана какая-то непонятная тайна. Более того, через несколько недель после похорон Аттилы племена гуннов спешно снялись с места и сменили кочевье. Страх был так велик, что могилу не трогали почти две тысячи лет. Только лет двадцать назад один венгерский ученый обнаружил упоминание о могильнике Аттилы в греческой летописи и тогда же начались раскопки. Мой дедушка — специалист как раз по этому периоду, и его тоже был пригласили. Вначале они нашли место, где Дунай изменил русло, а потом спустились под воду в специальном басискафе. Под илом они обнаружили могильник, а в нем — золотые украшения, оружие, щиты, доспехи, бронзовую посуду и еще много чего. Вместе с Аттилой в захоронении лежали его жены, кони и несколько десятков слуг. Гробницу Аттилы удалось поднять на поверхность. Она была герметично запечатана смолой и абсолютно не тронута. Когда её открыли, то увидели, что лицо Аттилы отлично сохранилось. Злое такое, узкое, с искривленными губами, как будто он знал какую-то тайну и смеялся из гроба. А когда его попытались сфотографировать, оно вдруг в одно мгновение истлело, так что на фотографии получился только череп. Но это еще не всё. На другой день фотограф, сделавший снимок, умер при загадочных обстоятельствах и еще пять человек, которые вместе с дедушкой присутствовали при открытии гробницы, тоже умерли по самым разным причинам в течение года. Скорее всего могилу Аттилы защищало старинной проклятие.

— А твой дедушка?

— Месяца через два его укусила ядовитая змея, но он выжил. Правда, врачи говорили, что при таком укусе шанс выкарабкаться у него был один из ста. Но у меня дед везучий. Он думает, что это оттого, что он в церкви родился.

— Твой дед? Родился в церки? Как это?

— А так. Шел тысяча девятьсот тридцать второй год. Тогда утверждали, что Бога нет, а храмы закрывали или сносили. Моя беременная прабабка шла куда-то проселком, а тут гроза. Она побежала, выскочила на луг у речки прямо к храму Успения Богородицы. Его через две недели снесли, но и тогда уже двери были нараспашку, изнутри все ценное вытащено и никого нет. Прабабка забежала в церковь, снаружи гроза гремит, молнии полыхают. А тут еще у прабабки схватки начались. Она испугалась, молиться стала. Одним словом, дедушка так в этой церкви и родился, и теперь ему всю жизнь Богородица помогает.

Раздался нетерпеливый звонок в дверь, и на пороге возник Гений, прижимавший к груди стекла, завернутые в картон.

— Ничего еще не убрали? — возмутился он. — Что я негр, что ли, один за всех вкалывать?

С приходом Егора разговор об Аттиле оборвался. Паша, Дон-Жуан и Катя стали сметать осколки, Федор принялся было им помогать, но терпения у него хватило ненадолго, и уже через минуту он размахивал зазубренным ножом для жертвоприношений, ворча, что по сравнению с японским-мечом катаной — это просто фигня с постным маслом.

— Дай сюда, осел! — раздраженно заявил Дон-Жуан, протягивая руку за ножом.

— Это что наезд или повод для драки? — пробормотал Федор, но нож всё-таки отдал.

Наконец все было собрано, и на полу остался лишь глиняный кувшин с узким горлышком, закатившийся под стеллаж. Кувшин этот, фракийской или греческой работы, был покрыт мелкими рисунками, а его горлышко было залито воском с оттиснутой на нем печатью.

Катя взяла сосуд, собираясь поставить на прежнее место, но внезапно его нижняя часть, видно, давшая трещину при падении, откололась, и  в руках у девушки осталось лишь горлышко.

— Ой, я не хотела! Он сам! — растерянно воскликнула Катя, с испугом рассматривая глиняные черепки у себя под ногами.

Из разбитого кувшина, змеясь, показался белый дымок, а в следующий миг ребят толкнула в грудь неведомая сила. Настольная лампа в комнате лопнула, стекла в рамах и стеллажах задребезжали, а по всему дому прокатился звук, похожий на торжествующий крик. Всё это продолжалось лишь мгновение, а потом всё затихло. Вздувшиеся шторы опали, стекла перестали звенеть, а люстра раскачиваться. В комнате остался лишь запах чего-то душного и затхлого, от которого слезились глаза и хотелось, зажав нос и рот ладонью, выбежать вон.

Ребята, не сговариваясь, придвинулись друг к другу.

— Не фига себе... Вы видели? Что это было? Слезоточивый газ, что ли? — пораженным шепотом спросил Федор.

— Не знаю, — тоже шепотом ответил Дон-Жуан.

— Как не знаешь? Это же твой кувшин! — удивленно уставилась на него Катя.

— Не мой, а из могильника Аттилы.

— А, скажи пожалуйста, твой дедушка в него не заглядывал? — как всегда вежливо поинтересовался Паша Колбасин.

Присев на корточки, Дон-Жуан удрученно разглядывал глиняные черепки:

— В том-то и дело, что нет. В него невозможно было заглянуть, не нарушив печати. Дедушка был уверен, что в кувшине хранятся благовония, которые уже давно высохли.

— Да уж, благовония! Такими благовониями только танки взрывать! — проворчал Федор. Зажав рукой нос, он добрался до балкона и настежь распахнул его.

— У меня идея, — предложила Катя, когда в комнате вновь стало можно дышать. — Пусть каждый опишет, что он почувствовал, когда треснул кувшин.

— Начинай ты, — сказал Гений.

— Ладно, — кивнула девушка. — Вначале я увидела, как кувшин трескается. Потом был дым, меня что-то сильно толкнуло и отбросило к дивану. А дальше всё то же, что и вы видели: взорвалась лампа, задребезжали стекла, а потом раздался какой-то странный звук. Вот и всё! Хотя нет, еще одно добавление: по-моему вначале был звук, а стекла задребезжали уже потом.

— А о чем ты подумала, когда всё это начало происходить?

— Вначале я подумала, что это я виновата, а потом подумала, как странно, что трещины на кувшине появляются еще до того, как он упал, — закончила Катя.

— Теперь моя очередь! — сказал Дон-Жуан. — Помните, нас что-то толкнуло? Я это очень хорошо почувствовал. Если бы меня, например, толкнул человек — это было бы одно ощущение. Если бы толкнуло сжатым воздухом — было бы другое. А этот толчок был каким-то особенным. Не тем и не другим, будто меня толкнуло что-то неведомое.

— Чтоб мне пяткой в нос засветили, а ведь он прав! Это было именно что-то неведомое! Помнишь, Егор? — Федор Лопатин потрогал серьгу в мочке уха.

— А? — когда его окликнули, Гений рассеянно поднял голову. Он сидел у разбитого кувшина и, составляя осколки, разглядывал узор.

— Ты нас не слушал? Что ты там увидел? — спросила Катя.

— Посмотрите-ка сюда. Вот здесь, внизу.

— Похоже на нарисованных человечков, — сказал Паша.

— А теперь вглядись, что эти человечки делают. Смотри по кругу, начиная отсюда, с синей черты.

На первом рисунке был человечек на коне, в одной руке которого было копье, а в другой нечто, похожее на сетку с дынями.

— Чувак какой-то. С арбузами. И на лошади, — сказал Федор.

— Это не арбузы, а человеческие головы, — заявил Дон-Жуан, более осведомленный в подобных вещах. — Это пиктограмма — письмо-рисунок. На них изображена вся жизнь Аттилы. Должно быть, рисунок означает, что Аттила был великим воином, убившим много врагов. А то, что он на коне, означает, что он предводитель.

Дон-Жуану было досадно, что не он, а Гений первым обратил внимание на эти рисунки. А ведь кувшин столько времени простоял у него в комнате! Но когда квартира полна древностями, очень скоро привыкаешь ко всему и перестаешь всматриваться.

— Эту пиктограмму ты верно истолковал, — согласился Егор. — А теперь смотри дальше!

На следующем рисунке тот же человечек скакал на коне, очевидно, предводительствуя войском. На третьем был на пиру. На четвертом — стоял у костра, а напротив него, преклонив колени, стояли совсем маленькие человечки.

— Это слуги или рабы. Они всегда на рисунках намного меньше господина, чтобы подчеркнуть его величие. Наверное, Аттила совершил удачный поход и захватил пленников, которых обратил в рабов, — объяснил Дон-Жуан.

На пятом рисунке маленький человечек, одетый в тогу, подсыпал в чашу с вином какой-то порошок и протягивал ее Аттиле.

— Его хотят отравить! Кажется, кто-то из римлян или из подкупленных ими слуг! — взволнованно воскликнула Катя.

— Скорее всего так и было. Аттила был главным врагом Рима, и римляне, естественно, пытались от него избавиться, — подтвердил ее догадку Дон-Жуан.

На следующем рисунке Аттила был уже мертв. Он лежал на деревянном ложе, а вокруг с распущенными волосами стояло несколько женщин-плакальщиц. На седьмой и восьмой пиктограммах был изображен обряд погребения с принесением жертв. Пылали костры, и рабы сносили в сокровищницу военную добычу господина, которая должна была послужить ему в загробном мире. Самым странным рисунком был девятый. На нем был изображен совсем большой человек со странным длинным лицом, который держал в руке Аттилу и заталкивал его в кувшин с узким горлышком в то время, как тело Аттилы продолжало лежать на носилках.

— Смотрите, опять кувшин! Похож на тот, что мы разбили, — воскликнул Паша. — Но почему нарисовано, что Аттилу кладут в кувшин? Может, его сожгли, а сюда ссыпали его прах?

— Нет, Аттилу не сжигали. Дедушка же рассказывал, что видел его в гробнице, — покачал головой Дон-Жуан.

— Тогда зачем было рисовать? — озадаченный Паша открыл рот так широко, что, казалось, в него вполне можно бросить целый батон хлеба, как бегемоту из зоопарка.

— Кажется, я знаю зачем, — сказал Дон-Жуан. — Дедушка давал мне почитать одну книгу. У гуннов существовал обычай обязательной мести, а убитый царь, видимо, остался неотмщенным. Тот, кто отравил Аттилу, наверное, успел сбежать. Тогда гунны каким-то образом поместили призрак Аттилы в этот сосуд, чтобы он не направлял свою посмертную месть против них. Конечно, это только предположение, но мне почему-то кажется, что все так и было.

Лицо у Кати Большаковой сделалось бледным как мел, и она отшатнулась от осколков, лежащих на полу.

— Разве можно поместить призрак в сосуд? — спросила она.

— Только не спрашивай, как они это сделали. Древние люди обладали многими знаниями, которые впоследствии были забыты, — назидательно произнёс Дон-Жуан.

Затаив дыхание, Катя подалась вперед:

— Ты считаешь, в этом разбитом кувшине было привидение?

— Другого объяснения я не вижу. Я не могу этого доказать, но я уверен, что разбив кувшин, мы выпустили привидение Аттилы из заточения, — сказал Дон-Жуан.

— И что оно теперь будет делать, это привидение? — спросил Паша, вспоминая торжествующий рев, вырвавшийся из разбитого кувшина.

— А это ты у него спроси. Чего ты у меня спрашиваешь? — пожал плечами Дон-Жуан. — Оно сейчас где-то поблизости, яростное и разгневанное. Ищет своего убийцу, чтобы ему отомстить, а так как убийцы давно уже нет на свете, то оно...

— Будет мстить нам. Ведь правда? Ты это хотел сказать? — тихо спросила Катя.

Сглотнув слюну, Дон-Жуан кивнул. Ребята настороженно огляделись. Шторы раздувались от ветра, а бронзовые наконечники стрел и жертвенный нож в витрине стеллажа никогда прежде не казались такими зловещими.

Внезапный резкий звонок в дверь заставил всех вздрогнуть.

— Кто это? Твой дедушка? — быстро спросила Катя.

— Для дедушки еще рано, да и потом у него ключи, — ответил Дон-Жуан.

Не сговариваясь, все повернулись к Егору, а это говорило уже о многом: значит, во всех ответственных случаях доверяли именно его решению.

— Думаю, привидение не стало бы звонить, а раз так, то можно открыть, — сказал Гений.

Дон-Жуан подошел к глазку и посмотрел в него. Когда он вновь повернулся к друзьям, лицо у него было ошарашенным.

— Ну кто там? — нетерпеливо спросила Катя.

— Старик из тринадцатой квартиры. И как он только узнал? — озадаченным шепотом ответил Дон-Жуан.

 

 

ПРИЗРАК АТТИЛЫ

                                    Трава не должна расти там, где прошел мой конь.

                                                                                                                                              Аттила

 

Едва Дон-Жуан открыл, старик властно отстранил его сухой рукой с большим красным перстнем на указательном пальце и прошёл в коридор. Он был в коричневом войлочном халате, расписанном восточными узорами. На его плешивой голове была черная плоская шапочка, закрывавшая ее до кустистых бровей.

— Добрый день! Как ваши дела? — задорно обратилась к нему Катя.

Старик ничего не ответил. Он деловито осмотрелся, ведя себя так, словно ребят вообще не существовало, и, шаркая тапками, направился в комнату. Он увидел разбитый кувшин, поднял несколько черепков, поднес их в глазам, близоруко разглядывая, и внезапно лицо его перекосилось.

Отшвырнув осколки, старик повернулся к ребятам и, потрясая кулаками, что-то гневно крикнул им на непонятном языке. Потом со всей поспешностью, на которую был способен, потеряв один тапок и даже не остановившись, чтобы подобрать его, старик выскочил на лестницу и зашаркал к себе. Слышно было, как он захлопнул железную дверь и на несколько оборотов повернул в замке ключ.

— Не фига себе наглость! — первым подал голос Федор. — Взять вот так припереться, все посмотреть и уйти. И что вы обо всем этом думаете?

— Мне страшно. Откуда он узнал про кувшин? — с суеверным ужасом спросила Катя.

— Загадка природы. Может, он услышал звук разбившегося шкафа? — предположил Гений.

Катя отбросила со лба волосы, подстриженные коротким каре. Случайно ей попалось на глаза зеркало в старинной деревянной раме, и, как всякая хорошенькая девушка, она, не удержавшись, бросила оценивающий взгляд на своё отражение. Но вместо симпатичного лица, знакомого ей до каждой черточки и уже изученного прежде в течение долгих часов самосозерцания, она вдруг увидела другое — страшное, вытянутое, с раскосыми глазами и длинным грубо зашитым шрамом, проходящим через переносицу. Это лицо, уставившись на Катю, многозначительно и злобно ухмыльнулось и исчезло, а там, где оно только что было, возникло другое, её собственное, — бледное, с расширенными зрачками. Теперь девушка сама не понимала, почему не завизжала — наверное, всё произошло слишком быстро и испуг пришел с опозданием, только когда всё уже закончилось.

Катя обернулась к ребятам, а те уже по одному её виду догадались, что ей пришлось пережить нечто особенное. Так часто бывает: попытайтесь сыграть испуг и никто вам не поверит, но в самые важные, решающие минуты достаточно одного взгляда, чтобы всё сделалось ясно. Сердце у девочки билось как сумасшедшее, во рту был какой-то сладковатый привкус, а перед глазами все прыгало.

— На тебе лица нет! — Дон-Жуан подскочил к ней и обеспокоенно схватил ее за плечи.

— Как нет? Совсем? — Катя в испуге схватилась за свое лицо, нащупала нос, рот и перевела дыхание. В этот миг нервы ее были так расшатаны, что она готова была поверить во что угодно.

— Ты его видела? — догадался Гений.

— Его, — выдавила из себя девочка.

— Ну всё! Сейчас я с этим призраком разберусь, как мужик с мужиком, —решительно сказал Федор, поворачиваясь в пустую часть комнаты. — Эй ты, привидение! Чего ты к нам привязалось? Ты нам должно еще спасибо сказать, что мы тебя выпустили. Катись отсюда и летай!

— Думаешь оно тебя послушается? — с тревогой спросил Паша.

— Не знаю. Может, и послушается, если конечно, русский язык понимает. Эй ты, паразит! Что в штаны наложил!

— Федор, берегись! — крикнул Гений.

Не оборачиваясь, Федор резко метнулся в сторону. Вот когда ему помогла отличная реакция. Едва не зацепив его, в стену врезалось тяжелое кресло.

— Кто это швырнул? — напружинившись, он повернулся к ребятам, готовый отразить новую атаку.

— Оно с-с-само. Я видел, как оно п-поднялось над п-полом и полетело в т-тебя, — сказал Гений. Он подошел к креслу, на всякий случай чуть пошевелил его ногой и поднял.

— Пропеллера нет, скрытой пружины тоже, — сказал Дон-Жуан, пытаясь пошутить, но вышло у него, мягко говоря, неубедительно.

В эту секунду висевшее на стене коллекционное оружие зазвенело, а тяжелая стрелецкая секира семнадцатого века, сорвавшись с гвоздя, вонзилась в пол совсем близко от ноги сидевшего на диване Дон-Жуана. Еще пять сантиметров, и он остался бы без ступни.

— Елки зеленые! — тихо ругнулся Дон-Жуан, прикидывая, хватит ли у него мужества спать сегодня в этой комнате, где летают кресла и вонзаются в пол секиры.

— Ну, блин, мы и влипли! — мрачно сказал Федор.

— А из-за кого влипли-то? Кто стеллаж разбил? — сказал Паша.

— Не высовывайся, жирный! Тоже мне критик нашелся! — поморщился Федор.

— Главное, не бояться. Я читала, что когда мы боимся, к привидению переходит наша энергия, и оно становится сильнее, — сказала Катя.

Дон-Жуан взял гитару и извлек из нее несколько тревожных аккордов.

— У кого-нибудь есть предложения, что нам делать дальше? — спросил он с таким важным видом, будто у него лично предложения были, но он чисто случайно о них забыл.

— Предложений сколько угодно, — насмешливо сказал Гений. — Чтобы сражаться с привидением, нужно больше о нем знать. Поэтому, Федор, живо дуй в библиотеку и тащи из нее все книги о призраках и об Аттиле, которые найдешь.

— Я и в библиотеку? Что я с ума сошел, что ли? А если я кого-нибудь из знакомых встречу? Меня же неправильно поймут! — выпалил Федор.

Раньше наш каратист использовал слово “библиотека” исключительно как насмешку, например, когда говорил кому-нибудь: “А не пошел бы ты в библиотеку!”

— Придется тебе всё-таки совершить этот геройский подвиг. Без библиотеки нам никак не обойтись, — твердо произнес Гений, и Федор вздохнул, сообразив, что ему не отвертеться.

* * *

Пока Федор мчится в библиотеку, у нас есть немного времени, чтобы посмотреть, кто еще, кроме наших друзей, живет в подъезде старинного четырнадцатиквартирного дома и вместе с ними попал в эпицентр событий.

В квартире № 1 живет Глеб Глебыч Поддувайлов, трубач. Когда он играет на трубе, а делает он это ежедневно после одиннадцати вечера, то так раздувает щеки, что они загадочным образом превращаются в два помидора, а нос делается точь-в-точь огурец. Когда Поддувайлов дует в свою трубу, то как глухарь не слышит ничего вокруг: ни стука в дверь разгневанных соседей, ни их возмущенных криков.  “Ну вот, устроил трубный глас!” — ворчит в таких случах репетитор Ласточкин из квартиры № 6.

В квартире № 2 живет бывший спортсмен-штангист Василий Влобышев, человек серьезный и положительный, работающий барменом-вышибалой в кафе “Полянка”. У него большой живот и маленькое чувство юмора. Достоверно известно, что на полу в его комнате лежит штанга, та самая, с которой он когда-то едва не установил мировой рекорд, и установил бы, если бы не развязался шнурок. С тех пор Влобышев шнурки люто ненавидит и носит обувь только на липучках. Если же при нем кто-то начинает разговор о шнурках, то из груди Влобышева раздается яростное глухое клокотанье, и пудовые кулаки сжимаются, так что говорящий немедленно замолкает. Лучший друг Влобышева, Кузьма Хихикин утверждает, что ночью Влобышев берет штангу в кровать и укрывает ее одеялом. Впрочем, скорее всего это домысел, потому что Хихикин и соврёт — недорого возьмёт, а самого Влобышева об этом никто спросить не решается.

В квартире № 3 живет пенсионерка Анна Яковлевна Чихун, длинноносенькая, бойкая и любопытная старушонка. Любимое занятие и даже больше — призвание Анны Яковлевны состоит в том, чтобы распространять слухи и сплетни по подъезду и близлежащим домам. В этой области она даст сто очков вперёд телевидению и радиовещанию. Анна Яковлевна знает всё: у кого подгорела картошка, кто купил новый музцентр, кто в кого влюбился и кто с кем целовался. К примеру, услышав утром, как Влобышев жалуется, что Поддувайлов мешал ему ночью спать, Анна Яковлевна крадется к Поддувайлову и шепчет: “Сосед-то твой говорит, если ты еще раз поднимешь его среди ночи, он тебе башку оторвет!” “Подлый завистник! Ничего не понимает в великом искусстве — музыке! Ничего, пусть только сунется, я его партитурой по голове отхожу!” — гудит возмущенный Поддувайлов. Анна Яковлевна кивает, сладенько улыбается и минутой позже всё передает Влобышеву. Помимо любви к сплетням, Анна Яковлевна считает себя очень болезненной и если в какой-то момент не шуршит кому-нибудь в ухо, то лишь потому, что измеряет давление или поплелась в поликлинику делать себе кардиограмму.

В квартире № 4 живет Кузьма Хихикин, остряк-самоучка. Он начал шутить в три года, когда поменял местами стиральный порошок и соль, и с тех пор всё шутит, шутит и никак не может остановиться. С тех пор, как его отодрали ремнем за первую шутку, прошло много лет. Хихикин вымахал до ста девяноста семи сантиметров, а шутки его остались прежнего качества и уровня. Он то измажет перцем мундштук трубы Поддувайлова, то сообщит Влобышеву, что неизвестные злоумышленники планируют похитить его штангу, забросив через форточку удочку с крючком, то позвонит Анне Яковлевне и скажет измененным голосом: “Вы Чихун А.Я.? Я дежурный врач из поликлиники. На меня возложили неприятную обязанность сообщить вам, что вашим анализам уже ничего не поможет!”

Любимая же шутка Хихикина, которую он повторяет почти ежедневно, следующая. Хихикин подходит к какому-нибудь малознакомому человеку и сочувственно спрашивает у него: “Ну как она, эта сволочь?” — “Вы о ком?” — удивляется собеседник. — “Да о жизни!” — без тени иронии в голосе поясняет Хихикин и вдруг начинает ржать.

В квартире № 5 обитает семья Гавкиных. Гавкины, муж и жена — люди упитанные, с деловитыми глазками и быстрыми движениями, внешне очень похожие на сусликов. У них в трех комнатах живут четыре бультерьерихи, щенков от которых Гавкины продают по фальшивым родословным.

В квартире № 6 проживает репетитор Ласточкин, любящий рассуждать о Пушкине и Гоголе с такой запанибратской миной, будто лишь сегодня утром с ними завтракал. У него очень удобно одалживаться конвертами, которые достаются ему абсолютно бесплатно.

В квартире № 7 живет художник Емеля Кисточкин. Кисточкин — художник абстрактного направления. Кисти ему скучны. Порой он заряжает краской водяной пистолет и палит из него по ватману, наблюдая, что получится, а порой свинчивает из пустых пластиковых бутылок статую современной цивилизации. Свои работы он подписывает псевдонимом “Е м е л и а н  К и с т о ч ч и”. Самая известная картина Емелиана Кисточчи называется “Сожранный натюрморт”. На ней рядом с пустым стаканом изображен рыбий скелет, причем по странной прихоти фантазии из донышка стакана точат ступни.

В квартире № 8 живет победительница предпоследнего конкурса красоты фотомодель Марина Улыбышева. Когда она идет по улице, стремительная, светловолосая, длинноногая, то все без исключения мужчины, приоткрыв рты, оборачиваются ей вслед, а с дороги то и дело доносится визг тормозов и глухие удары столкнувшихся машин. В Марину Улыбышеву влюблены и Поддувайлов, и Хихикин, и Кисточчи да и вообще всякий мужчина, которому довелось пройти от нее на расстоянии метра. Зато у большинства женщин Улыбышыва вызывает по непонятной причине жуткое раздражение. Они никогда не преминут вставить ей шпильку или сказать колкость, но обычно удары не достигают цели, ибо маринкина красота вместе с ее же самоуверенностью образуют непробиваемый бронежилет.

В квартире № 11 обитает грузчик магазина “Парфюмерия” Григорий Головастов. Головастов или просто Гриша, как его все зовут, человек тихий, робкий и пьющий. От его одежды и волос всегда пахнет мылом и стиральным порошком. Практически единственное развлечение Головастова состоит в том, чтобы закрывшись в ванной и включив на полный напор воду, распевать во весь голос русские народные песни, которых он знает такое множество, что никогда не повторяется. Еще Головастов — человек немногочисленных, но твердых убеждений. Этих убеждений у него два: первое, что все беды в мире от женщин, а второе, что водка убивает микробов.

В 13-й квартире живет очень странный человек, вполне соответствующий чертовой дюжине на своей двери. Это высокий сгорбленный старик с носом как у коршуна. Кожа на его лице, сухая и желтая, похожа на сухой пергамент, прорезанный не одной сотней морщин. Невозможно определить сколько ему лет, должно быть далеко за девяносто, хотя старик по-прежнему выглядит крепким и сильным.

Никто никогда не слышал от старика ни единого слова и никто никогда не переступал порога его жилища, хотя порой среди ночи из-за его двери доносятся странные скрежещущие звуки и запах не то серы, не то фосфора. Старик всё время сидит дома один, никому не открывает и выходит из квартиры только два или три раза в год — по пятницам, когда они приходятся на 13-е числа. Имя этого старика неизвестно, как неизвестно и то, чем он занимается по ночам за запертой дверью.

Пару лет назад, когда Емеля Кисточкин не был еще абстракционистом Кисточчи и даже еще не вылетел из художественно училища, он случайно столкнулся со стариком на лестнице (было это, разумеется, в пятницу 13-го числа) и, пораженный его необычной внешностью, предложил нарисовать его портрет. Старик с ужасом отшатнулся и, ни слова не сказав, с необычайной для его лет резвостью метнулся к двери. Позднее Кисточкин не раз вспоминал этот случай и всё не мог понять, что в его предложении так могло напугать старика.

Анне Яковлевне Чихун странный жилец 13-й квартиры давно не даёт спокойно спать. Безуспешно попытавшись разнюхать о нём по своим обычным каналам, она отправилась жаловаться на него в домоуправление, надеясь хотя бы таким способом получить о нем сведения. Но и из домоуправления она вернулась ни с чем. Оказалось, что там бумаги старика странным образом затерялись, а когда всё же после долгих поисков отыскались, то обнаружилось, что его имя, фамилия и год рождения — то есть главное, что интересовало Чихун — совершенно расплылось от пролитой на них воды. Анне Яковлевне так и пришлось уйти ни с чем.

В квартирах же № 9, 10, 12 и 14, не перечисленных в нашем списке, живут ребята из “великолепной пятерки” и их родственники.

* * *

Итак, время, начавшее свой отсчет с той минуты, как кувшин был разбит и Аттила оказался на свободе, неумолимо шло...

Следующие два дня Егор безвылазно просидел то перед мерцающим экраном компьютера, то за книгами. Дон-Жуан и Федор бегали в библиотеку и обратно, таская для технического гения все имеющиеся книги по параномальным явлениям и по истории первых веков нашей эры. Чтобы Егору не читать много лишнего, все книги просматривали Катя и Дон-Жуан и отмечали карандашом основные места.

Колбасин под влиянием пережитых опасностей почти утратил аппетит, зато еще больше влюбился в Маринку Улыбышеву, всё время торчал у окна, высматривая её, а как-то, набравшись смелости, положил ей под дверь письмо с признанием в любви и букет цветов, нажал на кнопку звонка и убежал.

— И знаешь, что она сделала? Она прочитала мое письмо, аккуратно запечатала его и переложила вместе с букетом под дверь Гавкиным! — жаловался он на другой день Кате.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Катя.

— Сегодня утром Гавкин вернул мне букет и мое разорванное письмо, а смотрел так, будто бультерьеров вот-вот спустит. Морду, между прочим, обещал набить, если я буду и дальше писать его жене всякую чушь.

— Да ты что? — удивилась Катя. — А разве он не понял из текста, что это письмо Маринке?

— В том-то и дело, что нет! Письмо-то было адресовано “прекрасной королеве!” Я предлагал ей бежать со мной на край света, — вздохнул Паша и разгладил на животе майку.

Обычная пашина майка с надписью: “Если хочешь похудеть, спроси меня как?” в тот день была в стирке, и на Паше была новая майка, на которой было написана: “Осторожно! Злой дядя!”

— Бедняга, не повезло тебе! Женское коварство не знает границ! — посочувствовала Катя, а по себя подумала: “Ну что тут скажешь? “Злой дядя” и есть “злой дядя”.”

За эти два дня грозный призрак Аттилы дал знать о себе еще дважды или трижды. Один раз его силуэт увидел Колбасин, когда возвращался вечером по неосвещенной лестнице. Если в первый день, когда он только появился из кувшина, призрак имел только лицо, то теперь Колбасин клялся, что видел его шею и плечи, причем на плечах было сверкающие доспехи.

— И что он делал? — допытывался у Паши Дон-Жуан.

— Откуда я знаю? Думаешь, я его рассматривал? Проскочил мимо и дал дёру! — сказал Колбасин и для самоуспокоения съел рисовую котлету, которую обнаружил у Дон-Жуана на столе, где она лежала в тарелке.

 

На другой день ночью призрак появился в комнате у Кати. Нависнув над ее кроватью мрачной молчаливой тенью, Аттила протиснулся к ней в сон, и девушка услышала приглушенные звуки битвы: звон мечей, топот конницы, свист стрел, боевые крики и хриплые стоны раненых, которых добивали легковооруженные воины заднего ряда. Увидев, как девушка, не просыпаясь, заметалась на простыни, призрак беззвучно усмехнулся и склонился еще ниже. Он пытался захватить контроль над ее сознанием и подчинить себе ее тело, чтобы оно стало послушно ему, как некогда его собственное, но сознание упорно сопротивлялось. Тогда Аттила выбрал другой путь...

Во сне девушка увидела широкую, заросшую травой степь. В смятой траве, лежали мертвые воины и бродили кони. На земле валялись щиты, торчали стрелы и обломки копий, раненая лошадь с жалобным ржанием пыталась встать, но ноги у нее подламывались и она все время падала.

По степи навстречу девушке шел человек. Он был средних лет, худой, немного сутулый, с выступающими скулами и редкой азиатской растительностью на подбородке и верхней губе. Его богатый, с серебряными узорами нагрудник был промят. Смешиваясь с потом, из глубокой ссадины у него на лбу текла кровь, а за его спиной просвечивала степь. В глазах мужчины, воспаленных от пыли, пылал неугасимый яростный огонь.

“Куда же он идет?” — подумала девушка и внезапно увидела, что она тоже стоит на поле, и призрак направляется к ней. Она попыталась убежать, но её ноги словно приросли к траве. Призрак остановился от нее на расстоянии полушага и стал что-то громко и требовательно говорить на языке, который Катя не понимала. Он словно обвинял ее в чем-то и одновременно что-то требовал. Потом он протянул руки к ее шее и, глядя ей прямо в глаза, стал медленно ее сдавливать. Катя чувствовала, как внутри нее начинает шевелиться холодная влажная змея, рожденная его взглядом. Собрав все силы, девушка рванулась. Освободиться из рук призрака она не смогла, но ей удалось проснуться. Она лежала на кровати, мокрая от пота, и тяжело дышала.

Наконец немного придя в себя, Катя пошла в ванную, чтобы умыться, и тут в коридоре, возле родительской спальни, снова увидела Аттилу, на этот раз уже не во сне. Призрак был виден уже почти по пояс, а его смуглое скуластое лицо было румяным как у живого. Несколько мгновений Катя и привидение смотрели друг на друга. Потом губы призрака презрительно скривились, он погрозил девочке пальцем и медленно поплыл по воздуху, удаляясь от нее. Чувствуя себя абсолютно опустошенной, девушка смотрела, как привидение постепенно растворяется в воздухе. Наконец оно совсем растаяло, и только особый душный запах сырости, разлившийся в воздухе, не оставлял сомнений, что призрак только что был здесь. Но вот исчез и они, и Катя поняла, что привидение ушло окончательно.

Утром первым делом она отправилась к Егору. Гений уже давно не спал. Книги были хаотично свалены на кровати, компьютер со снятой крышкой процессора стоял на полу, а сам Егор что-то паял, обложившись микросхемами. Катя видела только синеватый дымок, идущий от паяльника, и слышала приятный смолянистый запах припоя.

— Федор, я же просил: не мешай! — нетерпеливо крикнул он, не оборачиваясь.

— Это не Федор, это я, — сказала Катя.

— Я счастлив, что это ты. Если хочешь, сядь куда-нибудь и почитай, только, умоляю, не стой над душой и не отвлекай меня! — продолжая работать, Егор махнул ей рукой, что у него, вероятно, обозначало приветствие.

— Я видела Аттилу ночью во сне. Потом встала, а он в коридоре. Мне страшно, я чувствую, ему чего-то от меня нужно, — пожаловалась Катя.

— Да-да... — рассеянно откликнулся Егор, и Катя поняла, что он по своему обыкновению все прослушал.

— Я тут делаю одну штуковину. Всю ночь не спал, — сказал Гений, выискивая в картонной коробке микросхемы. — Сегодня к вечеру всё закончу. Тогда и покажу.

Вздохнув, Катя осторожно вышла и закрыла за собой дверь. В эту минуту она жалела, что Егор не влюблен в нее. Тогда бы он во всяком случае был повежливее. Подумать только, привидение ночью едва ее не прикончило, а ему хоть бы хны. Знай, паяет свои микросхемки.

“Ну ничего! Вот только влюбись в меня когда-нибудь! Я тебя тогда вдоволь помучаю!” — подумала Катя и взглянула на часы. На первый урок она уже опоздала, а еще чуть-чуть опоздает и на второй. Девушка заспешила было в школу, но на лестнице столкнулась с художником Кисточчи, который шел ей навстречу вместе с трубачом Поддувайловым.  Проход был узким, и Катя остановилась на площадке, пропуская их.

— Что за картину я задумал! — восторженно говорил Кисточчи. — Прелесть что за сюжет! Представь крышку канализационного люка, а к ней посередине привинчен ботинок. Дырявый такой ботинок, ужасного вида, я его у одного бомжа на бутылку пива выменял. И называется всё это “Образы города”? Ну как?

— Ничего, — осторожно откликнулся Поддувайлов. — А где ты возьмешь люк?

— Сопру у кого-нибудь! Погружу на свой мотоцикл и подвезу к подъезду, а здесь-то уже втащить не проблема, — махнул рукой Кисточчи.

Художник-авангардист не рисовался — стащить канализационный люк и привезти его на своем “Урале-Соло”, переделанном в “чоппер”, для него действительно не было проблемой.

— Слышь, Кисточкин, а вдруг кто-нибудь упадет в дыру от люка и свернет шею? — спросил Поддувайлов.

— Да ладно тебе! Что люди слепые, что ли?  — поморщился Кисточчи. — Уж скорее от твоей трубы кто-нибудь оглохнет. Кстати почему ты вчера не играл? Я уже и затычки для ушей приготовил.

Прежде чем ответить, Поддувайлов встревоженно покосился на Катю, мимо которой они в этот момент проходили, но девушка уставилась в окно и сделала вид, что ее занимают совсем другие мысли.

— Ты мне не поверишь, но вчера ко мне приходила тень отца Гамлета или что-то в этом роде! — сказал музыкант.

— Полный атас! — расхохотался художник. — Вот это клёво! Почему не поверю — поверю!

Кисточчи остановился на площадке у окна и стал рыться по карманам в поисках ключей. Это дало возможность Кате дослушать их разговор.

— Клянусь, я не вру! — горячо воскликнул трубач, обиженный равнодушием приятеля. — Я расскажу тебе, как всё было. Я репетировал позыв трубы “к бою!” Ты не мог его не слышать. Раньше его играли кавалерии. Вот такой: “ру-ту-ру-ту-ту!”

— Да знаю я его, знаю. Ври дальше! — поощрил его художник.

— Я сыграл этот позыв раза два и вдруг слышу запах, вроде кто-то трубку закурил, а потом прямо из стены — клянусь, из стены! — выходит человек. Высокий такой, плечистый, останавливается и смотрит. У меня, естественно, мундштук сразу изо рта вывалился. Он видит, что я не играю, и рукой мне нетерпеливо машет: мол, чего ты остановился? Играй!

“Аттила! Значит, он теперь всем показывается!” — затаив дыхание, подумала Катя, но дальнейшее течение разговора заставило ее сильно усомниться в первоначальном предположении.

— И как выглядела эта твоя тень отца Гамлета? В древнем королевском одеянии и в плаще? — заинтересованно спросил Кисточчи, невольно заражаясь увлеченностью приятеля.

— Нет, мой призрак был широкоплечий, в красном гусарском ментике и вот с такими усами, закрученными в колечки, а на боку у него висели ножны с саблей. Я набрался смелости, схватил фотоаппарат и щелкнул, а сегодня утром проявил и вижу, что на фото кроме стены ничего нет.

— Понятное дело. А что дальше было с твоим призраком?

— Ничего. Он постоял еще немного и всё показывал на трубу, но мне, сам понимаешь, было не до этого, и тогда он исчез недовольный.

— Напрасно ты ему не поиграл. Единственный, можно сказать, желающий захотел тебя послушать, и тот призрак, — смеясь, сказал художник. — В следующий раз, будь другом, позови меня. Я сделаю с твоего привидения карандашный набросок и назову его: “Портрет единственного преданного слушателя трубача Поддувайлова”... Вот куда я сунул эти дурацкие ключи! Пойдём я покажу тебе мою новую картину. Называется “Вид лысого человека из космоса в полдень, днем и на закате”.

Приятели ушли, а Катя осталась размышлять о том, что услышала. Описание внешности Аттилы и того призрака, что навещал вчера трубача, разительно не совпадали. Чем это можно объяснить? Окончательно запутавшись в предположениях, девушка отправилась в школу.

 

Вечером, часов в семь, когда родители братьев Лопатиных, надев спортивные костюмы и кроссовки, умчались на пробежку в парк — они считали, что это помогает расслабиться после рабочего дня, — у них квартире собралась “великолепная пятерка”.

Гений решительно смахнул всё со стола и выставил на него большой фонарь, к которому сбоку были припаяны какие-то катушки и схемы.

— А это что за лампочка? — насмешливо поинтересовался Дон-Жуан.

— Это не лампочка! — с обидой сказал Гений. — Это экспериментальный обнаружитель привидений. Но прежде чем объяснять, как он работает, я вам прочту лекцию о призраках вообще.

— Лекторий, значит, открываешь! Ну давай! — фыркнул его брат-близнец и встал на голову, уперевшись ногами в стену.

— А это еще зачем? — спросил Паша.

— Информация лучше усваивается, когда кровь приливает к голове, — пояснил Федор.

— Вы что-нибудь слышали о психической энергии? — продолжал Егор, не обращая внимания на выходки брата. — Ее вырабатывает каждое живое существо. Психоэнергию можно уловить специальными приборами, а некоторые экстрасенсы видят её в форме разноцветных нимбов или свечения вокруг головы. К старости психоэнергия постепенно растрачивается и когда человек умирает, она обычно уже на нуле. Разумеется, никаких призраков в этом случае не возникает. А теперь представим, что существует сильная личность, обладающая огромным запасом психоэнергии, и смерть настигает такую личность внезапно, в самом расцвете сил, причем смерть не естественная, а насильственная — от убийцы, на войне или в катастрофе.

— Я поняла, и тогда возникает привидение! — нетерпеливо воскликнула Катя.

— Не перебивай! Ничего ты не поняла! — рассердился Гений. — Привидение действительно появляется, но далеко не всегда, а, скажем, в одном случае из миллиона или из десяти миллионов. Что-то, сам не знаю что, мешает психоэнергии рассеяться, и возникают призраки. Они по привычке сохраняют прежние очертания тел, хотя тела их нематериальны и легко могут проходить через твердые предметы. Некоторые привидения существуют считанные часы, другие три, девять или сорок дней, но бывают и такие, которые сохраняют ядро своей прежней личности многие сотни лет. Но это, конечно, исключительные случаи. Чтобы существовать так долго привидению нужно очень сильное чувство, которое не даёт ему расстаться с этим миром и поддерживает в нем психоэнергию.

— А что это за чувства? — спросил Паша.

— Самые разные. Например, ненависть, любовь или жажда мщения, — пояснил Гений.

— А психоэнергия у привидений не расходуется? — спросил Федор, продолжавший стоять вниз головой, но при этом внимательно слушавший.

— Расходуется, но постепенно. Я бы на твоем месте на это не надеялся. Если Аттила сумел сохранить свою энергию две тысячи лет, значит, запас энергии у него огромный. Хватит еще на несколько сотен лет, а то и на несколько тысяч, — сказал Егор.

— Расскажи про свой обнаружитель привидений! — попросил Дон-Жуан.

Егор, давно уже ожидавший, когда его об этом попросят, с гордостью схватил со стола свой фонарь.

— Вы что-нибудь слышали про инфракрасный свет? В инфракрасном свете, например, не засвечивается фотопленка, но есть у него и еще одно свойство. Он позволяет сделать видимым то, что нельзя увидеть при обычном освещении. Мой прибор является мощным излучателем инфракрасного света. Он способен обнаружить привидение по излучению его психоэнергии, где бы оно не пряталось. Даже если призрак в данный момент невидим, в луче моего прибора он появится.

— Вот и хорошо! — сказал Дон-Жуан. — Тогда почему бы нам не найти Аттилу прямо сейчас?

— Ну найдем мы его, а потом? — спросил Паша.

— А потом суп с котом и компот с потрохами, — ответил Федор и, убедившись, что лекция закончена, соизволил наконец встать на ноги.

 

 

О ТОМ, КАК МОЖНО ИСКАТЬ ОДНО, А НАЙТИ СОВСЕМ ДРУГОЕ

 

Егор щелкнул выключателем, но инфракрасный фонарь не загорелся. Он щелкнул еще раз — результат был тот же.

— И чего твоя штуковина? Не работает? — разочарованно спросил Дон-Жуан.

— Кажется, я контакт на источнике питания не замкнул, — неохотно сказал Гений, который терпеть не мог признавать свои ошибки. — Нужна отвертка, а она на кухне.

— Давайте я сбегаю! — вызвался Паша и выскочил из комнаты.

— Чего он такой услужливый? Его обычно домкратом с места не сдвинешь! — удивилась Катя.

— Кажется, я догадался. Сейчас холодильником хлопнет! — прошептал Дон-Жуан.

В тот же миг из кухни послышался звук открываемой дверцы.

— Откуда ты знал? — поразился Федор.

— Психология! — самодовольно произнес Дон-Жуан, поднимая вверх палец.

Вскоре из кухни показался Паша. В одной руке он держал отвертку, а в другой тщетно пытался спрятать большой кусок колбасы, который не смог сразу затолкать в набитый рот.

— Чего это у тебя в руке? — строго как следователь спросил Федор.

— Отвертка! — стоически давясь, сказал Паша.

— А в другой?

— Ничего.

— А ну покажи! — потребовал Федор.

Паша торопливо сунул колбасу в карман и показал уже пустую ладонь.

— Его нельзя винить. Он человек несчастный. У него и фамилия колбасная, — заметил Дон-Жуан.

— Да ладно вам, отстаньте от него! — сердито сказал Егор.

Гений взял у Паши отвертку, закрутил контакт и нажал на кнопку.

— Сработало! — сказал он удовлетворенно. — Теперь если на пути луча попадется призрак, то луч обтечет его со всех сторон, и призрак проявится.

— А, понятно! Помните фильм? Человек-невидимка становился видимым в дождь, потому что его обтекала вода! — сказал Паша.

Егор выключил обнаружитель и осторожно поставил его на стол.

— Боюсь, что батареи сядут, — пояснил он.

— Разве мы не сейчас идем? — удивился Дон-Жуан.

— Сейчас еще рано, в подъезде слишком людно. Встретимся часа в два-три ночи. В это время никого не будет, а уровень психоэнергии привидений ночью повышается.

Ровно в два часа ночи “великолепная пятерка” встретилась на лестнице. Кое-кто из ребят незаметно тёр глаза, в конце концов время было далеко не детское.

— Ладно, за дело! — отогнав зевок, произнес Гений. — Спускаемся на первый этаж и начинаем прочесывание оттуда. Катя идет первой, а сразу за ней с ней я с обнаружителем.

— Почему я первая? — жалобно спросила Катя.

— Ты будешь приманкой. Это самое ответственное дело! — успокоил ее Егор.

— Какой еще приманкой? — подозрительно спросила Катя.

Ее вопрос поверг Егора в смущение. Было похоже, он уже жалел, что употребил именно это слово.

— Ну как тебе сказать... видишь ли... э-э... я неудачно выразился, — забормотал он.

— Кажется, я понял. Наш вундеркинд-переросток отвёл тебе роль червяка на рыбалке. Ты будешь приманивать Аттилу на себя, потому что именно тебе он показывался чаще остальных, — объяснил Дон-Жуан.

— Эх вы рыцари! — фыркнула Катя. — Скормят бедную девушку привидению, а потом скажут, что так и было.

— Если хочешь я буду приманкой вместо тебя! — вызвался Дон-Жуан.

— Ну уж нет! — подумав, отказалась Катя. — На тебя Аттила не клюнет. Ты не аппетитный и даже не хорошенький.

“Великолепная пятерка” спустилась на первый этаж. Егор включил обнаружитель, и инфракрасный луч заскользил по недавно окрашенной стене подъезда. Сам луч был невидимым, но в тех местах, куда он попадал, краска начинала едва заметно светиться. Осторожно, держась рядом, ребята двинулись вперёд. Рукой, в которой был зажат обнаружитель, Егор делал быстрые движения, шаря лучом по потолку, стенам, ступенькам и оконным проемам. Не знающее материальных преград привидение могло появиться отовсюду.

Прислушиваясь к ударам своего сердца, Катя шаг за шагом поднималась по лестнице. Она даже вошла в своеобразный ритм: один удар сердца — одна ступенька. Если действовать в ритме, то не так страшно, тем более, что совсем близко, всего в шаге за ее спиной, следовал Дон-Жуан, готовый устремиться к ней на помощь.

Внезапно инфракрасный луч стал то вспыхивать, то угасать, отмечая перепады потусторонней активности. На дисплее обнаружителя, который Гений переделал из игрушки “Томагоччи”, появились какие-то цифры, и по изменившемуся лицу Егора Катя поняла, что происходит что-то важное.

— Оно где-то рядом! — одними губами прошептал Гений.

— Где? — так же шепотом спросила Катя.

— В трех-четырех метрах от нас... Скорее всего на этой площадке! Или, может, за одной из стен.

Они поднялись еще на несколько ступенек и стояли теперь перед изгибом лестницы. Обнаружитель потрескивал теперь как счетчик Гейгера, а расстояние на дисплее все уменьшалось.

3 метра... 2,7... 2,2 ... 1,9... 1,5 метра...

— Осторожно! Биоэнергетическая активность у него просто сумасшедшая! — предупредил Егор. Он повернулся к Дон-Жуану, и тот увидел, что волосы на голове у Гения наэлектизовались и поднялись вверх. “Наверное, у меня то же самое,” — подумал он и, одним шагом преодолев несколько ступенек, оказался рядом с Катей.

Девушка благодарно сжала ему руку. Хорошо, когда рядом с тобой есть человек, на которого можно положиться.

— Считаю до трех и освещаю площадку... — шепнул Гений. — Приготовились... Один... Два...

Внезапно за их спинами послышалось странное клококатье. Ребята круто обернулись и завопили. За их спинами, подняв над головой руки, стояло долговязое существо в спортивных трусах и в тапках. Лицо у него было уродливое, ужасного желтого цвета и вдобавок все покрытое шрамами. Изо рта у монстра торчали два желтых клыка. У ребят перехватило дыхание. Они не могли даже бежать: ведь впереди было привидение, а сзади этот монстр.

Неожиданно монстр протянул длинную худую руку и щелкнул Катю по носу. Катя завизжала, едва не потеряв сознание, а Дон-Жуан, собрав все мужество, заслонил собой девушку.

Монстр тоже дал Дон-Жуану щелбана и сказал гнусаво:

— Сайка за испуг!

Внезапно ребята все поняли. Этот гнусавый насморочный голос мог принадлежать лишь одному человеку в мире — остряку-самоучке Кузьме Хихикину, имевшему поразительную способность появляться именно там, где не нужно и тогда, когда не нужно. Хихикин снял с лица резиновую маску и продемонстрировал свое собственное, смахивающее на большую редиску лицо.

— Ну и что вы тут делаете? Колитесь! — потребовал он.

Гений взглянул на дисплей и с разочарованием убедился, что призрак удалился.

— Что хотим, то и делаем! Нельзя, что ли? — вызывающе ответил Федор, пряча пульт в карман.

— Не груби старшим! А то уши надеру! — рассердился Хихикин.

— Попробуй! — предложил Федор.

— Хватит, ребята! Перестаньте! — Дон-Жуан миролюбиво протиснулся между ними. — Хихикин, сколько тебе лет, что ты в маске бегаешь? Лет двадцать пять?

— А тебе какое дело? Двадцать шесть! — ворчливо ответил Хихикин.

— Подумать только, двадцать шесть лет! Какая глубокая древность! — театрально всплеснул руками Дон-Жуан. — Значит, когда тебе будет девяносто три года, нам всем стукнет всего-навсего восемьдесят один!

— Ладно, салаги, можете продолжать маяться дурью дальше! А я пойду еще кого-нибудь попугаю! — отмахнулся от него Хихикин.

Он снова надел маску, расправил ее на лице и стал подниматься по лестнице. Он шел и поглядывал на двери квартир, очевидно, прикидывая, в какую квартиру позвонить в первую очередь. То, что все уже спали, видимо, не смущало великовозрастного шутника. “Спросонья они еще больше испугаются,” — бубнил себе под нос Хихикин.

— Терпеть не могу эту здоровенную дубину! — сказал Федор, когда хохмач-самоучка скрылся. — Спугнул нам привидение! И где мы теперь будем его искать?

В этот момент сверху, примерно на этаж выше той площадки, на которой они стояли, донесся истошный вопль. Вопль был хриплым, душеразридающим, от него дрожали стекла, и леденящий ужас растекался по жилам.

— Интересно, кого это Хихикин напугал? Головастова или старика из 13-й? — спросил Паша.

— Сейчас узнаем, — сказал Дон-Жуан, прислушиваясь к топоту на лестнице.

Через мгновение мимо них с безумными глазами пронесся Хихикин. На бегу он неловко, как насекомое-богомол, размахивал руками, в одной из которых была зажата маска. Проскочив мимо ребят, шутник промчался вниз и вскоре они услышали, как захлопнулась дверь его квартиры. Охотники за привидениями переглянулись.

— Похоже, Хихикина самого основательно напугали, — сказала Катя.

— Аттила? — понимающе спросил Дон-Жуан.

Через плечо Егора он взглянул на датчик и увидел, что расстояние все сокращается. 10 метров, 7 метров, 5 метров, 3... Привидение приближалось. “Великолепной пятерке” стало не по себе.

— Он идёт сюда! Приготовьтесь, сейчас мы его увидим, — облизывая губы, сказал Егор и резко направил луч обнаружителя на лестницу.

Но обнаружитель был не нужен. Привидение и не думало скрываться. На ступеньках появились очертания высокого широкоплечего человека, сквозь которого просвечивала стена подъезда.

Паша заорал было, но вдруг смолк. Федор плотно запечатал ему рот ладонью. Призрак сделал еще шаг, и тут завизжала уже Катя. Призрак поморщился: видно, визг был ему неприятен. Чем ближе он походил к ребятам, тем материальнее становился. Наконец наступил момент, когда стена за его спиной вообще перестала просвечивать, и мужчина выглядел теперь совершенно живым. Казалось, если протянуть руку, легко можно до него дотронуться. Ребята попятились, но уткнулись спинами в стену.

Призрак остановился в полуметре от них и, миролюбиво протянув вперед ладони, попросил визжащую Катю:

— Сударыня, не могли бы вы сделать небольшую паузу в ваших воплях? Признаться, я не большой любитель женского визга.

 

 

ВЛЮБЛЕННОЕ СЕРДЦЕ

 

Услышав обращенный к ней мягкий баритон, Катя от удивления перестала визжать и уставилась на призрака. Внешне он абсолютно не был похож на Аттилу. Новый призрак был высоким, плечистым, с уверенными и открытыми чертами лица. На верхней губе у него были роскошные пшеничные усы, концы которых завивались щегольскими колечками. Да и одет призрак был не как предводитель гуннов, а скорее как военный начала XIX столетия — в облегающие белые шаровары, сапоги со шпорами и красный распахнутый гусарский ментик, из-под которого выглядывала белая шелковая рубашка.

Приветствуя их, гусар щелкнул каблуками. Звякнули шпоры.

— Майор Лейб-гвардии Петровского гусарского полка князь Багрятинский! — представился он. — С кем имею честь?

“Великолепная пятерка” нерешительно назвала свои имена. Не представился лишь Гений, который с пораженным видом смотрел то на гусара, то на инфракрасный фонарь у себя в руках. “Невероятно, — бормотал он. — Просто невероятно.”

— Приятно, что вы держите себя в руках. Тот чудак в маске, навстречу которому я шагнул из стены, повёл себя иначе, — сказал гусар.

— Мы знаем... слышали, как он вопил... — сказала Катя и смутилась, вспомнив, что и она сама тоже вопила.

— Вас зовут Екатерина? Позвольте поцеловать вашу ручку. Целовать прекрасные руки — моя слабость.

Гусар шагнул вперед, галантно наклонился и поцеловал девушке руку. Катя не ощутила поцелуя, лишь едва заметное электрическое покалывание в том месте, которого призрак коснулся губами. Сама не зная отчего девочка покраснела и опустила взгляд. Стоявший рядом Дон-Жуан что-то пробурчал и неуклюже, как медведь, стал переминаться с ноги на ногу. Бедного влюбленного грызли муки ревности.

— Премного благодарен, сударыня. Вы меня душевно утешили. Признаюсь, в моем положении каждое новое знакомство — огромная удача, — поблагодарил князь Багрятинский.

— Нет никаких сомнений, это действительно привидение, — вполголоса, словно доказывая что-то самому себе, произнес Егор.

Услышав его слова, гусар пожал плечами, словно желал сказать: “Да, действительно я привидение. Отпираться бесполезно.”

— Совершенно верно, черт меня возьми! Говоря по сути, я призрак, хотя признаться, я избегаю думать и говорить о себе подобным образом. Прежде всего я дворянин и гусар, — сказал он.

— Простите, а вы не Аттила? — набрался смелости Паша.

Гусар расхохотался. Хохот у него был басистым и заразительным. Слушая его, сложно было самому не засмеяться.

— Аттила? Неужели я так похож на этого исторического гунна?

— Мы разбили кувшин из могильника и случайно выпустили его призрак, — хмуро объяснил Егор.

Князь Багрятинский перестал смеяться.

— Похоже, дело серьезное. И долго этот бедолага провел в кувшине?

— Почти тысячу семьсот лет... Со дня своей гибели, — сказала Катя.

— Тогда могу себе представить, в какой он теперь ярости, — покачал головой князь. — За две тысячи лет в кувшине можно возненавидеть весь мир, тем более, что Аттила и при жизни был далеко не ангелом.

Гусар повернулся к окну и выглянул на темный двор. Глядя на его спину, Катя подумала, что если бы не свечение, исходившее от его рук и плеч, его ни за что нельзя было бы отличить от живого человека. Словно прочитав мысли девушки, призрак повернулся к ней.

— Ты думала о том, что я похож на живого? — пытливо спросил он.

— Я? Нет... Хотя, да, думала... — призналась Катя.

Князь Багрятинский улыбнулся:

— Знаешь, что отличает меня от живого? Лишь то, что моё тело давно стало прахом, однако моя бессмертная душа, мои мысли и моя любовь по-прежнему со мной. Каждую ночь я снова и снова брожу по этим улицам и переулкам. Ведь здесь стоял когда-то ее дом.

— Ее дом? — переспросила Катя.

Князь Багрятинский кивнул:

— Это часть моей истории. Ее завершающая, самая грустная часть. Именно по этой причине, я полагаю, я и стал призраком, и это же мешает моей душе оставить землю и полететь на встречу с ее душой. Если хотите, я расскажу вам, как я жил и как умер.

— А вам не будет тяжело?

Гусар печально покачал головой:

— Какая разница? Разве такое можно забыть? Куда бы я ни шел, что бы ни делал ее лицо неотрывно стоит передо мной. Зачем судьбе угодно было так жестоко разлучить нас?

Внизу хлопнула дверь. Кто-то поднимался по лестнице. Судя по сочному бормотанию, которым сопровождалась каждая новая ступенька, это был жилец квартиры № 11 Григорий Головастов. Только он мог ни разу не повторившись проругаться все восемьдесят четыре ступеньки, ведущие от первого этажа до четвертого.

Князь Багрятинский негромко присвистнул от удовольствия:

— Хорошо набрался! Помнится, был у меня в полку ездовой из ярославских мужиков. Знаменитый был ругатель. Бывало как начнет кого-нибудь костерить, так все дела бросают и вокруг него собираются слушать. До самых костей пробирал, так пробирал, что даже старые служаки краснели.

Дон-Жуан достал из кармана ключ:

— Давайте пойдём ко мне, а то Головастов сейчас поднимется. Правда, дед дома, но он ночью всегда спит как убитый.

Ухитрившись не попасться на глаза Головастову, ребята расположились в комнате у Дон-Жуана. Катя присела на диван, Дон-Жуан рядом с ней, Паша прилег на кровать, а оба близнеца разместились на ковре, прислонившись спинами к стене.

Призрак неслышными шагами прохаживался по комнате. В начале своего рассказа он ходил медленно, потом все быстрее и быстрее, а под конец уже метался, как тигр в клетке. Вот его рассказ. Приводим его целиком.

 

 

РАССКАЗ ПРИЗРАКА

 

Я из рода князей Багрятинских. Наш род всегда был славен, но невезуч. Не преувеличу, если скажу, что не было войны, на которой не сложил бы голову кто-нибудь из моих предков.

Родился и вырос я в большом родовом имении Березово под Орлом. Я был единственным сыном своих родителей и ни в чем не знал ни отказа, ни ограничения. Родители безумно любили меня, дали мне отличное домашнее воспитание и мечтали определить меня на гражданскую службу. Однако у меня душа не лежала протирать штаны в судах или канцеляриях. С детства я мечтал о другой службе во благо царя и отечества — службе военной. Я воображал, как хорошо будет сидеть на мне военный мундир, как под звуки трубы я буду нестись в атаку, как ночью у костра стану курить длинную трубку с янтарным мундштуком и танцевать на балах кадрили с уездными барышнями.

Родители долго противились моему намерению, опасаясь препоручать мою жизнь превратностям военной службы, но под конец уступили и определили меня в Лейб-гвардии Петровский гусарский полк.

Поначалу служба моя в полку складывалась удачно. Я был баловнем судьбы, товарищи любили меня, начальство ценило и в каких-нибудь пять-семь лет я уже основательно продвинулся и стал майором.

Как-то один из товарищей пригласил меня в дом графа R., в котором велась крупная карточная игра. Надо сказать, что я не считал себя азартным игроком и, хотя играл иногда, но всегда мог вовремя остановиться и не проиграть больше, чем было бы разумно при моем небольшом состоянии.

Первую часть вечера я вообще не садился за стол, а прохаживался вокруг него, наблюдая как в одну минуту составляются и разлетаются в пыль целые состояния.

Серьезных игроков было трое. Первый — хозяин дома граф R., человек абсолютно лысый, с мешками под глазами. Его лицо во время игры было неподвижно. В карты он смотрел пристально, словно хотел пробуравить их насквозь, и лишь крупные капли пота выступали у него на лбу. Карточная игра была его страстью. Мне казалось, что он проигрывает и выигрывает огромные суммы не ради самих денег, а подчиняясь лишь страсти.

По правую руку от графа R. сидел молодой богатый повеса Оверков, видимо, примчавшийся сюда прямо с бала. Теперь его накрахмаленная манишка была сбита набок, а рукава фрака испачканы мелом. Он проигрывался в пух и прах, и уже, по-моему, потерял счет своему проигрышу. Желая отыграться, он всякий раз шел ва-банк и только увечивал сумму своего долга. Мне казалось, что, потеряв голову, он играет глупо и неосторожно.

Третий игрок, узкогрудый сгорбленный грек Фесандопулос был похож на черного ворона. Его кожа ссохлась, ее бороздили морщины и лишь нос обозначался на лице словно клюв хищной птицы. Этот Фесандопулос был темной лошадкой, о нем никто ничего толком не знал. Известно было лишь, что у него огромное состояние, он карточный игрок и порой снабжает повес из хороших семейств деньгами под большой процент.

Играл Фесандопулос небрежно, едва ли не с брезгливостью притрагивался к картам и лишь мельком взглядывал на них своими потухшими глазами. Однако удача шла к нему широким потоком. Возле него возвышалась уже пухлая кипа ассигнаций, а вымушторованный лакей — настоящее изваяние, а не человек — стоя за его стулом, сгребал золотые монеты особой лопаточкой.

Сам же Фесандопулос, казалось, безо всякого интереса относился к своему выигрышу и лишь равнодушно отодвигал локтем кипы ассигнаций, когда они ему мешали. Только порой, когда Оверков в полном отчаянии сжимал виски или, в момент, когда карта его бывала биты, из груди его вырывался стон, глаза старика вспыхивали, словно погасшие угли, на которые подули свежим воздухом. Казалось, немощная старость, уже почти повисшая над могилой, торжествовала и радовалась унижению юности.

Наконец наступил момент, когда ни граф R., ни молодой человек не могли больше поддерживать игру, и оба одновременно встали из-за карточного стола.

— Нынче вечером удача явно на вашей стороне, господин Фесандопулос! Если я и отыграюсь, то не в этот раз, — сказал граф R, доставая из шкатулки деньги и выплачивая свой проигрыш.

Затем тяжело ступая и морщась от подагры, граф R. отправился в залу.

— С вашего позволения я отдам свой долг завтра утром. Мне надо побеседовать с управляющим. А сейчас позвольте откланяться, — с трудом выговорил Оверков и быстро, ни на кого не глядя, направился к выходу. Наутро я узнал, что он не смог выплатить всей суммы и застрелился.

За карточным столом остался один Фесандопулос. Он сидел напротив свечи, а вокруг на столе лежали пухлые ворохи ассигнаций и столбики золотых монет. Его потухшие глаза — я вдруг это заметил — были устремлены на меня.

— А вы почему не играете, молодой человек? Не желаете ли попытать судьбу? — услышал я его голос. В нем чувствовался сильный акцент человека, выучившегося русскому языку уже в немолодые годы.

— Я не играю в карты, — сказал я. — Мое состояние не столь велико, чтобы я мог довериться слепому случаю.

— Как? Вы не верите в удачу? Вы же гусар, следовательно смелый человек. Неужели вам никогда не приходилось рисковать жизнью в бою?

— Приходилось и не раз, — сказал я.

— Тогда вы должны знать, что наша жизнь и так висит на волоске. Если так, то стоит ли бояться случайности?

— В бою я рискую жизнью ради царя и отечества, а это стоит того. Здесь же весь риск будет ради золота, — отвечал я.

— А что плохого в золоте? Будь у вас золото, вы бы снова могли возвысить свой захиревший род.

— Не сметь! Род князей Багрятинских никогда не был захиревшим! Будь вы моложе, я стрелялся бы с вами! — вспылил я.

— Простите, я не хотел вас обидеть. Я лишь хотел сказать, что золото отнюдь не повредило бы ни  вам, ни вашему роду. Почему бы вам не попытать удачу? Поставьте хоть одну монету.

Фесандопулос явно бросал мне вызов... и я принял его. Я поставил одну монету и выиграл. Оставил весь выигрыш на столе, и выиграл снова, и снова. Я бил у Фесандопулоса одну карту за другой и не прошло и получаса, как все кипы лежащих на столе ассигнаций, всё что проиграли граф R. и Оверков, перешло ко мне. Меня охватил азарт, и я поверил в свою удачу. Фесандопулос ставил все больше и всякий раз проигрывал.

— Неужели вас не огорчает проигрыш? — спросил я, видя, что передо мною на столе лежит уже целое состояние.

— Отнюдь, — хладнокровно сказал он, — отнюдь. Для меня важен не выигрыш или проигрыш, для меня важны переливы удачи.

Он снял с пальца драгоценное кольцо и положил его на стол напротив моих денег.

— Это очень ценный бриллиант — подарок персидского шаха. Более дорогого перстня нет по всей России. Он стоит намного дороже, но я ставлю его против всего, что вы уже выиграли.

— Идет, — согласился я, вынимая из колоды карту. Как сейчас помню, это был червовый валет. Я был уверен, что выиграю, но я проиграл: Фесандопулос вытащил пикового туза. В одно мгновение я лишился всего своего новоприобретенного состояния.

— Ну что я говорил? — усмехнулся Фесандопулос. — Удача снова у меня! А теперь, молодой человек, советую вам остановиться. Не рискуйте больше. Ваша удача кончилась.

Но я, естественно, не послушал его. Тысяча за тысячей я ставил на карту своё состояние, но вскоре проиграл все подчистую. Теперь, чтобы выплатить долг, мне пришлось бы продать свое имение и оставить без крова свою мать и сестёр. Такой перепад от выигрыша к проигрышу совсем лишил меня выдержки.

— Еще! Еще! — воскликнул я, горя желанием отыграться.

— Я не стану больше играть с вами. У вас больше ничего нет. Прежде расплатитесь за то, что вы уже проиграли, — сказал Фесандопулос и попытался встать из-за стола. Но я схватил его за плечо и насильно усадил на стул.

— Я хочу отыграться! Слышите, отыграться! Я готов поставить на кон всё, что угодно! — крикнул я.

После этих моих слов Фесандопулос поднял на меня взгляд, и его бесцветные глаза снова вспыхнули.

— Вот как, сударь? Готовы поставить, что угодно? — спросил он. — Если так, я принимаю вашу ставку. Но погодите минуту! Семен, подай сюда пистолет!

Слуга подал ему пистолет. Фесандопулос зарядил его и положил на стол.

— Я предлагаю вам следующую игру, — сказал он. — Я ставлю все эти деньги и перстень, вы же ставите свою жизнь. Если вы проигрываете, вы здесь же, не вставая из-за стола, пускаете себе пулю в висок. Идёт?

— Идёт! — ответил я в горячности. — Идёт!

Я сам распечатал новую колоду и стал метать банк. Но и эта предосторожность не помогла. Первая же моя карта была бита.

— Вы проиграли, молодой человек, — с сожалением сказал Фесандопулос.

Я взял пистолет, взвел курок и медленно поднес холодное дуло к виску. Мне хотелось жить, но я не собирался нарушать слово. Я твердо посмотрел Фесандополосу в глаза и положил палец на курок. Но неожиданно старик остановил меня.

— Погодите! Я верю, что вы сможете это сделать, — сказал он. — Но я не хочу быть несправедливым. Я предлагаю вам еще одну ставку. Только на этот раз ставкой уже будет не ваша жизнь, вы ее уже проиграли, а ваша душа.

— Моя душа? — не опуская пистолета, я дико посмотрел на него.

Признаюсь, что сам факт существования души порой вызывал у меня сомнение, но в тот момент... в тот момент я готов был поверить во что угодно. Тем более что глаза старика буквально впились в меня, пылая как угли.

— Вы это серьезно?

— Серьезней чем когда-либо, — ответил он.

— Вы что черт? — спросил я, испытав внезапное озарение.

— Нет, я не черт. Не черт, — засмеялся он.

— И зачем же вам моя душа? — спросил я.

— А вот это уже не ваше дело, юноша, — ответил он. — Поверьте, для меня она лишь ставка на кону. Я же не спрашиваю, как потратите выигранные у меня ассигнации. Как мои деньги в случае выигрыша станут полной вашей собственностью, так и ваша душа, если повезет мне, станет моей. Ну так как, согласны или нет?

И Фесандопулос протянул мне через стол колоду. Теперь я и сам не знаю, что заставило меня поддаться искушению. Возможно, я не до конца верил в бессмертие, а, возможно, я был захвачен лихорадкой игры.

— Идет! — сказал я.

Мы снова метнули банк. Мне выпала восьмерка, ему дама, и... я проиграл свою бессмертную душу. С трудом, как уже очень старый человек, Фесандопулос встал со своего стула и сделал знак лакею убрать деньги. Затем он взял пистолет и, разрядив, тоже убрал его.

— Прощайте, молодой человек, мне пора, — сказал он.

— Постойте, а как же?.. — ошарашенно спросил я.

— Ах да, мой выигрыш... Я приду за ним и возьму его, когда мне будет нужно, а пока пускай он побудет у вас.

С этими словами Фесандопулос покинул дом князя R., а на другой день я узнал, что он выехал из Москвы в неизвестном направлении.

Прошло несколько лет. Все шло своим чередом — парады, сраженья, пирушки, мимолетные романы с уездными барышнями. Я почти забыл о Фесандопулосе и о нашей игре. Мало ли на свете безумных стариков?

А затем произошло то главное, ради чего я и начал свой рассказ. На летнее время государь приехал из Петербурга в Москву. За ним, разумеется, последовал весь двор — и в первопрестольной закипели балы, званые обеды и фейерверки. Наш полк, бывший на хорошем счету у государя,  тоже был переведен в Москву, и мы, офицеры полка, что ни день были приглашаемы на балы, обеды и празднества.

На одном из балов в Московском дворянском собрании — как сейчас помню, это было 15 июня — я встретил ее и мгновенно потерял голову. Ах что это был за бал! Его оркестр до сих пор гремит у меня в ушах! В перерыве между танцами она стояла между колоннами и нетерпеливо обмахивалась веером. Рядом с ней, громко говоря по-французски и перебивая друг друга, толпились какие-то молодые люди, штатские и военные. Признаться, я даже не запомнил их — с этого момента и до самой моей смерти я видел лишь ее одну. Боже, как она была прекрасна! Намного прекраснее, чем бриллиантовые серьги у нее в ушах, прекраснее, чем любая женщина в мире. Она заметила, как я смотрю на нее, и улыбнулась. Ее улыбка... если бы вы только знали, что это была за улыбка!

Я не был ей представлен и не знал, как мне поступить, но тут мне помог случай. Один из стоявших возле нее кавалеров оказался моим хорошим знакомым.

— Позвольте представить вам, сударыня, князя Багрятинского... Восхищайтесь, князь, это наша гордость и утешение Ольга Полонская, — произнес он, подводя меня к ней.

Мне и раньше приходилось слышать это имя. Ольгу Полонскую считали одной из трех первых красавиц Москвы. Она блистала во всех столичных салонах. Она была не только красива и умна, но и сказочна богата — умершая недавно тетка оставила ей свое состояние. Неудивительно поэтому, что лучшие женихи России, весь цвет дворянской родовой знати, имели на нее свои виды. Куда уж тут было мне, небогатому гусару, хотя и знатному, но не принадлежащему к аристократическим столичным львам...

Однако, заверяю вас, что в тот вечер я произвел на нее впечатление. Во всяком случае на балу она с большей охотой танцевала со мной, чем с другими, и и мило улыбалась моим шуткам. Я не отходил от нее ни на шаг... Я, господа мои, был влюблен, влюблен в первый и последний раз в жизни.

С тех пор я стал самым верным, самым преданным ее поклонником, и, как мне порой казалось, встречал у Ольги взаимность. Я сопровождал ее на балы, на скачки и в театры, каждый день, когда выдавалось время, посещал их семейство на даче, которую они снимали здесь недалеко, в Петровско-Разумовском, и когда мы оставались одни, припадал к ее прохладной руке и начинал шептать о том, как я люблю ее. Она же слушала меня и улыбалась. Она всегда улыбалась, и очень трудно было понять, что она на самом деле чувствует.

Ее родители, оценив мое быстрое продвижение по службе, отнеслись ко мне весьма благосклонно, и не возражали против нашей свадьбы. Я сделал предложение, и оно было принято. Вскоре состоялась помолвка, а сама свадьба была назначена на весну следующего, 1834 года. Я кипел от любви и был полон самых радужных надежд.

Но зачем я буду рассказывать вам о любви? Любовь — такое чувство, что, если вам суждено его испытать, вы его испытаете, а если нет, тогда всякий рассказ о нем утрачивает смысл. Поэтому, пропустив всё, что было в те короткие месяцы, перейду сразу к печальному финалу.

После нашей помолвки все ее прежние поклонники отступили, признав свое поражение, но затем появился он — флигель-адьютант, блестящий, юный, стремительный как комета. Любимец двора, любимец государя, богатый, осыпанный чинами и наградами. При всем этом он был абсолютно некичлив и держался со всеми ровно и доброжелательно. Его любили все, а дамы, те вообще были от него без ума. Трудно было поверить, что он кого-то может оставить равнодушным.

Я тоже весьма неплохо к нему относился. Мы были с ним приятели, причем довольно близкие, и именно я — будь проклят тот день! — познакомил его с Ольгой. Он был ею очарован, она заинтересована. Надо сказать, вместе они прекрасно смотрелись, и даже я, как не был влюблен, почувствовал это.

Их чувство бурно развивалось, и вскоре я ощутил, что навсегда изгнан из ее сердца. Ольга по-прежнему неплохо относилась ко мне, но уже совсем не так, как прежде. Чувствуя это, я стал сухим и раздражительным с ней и портил всё больше и больше. С точки зрения приличий мне не в чем было их упрекнуть: они встречались на глазах у всех, говорили о самых обычных вещах, но при этом все остальные словно переставали существовать и даже на самом шумном балу они всегда были словно вдвоем. Не знаю замечали ли это остальные, но я замечал.

Однажды вечером я по обыкновению приехал на ее дачу. По пути мне не попался никто из слуг, и я прошел сразу в залу. Они стояли у окна, и он горячо объяснялся ей в любви. Меня они не могли заметить: я стоял в тени, и свечи были не зажжены. Потом он наклонился и поцеловал ее. Вначале она отстранила его, но потом ответила на его поцелуй и прильнула к его груди. Я замер, словно меня поразил гром. Потом опрокинув стул, не помня себя от гнева, я шагнул вперед.

“Мерзавец! — крикнул я. — Мерзавец! Вот вы как поступаете с чужими невестами!”

Она вскрикнула, он заслонил ее, а я дал ему пощечину. Он покраснел и схватился за щеку. “Такие оскорбления искупаются только кровью!” — запальчиво крикнул он. “Отлично! Я пришлю вам своих секундатов!” — бросил я, круто повернулся на каблуках и вышел.

У меня внутри всё кипело. Я немедленно отправился в казармы, отыскал двух надежных товарищей и обо всем с ними договорился.

“Я хочу, чтобы условия дуэли были как можно более жесткими! Пистолет или шпага — мне все равно. Биться будем до гибели или до тяжелого ранения одного из нас,” — сказал я.

Товарищи не стали меня отговаривать, не стали даже спрашивать о причинах дуэли — это было не в их правилах, да они и так видели, что со мной происходит. Они отправились к моему недругу, встретились с его секундантами и вскоре вернулись. Стреляться решено было на Воробьевых горах завтра на рассвете. Условия дуэли, как я и просил, были самыми жесткими — барьер на шесть шагов и еще на шесть шагов мы расходимся. В случае если оба противника промахнутся, пистолеты перезаряжаются, и мы стреляемся снова.

Но я-то знал, что промаха не будет. Сомнений, что я убью его с первого выстрела у меня не было. В своем полку я считался одним из лучших стрелков. Попасть с тридцати шагов в карточного туза было для меня делом вполне обычным.

Естественно, о сне в ту ночь я не думал. Я то и дело вспоминал их поцелуй и то, с каким ужасом она посмотрела на меня, когда я вошел. Во втором часу я вышел из казарм и, сам не зная зачем, отправился в Петровский парк, в ту беседку, где мы всегда с ней встречались. В беседке я опустился на скамью и задумался, сам не помню о чем. Не знаю, сколько времени я так просидел. Я был в каком-то полусне, словно увяз в громадном черном облаке. Внезапно шорох заставил меня поднять голову. В беседку быстро вошла закутанная в плащ женщина. Она откинула капюшон, и я узнал Ольгу.

— Я знала, что вы здесь. Я искала вас в казармах, но не нашла! — быстро заговорила она.

— Зачем вы пришли?

— Я пришла умолять вас. Я знаю про дуэль, знаю, что вы хотите убить Александра. Прошу вас, сохраните ему жизнь! Сделайте это ради меня, ради той любви, что была между нами.

— Вы просите о невозможном. Завтра утром я застрелю его, — упрямо отвечал я.

— Но я прошу вас! Будьте милосердны!

— Вы не представляете, о чем просите. Отказаться от дуэли значит потерять честь. Этот человек мерзавец, и я убью его.

Неожиданно Ольга бросилась к моим ногам и обняла мои колени.

— Что вы делаете? Немедленно встаньте! — пораженный, я попытался поднять ее, но она вцепилась в меня что было сил.

— Не встану, пока вы не пообещаете, что сохраните ему жизнь!

Внезапно странное подозрение пронзило меня.

— Это он прислал вас? — спросил я.

— Что вы? Он гордый, он хочет драться с вами. Он ни за что бы этого не сделал... — сказала она с возмущением.

— Что ж, я рад, что он ведет себя достойно. Завтрашнее утро решит всё, сударыня. Имею честь откланяться.

Мой холодный тон отрезвил ее, и она поднялась с колен.

— Как вам угодно, — сказала она. — Знайте же, сударь, что я люблю его больше вас, больше жизни. Если вы его убьете, я в тот же час выпью яд. У меня есть пузырек с морфием.

В ее голосе было столько решимости, что я почувствовал: она не шутит. Она действительно любила его, любила настолько, что бросилась искать меня среди ночи, не страшась ни мрака, ни людской молвы. Ради этого недостойного человечишки она готова была убить себя. Но она не знала, что несмотря ни на что я любил ее как прежде, и волосу бы не дал упасть с ее головы.

— Постойте, сударыня, — сказал я, задерживая ее. — Пусть всё будет так, как вам угодно. Вы своим заступничеством спасли его. Клянусь, что не стану завтра стрелять.

— Даете слово чести? — горячо воскликнула Ольга.

— Слово дворянина! — сказал я.

Тогда она быстро наклонилась ко мне и поцеловала. Это был единственный поцелуй, который когда-либо у нас был. Потом она быстро повернулась и выбежал из беседки. Я бросился за ней, но Ольга уже исчезла в темноте.

Начинало рассветать, и я заспешил в казармы. Мои секунданты уже искали меня, не понимая, куда я пропал. Захватив с собой ящик с пистолетами, мы вскочили в открытую пролетку и помчались на Воробьевы горы.

Мой соперник уже ждал меня со своими секундантами. Он нетерпеливо прохаживался взад-вперед вдоль берега. Его лицо было бледным, и он избегал смотреть на меня. Мы бросили жребий, чьими пистолетами воспользуемся. Выпали мои, но это было уже неважно. Секунданты отсчитали шаги и вонзили в землю сабли, отмечая расстояние.

— В последний раз просим вас: помиритесь, господа! — громко, следуя обычному ритуалу, сказал один из секундантов.

— Никогда! — громко сказал мой соперник.

Я тоже покачал головой и, взяв пистолет, встал на рубеж. Когда секунданты крикнули: “сходитесь!” я направился к барьеру и остановился около него. Мой пистолет был направлен дулом вверх: стрелять я не собирался, помня о своем обещании. Мой противник тоже вышел к барьеру и, оказавшись от меня в двенадцати шагах, прицелился и выстрелил. Я почувствовал сильный удар в грудь, упал, но тотчас вскочил. Клянусь вам это было странное чувство. Я никогда не забуду его: я стоял и видел свое собственное тело, лежащее лицом вниз у барьера.

Я видел, как товарищи подбежали к нему и перевернули его на спину.

— Наповал! В сердце! — услышал я голоса.

Мой противник отбросил свой пистолет, сжал руками виски и быстро пошел к своей карете. А я оставался на поляне и видел, как мое тело осторожно переносят на шинели в пролетку. Я бежал следом за пролеткой, кричал, но никто не слышал меня.

И вдруг неизвестно откуда рядом со мной появился Фесандопулос, такой же старый и дряхлый, как в нашу последнюю встречу. Признаться, меня удивило, что старик еще жив. А, может, это был и не он, а лишь игра моего воображения.

Он погрозил мне сухим пальцем и сказал:

— Ах молодой человек, молодой человек... Как же так можно? Надеюсь, вы не забыли нашего договора?

— Я всё помню. Забирайте мою душу! — решительно сказал я, хотя и почувствовал, что она, душа, сжалась и затрепетала во мне.

— Еще рано, — покачал головой старик. — В настоящее время ваша душа мне не нужна. Я лишь хотел напомнить о нашей сделке. Когда будет необходимо, я приду за своим выигрышем. А пока, до встречи!

Старик исчез, а я остался в одиночестве, лишившись вдруг всего: тела, жизни, имения. Даже моя душа не принадлежала мне больше. Я был абсолютно одинок — растерянный призрак в этом огромном мире. У меня осталась только моя любовь. Только она держала меня на плову. Держит и сейчас.

Вот и вся моя история.

 

Князь Багрятинский замолчал. Он распахнул ментик и в неосознанном беспокойстве провел ладонью по своей белой шелковой рубашке. На его груди у самого сердца Катя увидела небольшое красное пятно — след когда-то ударившей в это место пули.

— А что было потом с Ольгой? — спросила Катя.

— Я продолжал любить ее даже после своей смерти. Возможно, именно эта любовь сделала меня призраком и не дала моей душе улететь в царство покоя. После дуэли она плакала, плакала очень горько, но одновременно радовалась, что погиб я, а не он. О нашем разговоре в беседке она никогда никому не рассказывала. У него же после моей смерти были неприятности, он несколько недель провел в крепости, но потом дело удалось замять. А весной была их свадьба. Я тоже был там... Стоял сразу за ее спиной, но она меня не видела...

С тех пор я уже больше не навещал ее. Я не разрешал себе ее видеть, потому что считал недостойным вторгаться в их личную жизнь, а потом мне невыносимо было знать, что с каждым годом она будет меняться: появятся морщинки, постепенно она состарится и под конец станет старухой, вроде тех старых сплетниц, что всегда сидят в салонах за ломберными столиками. Я был даже рад, что для меня она всегда останется юной и прекрасной, такой, как была в тот июньский день, когда я впервые увидел её.

От волнения призрак пошел рябью.

— Сам не знаю, отчего я с вами разоткровенничался. Всякий раз когда выпадает такая лунная звездная ночь и когда играют на трубе со мной что-то происходит. Мне кажется, что прошлое не исчезло, оно по-прежнему существует во мне и рядом со мной. Пока существую я, существует и моё время. Я его хранитель и его страж.

— Значит, вы живете в нашем подъезде из-за трубача? — спросил Егор.

— Я не живу здесь, но с тех пор как у вас поселился трубач, я стал часто здесь появляться. В отличие от многих привидений, я не привязан к одному месту и могу странствовать, где захочу. За последнее столетие я несколько раз побывал в Петербурге, много путешествовал по России, Европе, а однажды отправился в Америку на большом корабле. Но бедному кораблю не повезло, вскоре он отправился ко дну.

Дон-Жуан с Катей уставились друг на друга.

— Этот корабль был случайно не “Титаник”? Он врезался в айсберг! — взволнованно спросила Катя.

— Кажется, именно так он и назывался. И ледяная глыба там тоже была. Грустная была картина, когда этот гигант погружался на дно. Я пытался успокоить одну переживавшую даму, но когда она увидела меня, то сразу бросилась за борт и даже не надела спасательного жилета, — вздохнул князь.

Неожиданно инфракрасный фонарь, который Гений вертел в руках, затрещал и на датчике замелькали цифры.

— Это он опять на меня срабатывает? — улыбнулся князь.

— Похоже, что нет. Расстояние другое, — покачал головой Егор.

— Но я же призрак!

— Направление луча совсем другое, и психоактивность более сильная. Это откуда-то с нижних этажей. Кажется, Аттила снова активизировался.

— Аттила, говорите? Это любопытно. Пойду посмотрю, — сказал князь и медленно, словно затягиваемый трясиной, стал погружаться под пол. Вначале он скрылся по колено, потом по пояс, а потом исчезла и голова с завитыми в колечки усами.

Ребята остались в комнате одни.

— Ну и дела! Можно подумать, нам одного привидения было мало, — сказал Федор.

— Разве тебе его не жалко? — с возмущением воскликнула Катя. — Ты же видел, какой он несчастный! А какие грустные и выразительные у него глаза!

Дон-Жуан ревниво завозился на диване.

— Не понимаю, что в них выразительного. Глаза как глаза! Две штуки. Расположены симметрично, — сказал он недовольно.

— А все-таки, согласись, дворянское воспитание чувствуется, — сказал Паша. — Рядом с этим князем любой современный мужчина просто хам трамвайный. А этот и ручки целует, и о любви говорит, и не грубит — и всё на автомате.

— Вы не о том говорите! — поморщился Гений. — Подумайте, мы первые в истории человечества столкнулись с миром привидений! Грандиозно!

— Почему первые столкнулись? В прошлом веке романтики каждые пять минут о привидениях писали: кладбищенский призрак, тень Наполеона, то да сё!  — возразил Дон-Жуан. В его голосе чувствовалось предубеждение против привидений, а точнее против одного из них, к которому он ревновал Катю.

— То, что они писали о привидениях, еще не значит, что они их видели, — недовольно сказал Егор. — А если даже и видели, то не изучали с научной точки зрения. И вообще хватит об этом.

Обнаружитель привидений вновь заверещал, и в комнату из стены шагнул князь Багрятинский. Он непринужденно завис над креслом, закинув ногу на ногу, и стал пускать из призрачной трубки клубы призрачного дыма.

— Дело серьезное, — сказал он. — Я видел Аттилу. Мрачный тип, а психоэнергия у него такая, что мне даже жутковато стало. Прежде я никогда не сталкивался с подобными призраками. Правда, сейчас я припоминаю, что однажды слышал о них от одного кладбищенского пономаря.

— И что сказал пономарь?

— Он говорил, что сталкивался с призраками-вампирами, они тянут из людей энергию и месяц от месяца становятся все сильнее. Потом вампир вселяется в кого-нибудь, подавляет его сознание и начинает управлять его телом. В старину о таких людях говорили, что в них “вселился бес” или что они одержимые. В Аттиле, насколько я понял, кипит бешеная жажда власти. Со временем он скорее всего попытается захватить себе тело, пробиться к власти и устроить грандиозную резню.

— Разве такое возможно? — испуганно спросила Катя.

— Увы, сударыня, увы. Вам доводилось слышать хотя бы краем уха о Калигуле, Наполеоне или Гитлере? Да будет вам известно, это были лишь телесные оболочки, а управляли ими всеми призраки-вампиры. У Аттилы есть все шансы прорваться к власти, если он захватит тело.

— А когда это всё может произойти? — спросил Гений, у которого от такого рассказа мороз прошел по коже.

— Не знаю, друзья мои, не знаю. Пока Аттила еще не совсем освоился в вашем мире и поэтому осторожен. На сегодняшний день его сил хватает лишь на то, чтобы бросаться стульями или проворачивать ключи в замках. Он странствует по подъезду и понемногу выпивает энергию из всякого, из кого может. Очень скоро, я уверен, он отыщет того, кто ему нужен, и попытается в него вселиться. Не окончательно вселиться, а я бы сказал для тренировки. Призраки-вампиры всегда так поступают.

— То есть сделает кого-то из жильцов подъезда своим рабом, а мы даже не будем знать кого? — уточнила Катя.

— Увы, распознать такого раба будет очень сложно. Призрак умеет маскироваться, и в поведении человека внешне почти ничего не меняется, — сказал князь и вдруг, насторожившись, резко повернул голову.

Гвоздь, поддерживающий бердыш шестнадцатого века, выпал из стены и оружие опасно накренилось, как топор, падающий на плаху. Теперь в его полукруглом лезвии отсвечивал красный плафон лампы и казалось, что оружие залито кровью. Ребята невольно отшатнулись. В тот же миг в комнате прозвучал знакомый хриплый хохот — и всё стихло.

— Надеюсь, никто не испугался? Он хотел похитить энергию вашего страха, — сказал князь.

— Вообще-то я испугалась... немного... — робко сказала Катя.

Ребята промолчали, хотя почти у каждого из них дрогнуло сердце, а это означало, что Аттила не ушел без добычи, и стал еще сильнее, отняв у них частицу энергии. Осознав это, юные охотники порядком приуныли. Невозмутимым остался лишь гусар. Он выпятил грудь, провел рукой по усам и сказал громогласно:

— Выше голову! Эскадрон, к бою! Пики вперёд! За веру, царя и отечество ура!..

 

 

ИНСТИТУТ ПАРАНАМАЛЬНЫХ ЯВЛЕНИЙ

 

Поздно ночью, уже после того, как “великолепная пятерка”, сраженная усталостью, разбрелась по домам, Гений и его брат Федор сидели в комнате на кроватях.

— Нет, — уныло говорил Егор.

— Да, — ободрял его Федор. — Да!

— Нет, — снова говорил Егор.

— Да! — повторял Федор.

Говорят, между близнецами существует телепатическая связь, и именно поэтому они понимают друг друга с полуслова. В данном случае спор шел о том, удастся ли Егору изобрести ловушку для привидений. Егор не верил в свои силы, а Федор его ободрял.

— Да ладно тебе, не унывай! Придумай что-нибудь новенькое! Ты же можешь! — сказал наконец Федор.

Обычно он не упускал случая хорошенько позларадствовать над неудачами брата, но сейчас даже он понимал, как нужна Егору его поддержка.

— Ты не понимаешь, — сказал Гений. — Найти привидение с помощью моего обнаружителя мы можем, а вот поймать его и обезвредить — нет.

— Почему? — удивился Федор.

— Ты ничего не смыслишь в технике! Представь, тебе дают сачок для бабочек и просят переделать его в капкан для слонов! Или дают пластмассовый пистолетик с липучками и просят сделать базуку, чтобы сбивать самолеты! Ты представляешь, что такое Аттила? Огромный, чудовищный сгусток психоэнергии! Что я тебе его в трубу пылесоса поймаю?

— А что если нам изучить гусара? — предложил Федор.

Гений усмехнулся. Слышать это “нам” из уст Федора было забавно. Федор до сих пор не запомнил таблицу умножения.

— А он разрешит себя изучать, ты об этом подумал?

Рядом послышался деликатный кашель, и в стоявшем у окна кресле проявился князь Багрятинский. Он сидел в кресле (точнее над креслом) и курил трубку с длинным янтарным мундштуком. Казалось, еще немного и можно будет услышать ароматный запах дыма.

— Прошу прощения, господа, но я оказался невольным свидетелем вашего разговора. И коль скоро уж речь зашла о привидениях... Поверьте, что привидения, как и люди, бывают разные. С одними я не побоялся бы пойти в атаку, а к другим лишний раз и спиной не повернешься без опасения на другой день случайно обнаружить в ней кинжал.

— Можно я буду вас изучать? Мне хотелось бы разобраться в механизмах вашего существования, — смущенно попросил Гений.

— Пожалуйста, изучай. Мне это нисколько не повредит, — великодушно разрешил гусар. — Можешь бегать за мной со своими проводками, фонариками и локаторами. Но имейте в виду, что вы не единственные, кто пытался изучать привидения. Такие попытки препринимались и раньше.

— Кем предпринимались? — жадно спросил Егор.

— Я толком не знаю кем, — пожал плечами гусар. — Причина же, по которой я это утверждаю, следующая. Как-то ночью я скитался по Москве, по тем местам, где мы когда-то прогуливались вдвоем с моей любимой, и вдруг вижу: из одного старого дома выходит старое привидение. Чисто случайно мы с ним оказались знакомы. Был в мое время известный ростовщик. Он зарыл под своим домом клад — кажется, несколько сундуков с золотыми монетами — и вот уже вторую сотню лет его охраняет. Мы с ним разговорились, повздыхали о минувших временах, и он пожаловался, что несколько дней назад у его дома появился мужчина в белой странной одежде с какими-то непонятными штуками и стал водить ими по сторонам. Наш бедняга ростовщик решил, что это кладоискатель пришел за его сокровищем, и стал его пугать: выть, скрипеть, звенеть цепями, швырять старой рухлядью и показывать прочие фокусы, на которые некоторые из нас большие мастера. Но тот человек не испугался. Он сорвал с плеча что-то похожее на ружье, выстрелил и наш ростовщик почувствовал, что его начинает затягивать в большой ящик, висящий у мужчины на спине. Ростовщик стал вырываться, да куда там. Тащит и все тут, даже пошевелиться не дает. Беднягу уже почти затянуло, но тут у мужчины в баллоне что-то сломалось. Он стал его стаскивать, а ростовщик воспользовался этим и удрал.

— А дальше? — жадно спросил Егор.

— Что дальше? Дальше ничего. Через несколько дней он, разумеется, вернулся к своему кладу, но того охотника за привидениями уже и след простыл. Да и клад был на месте. Вот и вся история. Да, кстати, вот еще важная деталь: ростовщик говорил, что у того человека на рукаве была нашивка: “Институт потустороннего”.

Гений вскочил и кинулся к компьютеру.

— Институт потустороннего! Вот где зацепка! — воскликнул он.

Он вошел в Интернет, вызвал режим “поиска” и набрал в строке “институт потустороннего”.

— Такой страницы в Интернете нет, — разочарованно пробормотал он через некоторое время.

— Странно, очень странно, — откликнулся князь Багрятинский. — Ну, может, ростовщик перепутал. Поищи что-нибудь похожее.

Пальцы Егора быстро забегали по клавиатуре и внезапно на экране появилась яркая заставка с белыми буквами: “Институт параномальных исследований. Новый Арбат, дом 5, корпус 3.”

Гусар заглянул ему через плечо, прочитал адрес и сказал мечательно:

— Арбат... Как я любил в пору моей влюбленности бродить по его переулкам! Помнится как-то вечером бродил я там и встретил Пушкина. Идет такой задумчивый, рассеянный. Заметил меня, раскланялся. “Признайся, говорю, элегию сочиняешь, друг Александр?” “Да нет, брат, — вздыхает он, — какие тут элегии! Тут чистая драма! У жены собачка убежала, вот хожу, ищу.”

— Вы и с Пушкиным дружили? — удивленно спросил Федор.

— Не то чтобы дружил, скорее были приятели. А Нового Арбата тогда и в помине не было, сплошные переулки, переулки. Эх, всколыхнули вы во мне воспоминания! Пойду-ка полетаю, может, развеюсь! — призрак подошел к стене, раскинул руки и, пройдя сквозь стену, исчез.

 

На другое утро Егор и Федор выпросили у Паши Колбасина скутер — маленький мопед, на котором можно ездить без прав, и поехали на Новый Арбат. В глубине застроенного двора они обнаружили небольшой двухэтажный дом с табличкой: “ИПЯ РАН. Иститут параномальных исследований Российской Академии наук”.

Оставив скутер у входа, братья прошли внутрь. Дремавший у входа дежурный не обратил на них внимания, только еще глубже клюнул носом, едва не ударившись им о стол. Поднявшись на несколько ступенек, ребята оказались в узком коридоре со множеством дверей и стали читать таблички.

“Кафедра летающих тарелок, сковородок и кастрюль. Заведующий профессор Д.У.Раковский.”  “Кафедра демонологии. Заведующий профессор Т.У.Пицын”. “Кафедра полтергейстов, однотергейстов и двухтергейстов. Заведующий профессор Д.А.Мвглазов”. “Лаборатория телепатии и телекинеза. Заведующий доцент П.С.Ихопатов”.

Пройдя мимо длинного ряда комнат, в самом конце коридора ребята обнаружили наконец ту дверь, которую искали. На двери висела табличка: “Кафедра парономальных исследований, призраков и привидений. Заведующий профессор И.И.Фантомов”.

Егор оглянулся на брата и постучал. В тот же миг дверь распахнулась словно по волшебству.

Ребята оказались в просторной комнате, заставленной вдоль стен множеством приборов самого таинственного назначения. Посреди комнаты в инвалидной коляске сидел загипсованный с ног до головы человек. Поверх гипса он был обмотан бинтами и обклеен пластырем и единственно открытыми частями его тела были рот, нос и глаза, а также пальцы правой руки, которыми человек благожелательно пошевелил, когда ребята вошли в комнату.

— Доброе утро! — весело сказал забинтованный. — Вам повезло, что вы меня застали. Я только десять минут как сбежал из больницы. Разрешите представиться: профессор, доктор психологических наук Игорь Иванович Фантомов.

Забинтованный дотянулся пальцами до пульта управления коляской и подкатил к онемевшим от удивления ребятам.

— Вы, наверное, хотите поступать к нам после окончания школы? — спросил он. — Позвольте, я проведу небольшую экскурсию. Вы находитесь в единственном в России институте паранамальных исследований. Наша кафедра занимается призраками и привидениями. К сожалению, о нас мало печатают в газетах, но мы занимаемся очень важной работой. Призраки и привидения — вполне реальные явления потустороннего мира, хотя в этом, конечно, многие еще сомневаются.

— Только не мы! — сказал Федор.

Забинтованный благожелательно кивнул.

— Большинство существующих призраков, да будет вам известно, не обладают собственным умом и творческой волей, а являются проекцией того, что происходило когда-то. Например, человек пережил сильное потрясение, заставившее его выделить значительное количество психической энергии. Энергия, как известно, не исчезает бесследно. Она сохранилась в стенах домов, асфальте, деревьях, и каждый год или даже каждую ночь на этом месте могут появляться призраки и повторять раз за разом одно и то же событие. Научно это абсолютно объяснимо — энергия продолжает жить собственной жизнью. Таких призраков множество — многие миллионы. Если надеть специальные очки — кстати, мое изобретение! — то встречаешь их на улице по тысяче раз на дню и видишь, что все они, как роботы, делают одно и то же. Я, признаться, настолько к ним привык, что иногда прохожу сквозь них. В прошлом году со мной даже конфуз вышел. Стал проходить сквозь призрак, а это оказался не призрак, а живой человек, да еще не какой-нибудь, а чемпион по ушу.

“Не оттуда ли у него эти бинты? Хотя вряд ли, все-таки прошлый год давно был,” — подумал Федор. Между тем профессор Фантомов продолжал говорить. Говорил он так бодро и быстро, словно каждое следующее слово норовило догнать предыдущее и стукнуть его по затылку.

— А бывают разумные призраки? — спросил Егор, осторожно наводя профессора на интересующую его тему.

— Встречаются и такие, но намного реже, — подтвердил профессор. — Чаще всего это призраки поэтов, влюбленных, отважных воинов и других незаурядных людей, безвременно и трагически погибших. Призраки капитанов, например, часто живут на затонувших кораблях, а призраки летчиков в самолетах.

— А для человека они опасны? — спросил Федор.

— Ни в коем случае! Большинство призраков романтики и очень неплохо относятся к людям. Единственное исключение составляют озлобленные призраки-мстители, заточенные в кувшины джины, сумасшедшие привидения и другие подобные типы. Но самые опасные из них, конечно, привидения-вампиры, которые вселяются в сознание людей, вытесняют его и владеют их телами. Счастье, что они встречаются редко. Не могли бы вы почесать мне нос, а то я не дотягиваюсь? Большое спасибо.

— А какие-нибудь способы борьбы с призраками-вампирами существуют? — осторожно спросил Гений.

Профессор Фантомов проницательно посмотрел на него.

— По вашим вопросам, юноша, я догадываюсь, что они не случайны. Да, такие способы существуют. Я даже описал их в своей книге и привел подробные описания. Книга называется: “Борьба с монстрами, вурдалаками, упырями, призраками и привидениями в среде их естественного обитания. Хроника, факты, комментарии.”

— А где эта книга? Можно ее где-нибудь купить? — нетерпеливо спросил Егор.

— Нельзя, — покачал головой забинтованный. — Тираж этой книги трижды пропадал при самых загадочных обстоятельствах. В первый раз сгорела типография, затем произошло наводнение, а в третий раз вагон с книгами закружил смерч. А потом мою книгу вообще перестали издавать. Сами понимаете, кому захочется рисковать. Тем более, что директора издательства вскоре укусила бешеная собака, и он в самом буквальном смысле взбесился.

— А вас никто не кусал? — вдруг ни с того ни с сего ляпнул Федор.

— О, десятки раз! Меня кусали собаки, кошки, медведи, волки, а однажды даже крокодил! — с гордостью сообщил профессор. — Если бы не бинты, я показал бы вам свои шрамы. Поверьте, есть на что посмотреть. Я двадцать раз попадал в аварии, три раза выпадал из окна со второго, пятого и шестнадцатого этажей, пять раз прыгал с парашютом, из которых парашют раскрылся только первые четыре раза... Всего и не упомнишь. А сколько раз я ломал руки и ноги! У меня с детства то одна нога сломана, но другая, то рука, то другая рука.

— И это всё месть привидений? — спросил Федор.

— Разумеется, — кивнул забинтованный. — С этими потусторонними силами только свяжись. Зато мне удалось разработать первый в мире универсальный скафандр для защиты от привидений. Хотите покажу?

Профессор подъехал к шкафу, нажал на кнопку на стене, и дверца бесшумно отъехала. За прозрачным стеклом висели три белых скафандра, а рядом с ними лежали блестящие, причудливой формы ружья, похожие на бластеры из фантастических фильмов.

— Это водо-газо-огнеупорные скафандры, — с гордостью объяснил Фантомов. — Кроме того они предохраняют от летящих стульев, столов, шкафов и другой мебели: поверьте, когда имеешь дело с привидениями — это не простая блажь.

— Но они же совсем новые! — удивленно сказал Федор, разглядывая скафандры вблизи.

— Вот именно, абсолютно новые! Их доставили только две недели назад и еще ни разу не испытывали, хотя испытания намечались уже трижды, — вздохнул профессор. — Но по странному стечению обстоятельств один из моих лаборантов накануне испытаний упал в канализационный люк, на другого свалилась с балкона старая ванна, а третьего захлопнуло в лифте и полчаса без передыху возило вверх-вниз с ужасной скоростью. С тех пор он заикается, а об испытаниях и думать не хочет. Еще один лаборант готов хоть сейчас испытывать, но беда в том, что его выпишут из больницы только через месяц. Я же тоже, как видите, сейчас не в лучшей форме.

После такого рассказа братья тревожно огляделись по сторонам, ожидая, что на них сейчас свалится шкаф или пол разверзнется под ногами.

— А что это за ружья? — спросил Егор, решив осторожно перевести разговор на что-нибудь другое.

— Это энергейзеры. Они выстреливают мощный заряд, который образует вокруг привидения энергетический мешок, не давая ему выбраться. Одновременно включается вакуумный энергетический засасыватель, который затягивает привидение в ловушку... Ну а теперь, молодые люди, может быть, вы признаетесь, зачем вам всё это знать?

— Дело в том, что мы... Так получилось, что...  — начал Егор.

— Да чего там! Скажи всё как есть! — перебил его Федор. — Мы выпустили призрак Аттилы и теперь с каждым днем он становится все сильнее. Недавно он запустил в меня креслом, а еще одному парню чуть ногу не отрубил. Мы опасаемся, что скоро он в кого-нибудь вселится и тогда его вообще не поймаешь.

— Призрак Аттилы? Кажется, в моем каталоге привидений такого нет, — задумчиво сказал профессор. — А откуда вы его выпустили?

— Из кувшина. Кувшин был из могильника Аттилы и хранился в коллекции у одного археолога, дедушки нашего приятеля. Так вот один умник разбил ногой стеллаж, а вместе с ним и сосуд, — сказал Егор и очень выразительно посмотрел на брата.

Федор сделал вид, что ничего не услышал, но с таким вниманием уставился в потолок, словно его покрывала не потрескавшаяся штукатурка, а редкие фрески.

— Я слышал, что древние жрецы владели секретом, как заточить призрак в сосуд, — задумчиво подтвердил профессор. — Бедняги, они не знали, что в сосуде у призрака портится характер. А может, знали, но это их не волновало. Судя по тому, что о нем известно, после смерти из Аттилы мог получиться очень опасный призрак. Я где-то читал, что при жизни предводитель гуннов обладал незаурядными способностями к внушению. Ни один человек не мог выдержать его взгляда, а лошади и собаки смертельно боялись его. Он нападает на людей?

— Пока нет, только отрывает от стены оружие и швыряет всякие предметы. А одной нашей знакомой приснилось, что он ее душит.

— Что?! — профессор Фантомов даже привстал на коляске. — Это серьезно. Такой сон означает, что он хотел вселиться в ее тело. Надеюсь, у него не получилось?

— Нет, не получилось.

— Это хорошо, но он может повторить свою попытку. А откуда вы узнали обо мне?

— Нам рассказал о вас призрак гусара. Мы нашли его с помощью инфракрасного обнаружителя, — объяснил Егор.

— Приятно, что я пользуюсь известностью в определенных кругах, — польщенно кивнул профессор. — А что, гусар рассказывал вам свою историю?

— Да, он был влюблен и погиб на дуэли.

— Ох уж эти дуэлянты! Очень многие из них становятся потом привидениями. Все дело тут во внезапности смерти. То же самое происходит в азарте боя. Бежит человек с ружьем или с саблей, кричит “ура!” В душе восторг и отвага. Чувствует, допустим, удар в грудь, падает и сразу вскакивает. “Пустяки! Легкое ранение!” — думает и бежит дальше, и только через время обнаруживает, что тело его, оказывается, осталось где-то далеко позади.

Представив себя на месте такого бойца, Федор вздрогнул.

— Ужасно только то, чего мы не понимаем. То же, что мы понимаем, перестает быть ужасным, — назидательно сказал профессор, глядя на него.

— Можно я буду к вам приходить? — попросил Егор. — Чем больше я хочу разобраться в привидениях, тем больше у меня появляется вопросов.

— Знал бы ты сколько у меня вопросов! — рассмеялся сквозь бинты Фантомов. — Это только дураку все ясно. Мудрость же только тогда и начинается, когда ты понимаешь, что по большому счету тебе абсолютно ничего неизвестно. Как любит выражаться один мой лаборант — тот самый, на которого упала ванна: “Сие есть парадокс пальца!”

— Какой парадокс пальца?

— А такой. Чем глубже засовываешь палец в ноздрю, тем больнее. Но в любом случае я всегда буду рад твоему приходу. Я бываю здесь с утра и до вечера в любой день недели, за исключением тех дней, когда лежу в больнице или нахожусь в реанимации.

— Можно вас спросить? Что с вами произошло? Откуда этот гипс и бинты? — не выдержал Федор, у которого этот вопрос давно вертелся на языке.

— Да так, полтергейст один прицепился! У нас с ним старые счеты. Я бы давно его в вакуумный засасыватель затянул, да все никак на кнопку нажать не успеваю: слишком он неожиданно нападает. Был бы хоть серьезный полтергейст, а то так, тьфу, мелочь пузатая.

Не успел он произнести эти обидные слова, как тяжелый словарь сам собой сорвался с полки и со всего размаха треснул профессора Фантомова по макушке.

— Ну вот опять! Я же говорил! — простонал профессор и, рухнув с коляски, потерял сознание.

— Классный полтергейстик! Похоже, он не любит, когда его обижают, — прокомментировал Федор, опасливо косясь на словарь.

По лаборатории прокатился польщенный хохот. Полтегейсту было приятно, что его похвалили. Егор наклонился к профессору и, приподняв его голову, стал обмахивать его газетой. Вскоре профессор пришел в себя.

— Вы должны поспешить, — сказал он, открывая глаза. — Возьмите из шкафа скафандры и энергейзеры. Не забудьте вакуумный засасыватель. Он рядом в пластиковом чемоданчике. Все инструкции, как пользоваться, есть на диске. Попытайтесь разобраться с Аттилой, пока не стало слишком поздно. Я вам помочь, к сожалению, не смогу, но держите меня в курсе. Эй, полтергейст, свинская душонка, тащи меня в больницу. У меня сотрясение мозга!

В ту же секунду неведомая сила оторвала профессора Фантомова от пола и, хохоча и стеная, унесла его куда-то по воздуху. Пораженные братья Лопатины забрали из шкафа защитные скафандры, энергейзеры и пластиковый чемоданчик и повезли их домой.

 

 

ПЕРВАЯ СХВАТКА

 

Заперев дверь комнаты, Егор и Федор разложили скафандры на кровати. Они были из легкого блестящего пластика. Из шлема выдвигалось и опускалось прозрачное забрало, защищавшее лицо. Надев их, братья Лопатины убедились, что скафандры не стесняют движений и на вес почти неощутимы.

— Помнишь, что говорил профессор? Они огневодогазоупорные. Сквозь них привидению не так просто будет до нас добраться, — сказал Егор, разглядывая сложную систему застежек и креплений.

— Да ну их! — фыркнул Федор. — Слишком в глаза бросаются. В таких во двор выйдешь — только народ перепугаешь. Решат, что газ протек или радиация. И потом они движения сковывают. В них небось даже прыгать нельзя.

Федор попытался подпрыгнуть, уверенный, что у него ничего не получится, но неожиданно его подбросило вверх, и он с такой силой врезался головой в потолок, что в штукатурке осталась вмятина. Не будь на Федоре защитного шлема, точно такая вмятина была бы и у него в голове.

— Не фига себе, как я башкой треснулся! Хорошо, что она у меня прочная! — ошарашенно воскликнул он, ощупывая шлем.

Гений поднял ногу, рассматривая подошву своего скафандра.

— Все понятно. Видишь, здесь стоит пневмоусилитель? Он увеличивает мускульное усилие наших ног в четыре или в пять раз. Думаю, в этом скафандре вполне можно запрыгнуть с земли на балкон второго этажа.

— Полный атас! — воскликнул Федор. — Только было бы лучше, если бы ты сказал мне об этом до того, как я протаранил потолок.

Разглядывая свой скафандр, он обнаружил на запястье левой руки продолговатый циферблат, похожий на часы.

— Смотри, здесь какие-то кнопки! — обрадовался он.

— Может, сперва инструкцию прочитаем? — насторожился брат.

— Инструкция? Да ну её! Ты еще на холодильник инструкцию почитай, узнаешь, в какую сторону дверцу открывать.

Федор не задумываясь нажал на крайнюю кнопку и внезапно рухнул на пол. Какая-то упругая сила давила ему на грудь и живот, не давая подняться. Подскочивший Егор нажал на эту же кнопку в другой раз, и лишь тогда незадачливый экспериментатор смог подняться.

— Что это было? — выдохнул он, пытаясь отдышаться.

— Сейчас посмотрим. Ага, вот: левая кнопка дисплея включает предельную защиту. Если бы ты попал, к примеру, в пламя или на десятиметровую глубину, она включилась бы сама, а так ты включил ее специально и вот результат. Давай посмотрим, какие еще есть кнопки. Третья кнопка — автономное воздушное питание, а четвертая — дельтопланирование.

— Дельтопланирование — это чего? Летать, что ли? — заинтересовался Федор.

— Не летать, а планировать. Например, привидение выбросит тебя из окна дома, или устроит смерч — ты тогда нажмешь четвертую кнопку и сзади из скафандра выдвинется раздвижной дельтоплан.

— А что если нам сейчас полетать? То-то все удивятся! — Федор прикидывающе покосился на окно.

— Попробуй, если хочешь, но учти, этот скафандр еще ни разу не испытывался. Еще неизвестно откроются эти крылья или нет. Ну как рискнешь?

— Сам рискуй, а я в другой раз. Сегодня с меня уже достаточно, — почесав в затылке, отказался Федор.

Закончив разбираться со скафандрами, братья занялись энергейзерами. Внешне они были похожи на помповые ружья: без приклада, с широким дулом, которое сужалось на конце и заканчивалось полой прозрачной спиралью, через середину которой проходил высоковольтный провод. Там, где у обычных автоматических карабинов находится магазин, у энергейзера размещался длинный плоский аккумулятор с тремя датчиками: зеленым, синим и красным. Зеленый датчик означал, что аккумулятор заряжен полностью, синий — что наполовину, а красный сообщал о полной разрядке оружия. Сейчас на всех трех энергейзерах горели зеленые датчики.

Разумеется, перво-наперво Федор решил выпалить из энергейзера в стену, но брат ему не разрешил.

— Кто знает, как эта штука действует. Вдруг она разнесет стену вдребезги? — сказал он.

Федор фыркнул от смеха и хлопнул себя ладонью по лбу. Он представил, что их мама смотрит в соседней комнате телевизор, и вдруг стена разлетается вдребезги. Во все стороны летят осколки кирпичей, а в пробитую в стене брешь мама видит своего любимого сына, который целится из энергейзера.

— Я как-то об этом не подумал, — сказал Федор.

— То-то и оно. Дай сюда бабахалку! — с иронией сказал Гений.

Он отобрал у Федора энергейзер и спрятал его в шкаф, в то отделение, где у близнецов лежали роликовые коньки, клюшки, удочки, футбольный мяч и другие подобные вещи.

Последним на очереди был пластиковый чемоданчик. Бережно поставив его на стол, Егор отщелкнул замки и откинул крышку. Внутри было два отделения. В первом, матово поблескивая, лежал новенький энергозасасыватель. Он был похож на баллон, снабженный двумя лямками как у рюкзака. Включался энергозасасыватель автоматически, одновременно с тем, как охотник нажимал на курок своего энергейзера. Во втором отделении лежал лазерный диск для CD-romа.

Егор вставил диск в компьютер и вошел в дерево каталогов, чтобы посмотреть, что на нем записано.

— Ого! — воскликнул он. — Да это та самая книга про борьбу с привидениями, которую написал наш профессор. Ну-ка посмотрим, что тут полезного.

Гений вошел в файл и стал читать вслух:

“Существует несколько древних способов борьбы с привидениями. Один из них, христианский, состоит в молитве и обрызгивании могилы святой водой. Другой, древнеиндийский, заключается в посыпании привидения  большим количеством толченого красного перца. Племя бубма, живущее в Южной Африке, отпугивает призраков громким боем в барабаны, представляющие собой обтянутые шкурой антилопы пустые бочки. Майя покрывали свое тело особыми татуировками, а чукчи, следуя магическому обряду, зарывались в снег с головой и громко повторяли: “Оленя вижу! Чум вижу! Сани вижу! Привидения не вижу!” Островитяне острова Мамбуту в Антантическом океане брали большой глиняный сосуд, смазанный соком резинового дерева, клали на его дно кокосовый орех, выжидали, пока привидение из любопытства не заглянет внутрь, и плотно заткнув сосуд, бросали его в океан...”

Через пару страниц Егор уступил место у компьютера Федору. Тот тоже стал было читать, но уже через полминуты отвлекся, включил стратегическую игру и стал колотить боевым топором гоблинов. Точнее гоблины колотили его своими боевыми топорами, потому что играл Федор неважно.

Внезапно раздался звонок в дверь. Это пришел Дон-Жуан. Выглядел он неважно: лицо бледное, а под глазами мешки.

— Где вы были все утро? — набросился он на них. — Я раз сто звонил!

— А что стряслось? — спросил Егор.

— Зайдите ко мне и посмотрите!

Через минуту Дон-Жуан продемонстрировал ребятам штык-нож времен первой мировой войны, глубоко, почти до середины лезвия вонзившийся в спинку его кровати рядом с подушкой.

— Я его даже вытащить не могу, а здесь, между прочим, рядом была моя голова. Еще бы тремя сантиметрами правее... — сказал он.

— А где он раньше был?

— Кто? Нож? На стене висел.

— Да, дела... Попроси дедушку снять со стены все оружие и запереть его где-нибудь. Все эти старинные мечи и кинжалы для Аттилы слишком больше искушение, — посоветовал Егор.

— Всё равно я больше не смогу здесь спать. Представляете, что я почувствовал, когда проснулся сегодня утром, а в спинке кровати торчит это... — пожаловался Дон-Жуан.

— Может дадим ему защитный скафандр? — Федор вопросительно покосился на брата. Тот кивнул.

— Какой еще скафандр? А ну колитесь! — потребовал Дон-Жуан.

Вскоре он уже деловито разглядывал скафандры, энергейзеры и ловушку.

— Похоже, ребята, вы с толком провели это утро! — сказал он.

 

— Итак, три охотника за привидениями уже есть! Это мы с Егором и Дон-Жуан, — сказал Федор, когда вечером вся “великолепная пятерка” собралась у Паши Колбасина, родители которого ушли в гости.

Разумеется, все, у кого они были, облачились в скафандры, якобы не для того, чтобы похвастаться, а для пользы дела. Дон-Жуан прихватил даже свой энергейзер, отчасти думая порисоваться перед Катей, отчасти допуская, что они встретят Аттилу, и теперь это грозное оружие лежало у него на коленях.

— А мы с Катей? Для нас скафандров нет? — уныло протянул Колбасин.

— На твой размер ни один скафандр не сойдется, так что не унывай! — утешил его Гений.

— И потом быть помощником охотника за привидениями тоже очень почетно! — заявил Федор.

— Крошка, теперь тебе не о чем волноваться! Теперь Аттила к тебе не сунется, — покровительственно сказал Кате Дон-Жуан. — Если хочешь, я буду ночью спать на диване в твоей комнате, и если он снова попробует заявиться...

— Спасибо, я буду иметь в виду, — улыбнувшись, поблагодарила Катя.

Неожиданно свет в комнате мигнул и погас.

— Снова пробки, — сказал Паша и, нашаривая стены, отправился к щитку.

— Не срабатывает. Кажется, это во всем подъезде! — донесся из коридора его голос. Внезапно послышался еще какой-то звук, потом грохот чего-то тяжелого и безумный вопль Колбасина.

Братья Лопатины и Дон-Жуан выскочили в коридор. При слабом, пробивавшемся из окна свете, они различили контуры упавшего шкафа, подмявшего под себя Пашу. Над шкафом и над Пашей, светясь в полумраке, висел огромный призрак Аттилы. В руках Аттила держал призрачный меч и раз за разом, устрашая Пашу, вонзал его Колбасину в грудь и в голову. Лицо призрака было перекошено яростью и казалось совершенно безумным.

— Я вспомнил, сегодня полнолуние! Оно дает привидению силу! — крикнул Егор.

В тот же миг Аттила поднял голову и, заметив новых противников, кинулся на них, занеся над головой меч. Одновременно ребят осыпало градом книг и валявшейся в коридоре обуви. Двери на кухню распахнуло словно от мощного сквозняка.

— Дон-Жуан, у тебя энергейзер! Стреляй! — крикнул Федор.

Только сейчас Дон-Жуан вспомнил об энергейзере и вскинул его, нашаривая предохранитель. Аттила заметил его движение и прямо в лицо Дон-Жуану понесся стул, и он почувствовал, что не успевает уклониться. Стул ударил его в лоб и сшиб с ног. Как Дон-Жуан потом понял, спасло его только автоматически захлопнувшееся забрало скафандра, после этого удара давшее длинную трещину.

Но сознания Дон-Жуан не потерял. Лежа на полу, он вскинул энергейзер и, наконец справившись с предохранителем, выстрелил прямо в грудь нависшему над ними призраку. Из спирали на конце энергейзера вырвался синеватый, похожий на молнию луч и заплясал вокруг привидения, все теснее смыкая круг. Аттила зарычал от ярости и стал вырываться. Синеватое свечение окутывало его со всех сторон, словно упавшая сверху сеть. Порой Аттиле удавалось огромным усилием прорвать его в одном каком-нибудь месте, то тотчас свечение залатывало брешь.

Аттила заметался, он пытался пройти сквозь стену то в одном, то в другом месте, но свечение не пускало, отбрасывая его от стены, как резиновый мяч. Но и луч энергейзера едва сдерживал Аттилу. То и дело сеть ослабевала, и тогда Дон-Жуану снова приходилось стрелять, чтобы поддержать ее. Он выпускал один заряд за другим. Рукоять энергейзера, накалилась настолько, что Дон-Жуан едва не вопил он боли.

— Где ловушка? У меня сейчас заряды кончатся! — закричал он, заметив, что зеленый диод на магазине начинает мигать.

— Ловушка у нас дома! Не взяли, ослы! — крикнул Федор и, проскочив мимо привидения, выскочил на лестницу. Слышно было, как спотыкаясь в темноте, он бежит по ступенькам. На одной из площадок Федор, видимо, даже упал и ушибся, потому что чертыхнулся, но сразу вскочив, кинулся дальше.

Но как Федор не спешил, он не успел. Заряды в энергейзере закончились секунд через двадцать. Вначале зажегся синий диод, почти сразу после него красный, а потом курок энергейзера защелкал уже вхолостую. Новых молний не было.

Ослабевшая энергетическая сеть порвалась сразу в нескольких местах. Аттиле с торжествующим ревом удалось вырваться. Бросив на ребят полный ненависти взгляд, он метнулся к стене, прошёл сквозь нее и исчез.

Когда примчался Федор, ловушка была уже не нужна, и Федору осталось только вместе с братом поднимать шкаф и вытаскивать порядком помятого, испуганного, но живого и невредимого Пашу.

— Ты цел? — спросил у него Гений.

— Сам не знаю. Он вонзал мне свой меч по рукоять! — Паша ощупал грудь и голову в тех местах, где их пронзало призрачное оружие.

— Наверное, он хотел свести тебя с ума и вселиться в твое тело, — сказал Егор.

— Я и так уже сошел с ума. Единственное, что меня спасет, это хороший кусок ветчины, — простонал Паша и побрел на кухню.

Федор взял у Дон-Жуана разряженный энергейзер.

— Эх ты, лопух, как ты стрелял! Заряды надо было экономить... — начал было ворчать он и вдруг ойкнул: — Как ты его держал? Он же раскаленный!

— Вот так и держал, — проворчал Дон-Жуан, подорачиваясь к нему спиной.

— Ну-ка покажи! Бедный! Тебе больно? — Катя подула на обожженые ладони Дон-Жуана, и это с лихвой возместило нашему герою всё, что он пережил.

— Энергейзеры действуют — и это хорошо. Но Аттилу мы все-таки упустили — и это плохо. Теперь он будет осторожнее, — сказал Гений.

Он некоторое время постоял в коридоре, рассматривая оставленные призраком разрушения, покачал головой и вслед за друзьями отправился в комнату.

 

 

О БЕДНОМ ГУСАРЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО...

 

Свет в подъезде удалось починить лишь к вечеру следующего дня. Оказалось, что все толстые изолированные провода в закрытом на замок щите-распределителе на первом этаже расплавлены, а потом словно выдраны с мясом и перепутаны. Пораженным электрикам пришлось заменять их на новые.

Гению удалось зарядить энергейзер и заклеить трещину в забрале шлема Дон-Жуана. Теперь “великолепная пятерка” была наготове. Где бы они не собирались, у них всегда имелись поблизости энергейзеры и ловушка, а кто-нибудь один постоянно был в скафандре.

Сложнее дело обстояло ночью. Если энергейзеры всегда можно было держать под рукой, а при большом желании, привыкнув к неудобству, и спать в скафандрах, то ловушка была всего одна и угадать, в какую квартиру ее ставить, было невозможно. Пришлось Егору спешно сооружать радионаушники с микрофонами, которые позволяли бы “великолепной пятерке” в любое время дня и ночи связаться друг с другом. Ловушка стояла на стуле у кровати Федора, и он готов был сразу схватить ее и мчаться на нужный этаж.

Но Аттила затаился. Никто не знал теперь, где он, и даже усовершенствованный Федором обнаружитель не мог его засечь.

— Странно, очень странно! Не нравится мне всё это! — говорил князь Багрятинский.

Он тоже пытался найти Аттилу, но не смог, хотя и утверждал, что призраки отлично умеют отыскивать друг друга и у них на это особое чутье. Итак, вождь гуннов куда-то исчез, и “великолепная пятерка” порой задумывалась, не решил ли он навсегда покинуть их район.

На второй день Егор навестил в больнице профессора Фантомова. Профессор, как всегда жизнерадостный, лежал в больнице под капельницей и от скуки играл с полтергейстом в шахматы.

— Одно плохо: приходится ему проигрывать, потому что если у него выиграть, он начинает швырять доску в стену и колотит стекла, — пожаловался профессор. Полтергейст конфузливо захихикал, стыдясь своей горячности.

Егор рассказал профессору о скафандрах и энергейзере.

— Значит, испытания прошли более или менее успешно? — просиял Фантомов. — Эх жаль, вы не успели включить ловушку!

— Как вы думаете, Аттила вернется? — спросил Егор.

— А осколки кувшина остались у вас? — в свою очередь спросил профессор.

— Да, они у Дон-Жуана. Мы склеили кувшин и снова поставили на витрину, чтобы его дед не заметил.

— Тогда вернется. Призраки всегда рано или поздно возвращаются к месту своего заточения. Скорее всего он и сейчас где-нибудь неподалеку. Жаль, я не в лучшей своей форме, — сказал Фантомов.

— А когда вас выписывают? — спросил Гений.

— Не раньше, чем через месяц, — ответила за профессора вошедшая в палату медсестра. — И вообще кто вам разрешил посещать больного? Разве вам неизвестно, что в реанимацию вход строго воспрещен?

Неожиданно медсестра заметила на полу осколки разбитого графина и опрокинутую тумбочку.

— Ну вот опять! Кто это сделал? — рассердилась она и, схватив Егора за рукав, буквально вытащила его из палаты.

— А я у него все-таки выиграл! Знай наших! — услышал он на прощание голос профессора Фантомова.

 

Если призрак Аттилы где-то затаился и выжидал, то призрак князя Багрятинского привязывался к “великолепной пятерке” все сильнее. Точнее привязывался он не ко всей пятерке, а к Кате...

Гусар появлялся обычно около полуночи, когда в квартире у Большаковых начинали бить часы. Часы были не заводные, а современные, на батарейках, но били исправно и громко. Обычно с их двенадцатым ударом в комнате у Кати прорисовывался призрак и негромко покашливал, извещая о своем присутствии.

— Неужели все привидения появляются в полночь? — спросила у него Катя.

— Сударыня, привидения могут появляться во сколько угодно, они ведь и днем никуда не исчезают, — галантно ответил гусар. — Появляться же в полночь нас заставляют приличия: есть такая старинная традиция.

Гусар бывал у Кати каждый вечер и просиживал у нее до утра. Девушка часто не выдерживала и засыпала, но даже во сне она продолжала ощущать на себе его взгляд. Впрочем, взгляд этот был не яростным и пожирающим, как у Аттилы, а добрым и немного грустным.

— Послушайте... Почему вы так на меня смотрите? — смущаясь, как-то спросила Катя.

— Видите ли, сударыня, порой вы очень похожи на нее, — после долгого молчания ответил гусар.

— На Ольгу Полонскую?

— Да. Особенно в полутьме, когда свет падает на вас сзади и кажется, что волосы загораются вокруг головы золотистым нимбом.

Шли дни. Постепенно девушка привыкла к гусару, к тому, что каждую ночь он сидит рядом и охраняет ее от Аттилы. Иногда, лежа с закрытыми глазами и притворяясь, будто спит, Катя незаметно смотрела на князя сквозь прищуренные веки и видела его умное доброе лицо и тлеющий табак в призрачной трубке. В такие минуты Катя ощущала, что в ее душе происходит нечто прежде неведомое ей. Долгое время Катя не могла понять, что это: жалость, нежность, уважение? Но вот наступил день когда, пролистав “Ромео и Джульетту”, девушка вдруг захлопнула книгу и сказала себе: “Это любовь!”

Итак, Катя влюбилась. Влюбилась в призрак князя Багрятинского. Влюбилась несмотря на то, что понимала, что у нее нет ни единого шанса. Призрак любит и всегда будет любить одну лишь Ольгу, а к ней он ходит потому, что она отдаленно напоминает ему его возлюбленную. Катя пробовала бороться со своим чувством, но ее решимости хватило только на день-на два, а потом она поняла, что проиграла схватку и любит гусара больше, чем прежде. Теперь каждый вечер она ждала его появления с огромным нетерпением, а дневное время, казалось ей, тянется бесконечно. Когда же князь приходил, Катя едва могла скрыть свою радость и старалась поддерживать с ним непринужденную светскую беседу. Для этого она стала даже учить французский язык, и князь хохотал, слушая ее смешное произношение.

Дон-Жуан ощущал, что с Катей что-то происходит: она стала рассеянной и избегала, как прежде, бывать в его обществе один на один. Он злился, терзался, ревновал, не зная толком к кому, писал песни, играл на гитаре и ощущал себя одиноким и покинутым.

Однажды вечером в ожидании гусара Катя решила надеть одно из самых красивых своих платьев, то самое, в котором она зимой играла в школьном спектакле Татьяну Ларину. Она надела платье, посмотрела на себя в зеркало и, жалея, что у нее короткие волосы, не такие, как у Татьяны, стала ждать. Отзвучал и десятый удар часов, и одиннадцатый, и двенадцатый, потом прошло еще полчаса и час, а князя Багрятинского не было. Догадка, что он не придет и не придет именно сегодня, когда она надела платье его эпохи, ужаснула девушку. Настолько ужаснула, что она позвонила Дон-Жуану среди ночи.

— У тебя его нет? — спросила она.

— Кого его? Ты о ком? — спросонья не понял Дон-Жуан.

— Извини, я просто подумала... Ладно, пока, — сказала Катя и повесила трубку.

На всякий случай она позвонила еще братьям Лопатиным, но трубку снял их отец, и девушка сразу нажала на отбой.

На другое утро Катя сразу побежала к Федору и Егору.

— С князем что-то случилось! — крикнула она с порога.

— Почему ты так решила? — спросил Федор.

— Он каждый вечер приходил, а вчера не пришёл.

— Подумаешь! Всего один вечер. Он вполне мог уйти. Подожди еще, — посоветовал Егор.

— Ты не понимаешь! Он не мог просто так уйти, не сказав мне! — покачала головой Катя. Она сама не знала почему, но у нее была в этом железная уверенность.

— Почему не мог? С каких пор он перед тобой отчитывается? — заинтересовался Федор.

— Он передо мной не отчитывается! — покраснев, крикнула Катя. — Но мне сердце подсказывает, что с ним что-то случилось. Так вы поможете мне или нет?

— Хорошо, не волнуйся! Конечно, поможем, — Егор взял свой обнаружитель и обошел с ним весь подъезд, но датчик так ни разу и не засветился, лишь на пятом этаже едва заметно моргнул и сразу погас. Подумав, Егор решил, что это остаточный уровень психоэнергии и не стоит придавать ему значения.

— Его нигде нет, — сказал он Кате.

Она поблагодарила, сославшись на дела, попрощалась и, лишь заперевшись в ванной и пустив воду, разрыдалась...

Прошёл день и ещё день, а гусар так и не объявился. Постепенно Катя немного успокоилась. “Наверное, он отправился странствовать. Он не может долго быть на одном месте. Сейчас он, наверное, летит высоко над землей, а вокруг него облака, облака, облака,” — думала девушка.

Аттила тоже не показывался, хотя порой обнаружитель привидений показывал поразительно мощные энергетические всплески. Всплески эти происходили обычно два раза в день: в полдень и в полночь.

— Это очень плохой знак. Скорее всего Аттила уже вселился в кого-то, поэтому и не появляется. Энергетические же всплески происходят, когда он на несколько секунд покидает тело, в которое вселился, — сказал профессор, когда Егор рассказал ему об этих случаях.

— А зачем он их покидает? — спросил Гений.

— Объяснений может быть много. Например, психическая энергия Аттилы пребывает в разделенном состоянии, допустим, если она контролирует несколько тел, а на эти секунды все части призрака собираются вместе.

— И как же нам теперь поступить? Мы не успеваем обнаружить призрака за эти секунды.

— Составьте список тех жильцов вашего подъезда, в которых он мог вселиться и проверьте их, — сказал профессор. — И еще один совет: охраняйте кувшин! Пока кувшин у вас, призрак время от времени будет к нему возвращаться. Но если он догадается похитить кувшин...

— Я понял, — кивнул Егор.

Вернувшись домой, Гений рассказал обо всём “великолепной пятерке”.

— А как мы узнаем, кого он поработил? — спросил Паша, переставая выковыривать изюм из белого батона.

— А что тут узнавать? И так ясно кого. Тебя! — и Федор, давясь от смеха, ткнул Пашу пальцем в грудь.

— Старика из 13-й квартиры надо обязательно проверить, — сказал Дон-Жуан. — Помните, когда он убегал, то потерял тапок? Мой дед увидел его и теперь утверждает, что это семнадцатый век.

— Тапок семнадцатого века? Что за чушь? — сказал Паша.

— Вот и я деду то же самое сказал, а дед мне стал показывать бисероплетение и рыбий зуб. Якобы именно так делали на заонежских промыслах в семнадцатом-восемнадцатом веках. Носок тапка украшен рыбьим зубом, а подошва кожаная и прошита бычьей жилой. Пришлось рассказать деду про старика из 13-й. Мы пошли относить ему тапок, только старик нам не открыл, — сообщил Дон-Жуан.

Гений придвинул к себе клавиатуру компьютера и напечатал список жильцов подъезда:

 

1 кв. — Поддувайлов 2 кв. — Влобышев 3 кв. — Чихун 4 кв. — Кузьма Хихикин 5 кв. — Гавкины 6 кв. — Ласточкин 7 кв. — Кисточчи

8 кв. — Марина Улыбышева 9 кв. — Штукины 10 кв. — мы 11 кв. — Головастов 12 кв. — Большаковы 13 кв. — странный старик 14 кв. — Колбасины

 

— Список большой. Проверить его целиком задача непростая, — сказал он. — Часть жильцов предлагаю сразу исключить. Вычеркиваем Большаковых, Штукиных, Колбасиных, Головастова, Ласточкина и нас с Федором. Пожалуй, Кисточчи, Поддувайлова с Маринкой Улыбышевой тоже можно вычеркнуть.

— Кисточчи рано вычеркивать. Он художник, а художники — люди странные. Бывает, души продают ради совершенства и все такое прочее. Для привидений они легкая добыча. И Поддувайлова тоже проверить надо, он музыкант, — сказал Дон-Жуан.

— И ты, между прочим, музыкант. Ладно, Поддувайлова и Кисточчи пока оставим, — согласился Егор, выделяя их имена курсивом. — Еще предложения есть?

— И Маринку Улыбышеву оставим! — вдруг неожиданно для себя ляпнул Паша.

— Почему это Маринку? А, я понял! Втрескался, так и скажи! — захохотал Федор.

— Дело не в моем чувстве, — обиженно возразил Паша. — Маринка легко поддается дурным влияниям. Вчера, например, ее привез домой какой-то парень на “Мицубиси-Паджеро”. Я как его в окно увидел, так сразу понял, что он дурак. А зачем, спрашивается, Маринке связываться с дураком? Это-то и подозрительно! Может быть, Аттила уже вселился в нее?

— А почему ты решил, что он дурак? — заинтересовалась Катя.

— Это по всему видно. И лицо у него дурацкое, и походка дурацкая, и одежда дурацкая.

— И машина дурацкая? — поинтересовался Федор.

— Машина идиотская! — сердито отбрил Паша.

— Ладно, так мы два часа будем спорить! Проверяй свою Маринку! — нетерпеливо сказал Гений, выделяя Улыбышеву курсивом. Он сохранил список в директории “TOP SECRET”, защищенной паролем, и прочитал:

— Вот кто у нас остался: Гавкины, Хихикин, Маринка, Кисточчи, Влобышев, Поддувайлов и странный старик из 13-й.

— Стоп-стоп! Ты еще Колбасина не назвал! Он тоже подозрительный! — насмешливо крикнул Федор.

— Почему? Чего ты  ко мне привязался? — заволновался Паша.

— Какой-то ты сегодня бледный, просто как вурдалак. И ешь ты как-то мало! Всего второй батон хлеба за час, да и тот, смотри, не доел, — заявил Федор.

— Кто бледный? Я? — Колбасин уставился на себя в зеркало. Похоже, бедняга и сам уже сомневался, не находится ли он под властью привидения.

Желая доказать самому себе, что это не так, он схватил руками батон и стартовал. Вскоре от батона осталась лишь маленькая изюминка, упавшая на ковер.

— Аппетит у меня прежний, значит, Аттила в меня не вселился! — с гордостью заявил он.

Пока Колбасин уминал батон, Дон-Жуан и Егор готовились бросать жребий. Они написали все фамилии на бумажках, высыпали их в старинный бражный кубок и, хорошенько встряхнув, поставили его на стол.

— Ну была ни была!

Первым жребий отважно потянул Федор. Он развернул бумажку и выяснил, что ему достался Кисточчи.

— Теперь я! — Колбасин запустил в кубок руку, схватил бумажку и вдруг радостно закричал:

— А у меня рука застряла!

— Разбей этот горшок и вытащи! — посоветовал Федор.

— Об твою голову! Это четырнадцатый век! — всполошился Дон-Жуан.

Наконец, зажав бумажку между пальцев, Паше удалось достать ее из чаши.

— Маринка Улыбышева! — прочитал он.

— Где? Не верю! — взвыл Федор, выхватывая у Колбасина бумажку. Он был абсолютно уверен, что как раз Маринка-то Паше не достанется. Но на жребии черным по белому было написано: “М.Улыбышева”.

— В очередной раз убеждаюсь, что дуракам везет, а если эти дураки еще и толстые, то им везет вдвойне, — проворчал Федор.

Паша отвернулся к окну, чтобы скрыть свое счастье. Он был уверен, что достал Маринку потому, что очень этого хотел, а когда чего-то очень хочешь, желание, как известно, материализовывается.

Дон-Жуан достал свой жребий, прочитал его и мрачно присвистнул.

— Кто у тебя? — спросил Егор.

— Гавкины и Влобышев! Сладкая парочка! Одни собак могут спустить, а второй если двинет, то без скорой помощи уже не встанешь, — ответил Дон-Жуан.

Егор тоже вытащил двойной жребий: Поддувайлова и Хихикина, а Кате, которая тянула последней, достался старик из квартиры № 13.

— Все запомнили свои объекты? — спросил Егор. — А теперь посмотрите сюда. Этот прибор я разработал сегодня ночью специально для проверки жильцов. Работает он безотказно, сложность только в том, что датчик срабатывает лишь на очень близком расстоянии, поэтому его нужно приложить к телу испытуемого. А теперь скажите мне, что вы видите?

Гений поднял лежащую на стуле газету и, взяв находившийся под ней предмет, показал его остальным. Колбасин тихо ойкнул, а Федор расхохотался.

— Ни фига себе! До такого мог додуматься только мой братец! — сказал он.

— А что тут такого? — пожал плечами Егор. — Главное для нас — не вызывать подозрений. Если мы будем ходить ко квартирам в скафандрах и с энергейзерами, Аттила сразу всполошится. Поэтому нужна маскировка.

В руках у Егора была надувная кувалда, такая, которую можно купить в цирке. Вдоль ее ручки проходил едва заметный провод, который вел к небольшому прибору.

— И что нужно делать этой кувалдой? Трескать проверяемых по лбу? — спросил Федор.

— Лучше не по лбу, а по макушке, — вполне серьезно ответил его брат. —  Макушка — один из главных источников психоэнергии. С внутренней стороны кувалды закреплен сканирующий датчик, который по проводу передает сигнал на основной блок. Сам блок можно спрятать в карман или повесить на ремень. Запомните, если стрелка останется на месте, значит, с обследуемым всё в порядке. Если немного отклонится, тоже ничего страшного — значит, человек слека с присвистом. Если же стрелку зашкалит, будьте осторожны — значит перед вами вселившийся Аттила.

— И если мы найдем Аттилу, тогда что делать? — спросила Катя.

— Я всю продумал. Площадкой выше будет прятаться Федор с энергейзером, с ловушкой и в скафандре. Вам достаточно будет крикнуть, и он придет на помощь.

— Всё это просто замечательно, — недовольно сказал Дон-Жуан. — Мне только одно не ясно: почему для того, чтобы замаскировать датчик, тебе потребовалось выбирать именно кувалду?

— Да так, как-то ничего другого в голову не пришло. Я решил, что это будет смешно, и ни у кого не вызовет подозрений, — объяснил Гений.

— Да уж, могу себе представить, как это будет смешно. Просто животики надорвешь, — проворчал Дон-Жуан, представив, как с кувалдой в руках он будет звонить в дверь Гавкиным и Влобышеву.

— Ладно, приступим! Федор, надевай скафандр! Я покажу, как пользоваться прибором, — сказал Егор.

Подождав, пока брат облачится в скафандр, возьмет ловушку и энергейзер, Гений пристегнул к поясу датчик биоактивности, взял кувалду и отправился звонить в квартиру № 1, из-за дверей которой доносились звуки трубы. Поддувайлов играл обычно очень громко, а, когда играешь громко, звонок в дверь услышать невозможно, поэтому Егору пришлось прослушать несколько призведений прежде, чем трубач сделал паузу, услышал звонок и открыл.

— Здравствуйте, Глеб Глебыч! — громко поздоровался с ним Гений.

— Привет, — кисло ответил Поддувайлов. — Чего тебе? Хотя дай я сам догадаюсь. Кому-то из этих варваров, напрочь лишенных чувства прекрасного, надоела хорошая музыка и тебя прислали попросить меня заглохнуть? Но пусть не надеятся — искусство бессмертно!

— Нет, Глеб Глебыч, не угадали! Вы играете чем громче, тем замечательнее! — польстил ему Егор. — Я вот по какому вопросу. Мы с ребятами поспорили, сколько... э-э... симфоний у Бетховена. Вот и решили у вас спросить, как у специалиста.

Поддувайлов наморщил лоб.

— Я сейчас точно не помню, но во всяком случае пять симфоний у него точно имеется, — сказал он.

— Большое спасибо! Я так и думал, — Егор повернулся, чтобы уйти, но вдруг воскликнул: — Ой, у вас на голове муха сидит!

Он размахнулся кувалдой и огрел Поддувайлова по макушке. Тот сперва отшатнулся, а потом посмотрел на Егора как на круглого идиота, которому уже ничего не поможет.

— Ну как, прибил? — спросил трубач с бесконечным терпением.

— Нет, улетела, — отвечал Гений.

Поддувайлов покрутил пальцем у виска и захлопнул дверь.

Егор перевел дыхание и посмотрел на датчик, стрелка которого осталась абсолютно неподвижной. С площадки, олицетворяя собой немой вопрос, высунулись головы Федора и Дон-Жуана.

— С Поддувайловым всё хоккей. Аттилой здесь и не пахнет, — сказал Егор. — Следующий на очереди жилец квартиры № 2 — Влобышев. Кто вытащил Влобышева?

— Я! — уныло сказал Дон-Жуан, забирая у него кувалду.

Он представил здоровенного мрачного штангиста, и настороение у него резко пошло вниз, как вдруг спасительная мысль осенила его. Крикнув: “Я сейчас вернусь!”, Дон-Жуан быстро побежал вверх по лестнице.

— Ты куда? Струсил, что ли? — крикнул ему вслед Федор.

Но Дон-Жуан уже не слышал его. Добежав до дверей квартиры № 4, как всегда незапертных, он толкнул их и вошел в коридор. Из комнаты остряка Кузьмы Хихикина доносилось монотонное бормотание. Дон-Жуану это показалось подозрительным. Он подкрался к дверям и заглянул в щель. На диване сидел Кузьма Хихикин. Сжимая ладонями виски, он раскачивался взад-вперед и что-то беспрестанно бормотал. Дон-Жуан вслушался и разобрал слова:

— ... Лежат два червяка на дороге и спорят. “Тебя первого раздавят!” — “Нет, тебя!” — “Тебя!” — “Нет, тебя”. — “Тебя-я-я-я!” — “Ну вот, я же говорил, что тебя-я-я-я!”

“Так вот в чем дело! Он разучивает анекдоты из сборника!” — осенило Дон-Жуана, и он едва не расхохотался. Вот значит откуда Хихикин черпал свои остроты!

Решив, что стоять в коридоре дольше не имеет смысла, Дон-Жуан постучал и заглянул в комнату. Хихикин поспешно захлопнул книжку и сунул ее под подушку.

— Чего тебе? — спросил он. — Не видишь, человек к лекциям готовится?

Впрочем уже через секунду Хихикин заметил в руках у Штукина-младшего кувалду и заинтересованно спросил:

— А эта фигня откуда? Из цирка?

— Нет, не из цирка. Это дуромер, последнее чудо техники, — сказал Дон-Жуан.

— Какой еще дуромер? — подозрительно спросил Хихикин.

— Измеритель мозговой активности. Стопроцентно определяет, кто умный, а кто дурак... — и Дон-Жуан постучал себя пальцем по лбу.

— Врешь! Нет такого прибора! — не очень уверенно сказал Хихикин. Он отобрал у Дон-Жуана кувалду и, заметив провод, снял у мальчика с пояса датчик.

— Ишь ты, действительно дуромер! А я думал, ты меня прикалываешь! И как эта штука работает? — спросил Кузьма.

— Запросто! Стукни меня кувалдой по макушке. Видишь, стрелка на месте? Значит, со мной все в норме. Я нормальный, так сказать, среднестатический человек. Ничего особенного. Вот если стрелка переместится — значит, личность незаурядная, талант или гений.

— Гм... — произнес Хихикин, изучая стрелку. — Гм... Ну-ка попробуем...

И он опасливо дотронулся кувалдой до своего лба.

— У! — обрадовался Хихикин. — Стрелка дергается! Я гений!

Дон-Жуан напрягся. “Неужели Хихикин?” — подумал он, бросая быстрый взгляд на датчик. Но стрелка сместилась только на одно деление. Это всего лишь означало, что Хихикин слегка с присвистом. Впрочем, об этом можно было догадаться и раньше.

— Классная штука! Надо еще кого-нибудь проверить! — завопил Кузьма. — Ты мне одолжишь на время свой дуромер?

— Само собой! — кивнул Дон-Жуан, которого такой расклад вполне устраивал. Он и отправился к Хихикину именно потому, что был уверен: тот обязательно клюнет.

Спускаясь по лестнице рядом с Хихикиным, Дон-Жуан бросил торжествующий взгляд на стоящих на площадке ребят. Гений одобряюще показал большой палец. Федор, чтобы не демонстрировать любопытному Кузьме свой скафандр, прятался пока у почтовых ящиков.

Первым Кузьма помчался к своему приятелю Влобышеву. После звонка в квартире словно завозился медведь, и к двери направились тяжелые шаги.

Кузьма, похрюкивая от предвкушения, подождал, пока Влобышев, красный от жары, с поросшим густой шерстью огромным брюхом, откроет дверь и огрел его по лбу надувной кувалдой.

— Ты чего, Кузьма, заболел? — прорычал  штангист, сгребая его своей ручищей за шиворот и отрывая от пола.

— Проверка интеллекта! — заявил Хихикин, болтаясь в воздухе. — Смотри, стрелка даже не шелохнулась.

— И чего это значит? — подозрительно спросил Влобышев.

Кузьма замялся.

— Ну это того... мм-м... э-э...

— Это значит, что вы хороший штангист. Вас ничего не отвлекает от спорта, — пришел к нему на помощь Дон-Жуан.

— Я и так знаю, что я хороший штангист, — проворчал Влобышев и, разжимая свою огромную ручищу, спросил: — Кузьма, пиво будешь?

— Буду! — воспрял Хихикин.

— Вот и отлично. Тогда иди и покупай. Потом мне принесешь, я тоже буду, — гоготнул штангист.

— В другой раз куплю, — сразу завял Кузьма. — Сейчас я хочу остальных проверить.

— Валяй, проверяй! И не забудь про пиво!  — кивнул Влобышев, скрываясь в квартире.

— С этим вроде все выяснили. Теперь к кому пойдем? — спросил Хихикин, поворачиваясь к Дон-Жуану.

— К Чихун! — ответил тот.

Кузьма поморщился. Связываться с Анной Яковлевной ему не хотелось, но искушение уличить ее в том, что она дебилка, тоже было велико.

— Ладно, пошли к Чихун! — согласился он.

Добравшись до квартиры № 3, Хихикин решительно позвонил в дверь.

— Кто там? — немедленно откликнулась Анна Яковлевна, давно уже дежурившая у глазка.

— Это я, Кузьма! — пробасил Хихикин.

— А рядом с тобой кто?

— Сережка, археолога внук!

— Я и сама вижу, что Сережка. Я слава богу не слепая! Курсы девушек-снайперов в войну закончила. А в руках у тебя что? — продолжала допытываться Чихун.

— Гы... — засмущался Кузьма. — Кувалда!

— А зачем?

— Э-э... Да так просто.

— Знаю, я твое “да так просто”. Я открою, а ты меня кувалдой по башке шарах! Что я, не угадала, что ли? — пискляво ответила Чихун, приоткрывая дверь на цепочку.

— Ну, почти угадали! — уныло признал Хихикин. — Но не в том смысле, как вы думаете!

— Ага, сам признался! Караул, люди добрые! — заголосила старушка.

— Тише, людей не пугайте! Это не кувалда, а дуромер! — объяснил Хихикин. — Мы хотим измерить вашу дурь!

Сообразив, что сказал что-то не то, остряк закрыл себе рот ладонью.

— Дурь мою измерить хочешь? — взвилась Чихун. — Да только я не такая дура, чтобы вам открывать. Ишь ты, какой нашелся: кувалдой меня ударить хочет! Да я сейчас в милицию позвоню! Скажу им, что вы на меня с топором покушались!

— Все вы врете! Не с топором, а с кувалдой! — возразил Хихикин.

— Ага, сам признался! Вы слышали, люди добрые? Он сам признался, что хотел меня убить! Караул! — повысила голос Анна Яковлевна.

Поняв, что напрасно связались со старухой, Хихикин с Дон-Жуаном поспешили ретироваться, но ее возмущенный голос долго еще летел им вслед.

— С Чихун накрылось. Ну и ладно, чего ее проверять? И так видно, что дура, — кисло сказал Хихикин.

— Ну что, пойдем теперь к Гавкиным? — предложил Дон-Жуан, помнивший, кто ему выпал по жребию.

— Чего-то мне неохота к Гавкиным! — отказался Кузьма. — Я с ними однажды уже дошутился. Поймал кошку, к их двери принес и ящиком накрыл. А сам позвонил и за изгибом лестницы спрятался. Ну думаю, потеха будет. Гавкины выглянули: смотрят ящик. Гавкин хотел открыть, а жена как завизжит: “Не трогай, это бомба! Давай саперов вызывать!” Тут их бультерьерчики выбегают и сразу к коробке. Кошка выскочила и деру. Я думал, собаки за ней погонятся, а они меня учуяли и ко мне! Я перепугался — шутка ли: четыре бультерьера — вскочил на подоконник и стою, а они внизу слюной кипят, ко мне прыгают. Короче, с этого дня у меня на собак аллергия. Стоит мне собаку увидеть, всё равно какой породы, хоть болонку, — у меня вся кожа красными пупырышками покрывается. Со мной из-за этого даже девушки знакомится перестали. Собак-то на улицах много.

— А к кому мы тогда пойдем? — разочарованно спросил Дон-Жуан.

— Пошли к Кисточчи! Вот, кстати, его дверь, — сказал Хихикин и позвонил.

У открывшего художника-авангардиста в руках была кисть, а из его комнаты доносились звуки тяжелого рока.

— Привет! — сказал он, ничуть не удивившись. — Проходите в комнату. Только не смущайтесь — у меня натурщица.

Забыв про кувалду, Хихикин шмыгнул в комнату и почти сразу оттуда донесся его разочарованный вздох. Натурщица оказалась молоденькой, очень робкой девушкой, еще до появления Хихикина накинувшей на себя одеяло. Увидев девушку, Хихикин выпятил грудь, надул щеки и напустил на себя вид утомленного женщинами красавца.

— Приятно с вами познакомиться. Кузьма, — представился он.

— Нина, — тихо пропищала девушка.

— У вас очень интересная профессия. Наверное, с детства к ней стремились? — продолжал умничать Хихикин, прохаживаясь по комнате и задевая макушкой люстру.

— Я не профессиональная натурщица, меня попросили, — снова пропищала девушка.

— Вот как. Это похвально. А, позвольте спросить, для какой картины вы сейчас позировали?

— “Купающаяся нимфа”. Такой, брат, сюжет, такой сюжет! Одни краски чего стоят! — ответил за девушку Кисточчи.

— Ну-ка посмотрим на краски! — снова заинтересовавшись, Хихикин подскочил к мольберту. Почти сразу лицо его разочарованно вытянулось, и он спросил:

— А нимфа-то где? Здесь одно какое-то болото.

— А нимфа нырнула! Ха-ха! Правда, смешно? Человек подходит, чтобы взглянуть на купающуюся нимфу, а ее нету... она нырнула! — Кисточчи и девушка засмеялись.

— Дурацкая шутка. Идиотская. Над самым святым, — мрачно сказал Хихикин.

— Не нравится — не смейся, — обиделся художник. — Зачем ты вообще пришел, если тебе мои картины не нравятся?

— На дуромере тебя проверить. Хотя я и так уже вижу, что результат удручающий, — сказал Хихикин и с удовольствием огрел художника кувалдой по макушке.

Стрелка шевельнулась, однако меньше, чем у Хихикина.

— Эх ты, дурачок! А теперь смотри, как у меня! — хвастливо заявил Хихикин и на глазах девушки два или три раза хлопнул себя кувалдой по лбу. — Видите, как стрелка прыгает? Это значит, я гений. Во всех отношениях незаурядная личность.

Взгляды девушки и художника выразили сомнение. Гордо попрощавшись и сунув Кисточчи для пожатия два пальца, Хихикин направился к двери.

— Ассистент, за мной! — крикнул он.

Дон-Жуан вначале не понял, кого он имеет  виду, но потом сообразил, что его. “Ну и дела! Понизили больше некуда!” — уныло подумал он и, пожав плечами, поплелся за Хихикиным.

У дверей Кисточчи их ждал Паша Колбасин. Неизвестно когда он успел переодеться и теперь на нем была белая майка с надписью: “Я вас люблю!”

— К Маринке еще не ходили? — озабоченно спросил Паша.

— Нет еще, — сказал Дон-Жуан.

— Уф, а я боялся, что опоздал. К Маринке я вместо тебя пойду.

— Иди, — согласился Дон-Жуан, и Паша помчался за Хихикиным.

Перед маринкиными дверями оба — и остряк, и его юный спутник —  замешкались, приводя себя в порядок. Хихикин разгладит ладонью свои вечно спутанные вихры, а Паша попытался изо всех сил выпрямиться, чтобы не казаться слишком маленьким рядом с этим великаном.

Хихикин глубоко вздохнул, растянул рот в напряженной улыбке и позвонил, а Паша вдруг подумал, что на самом деле остряк-самоучка не так уж и уверен в себе. Более того, внимания женского пола ему явно не достает.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Это я... кгхм... Кузьма... кгхм... — откашлялся Хихикин.

— Привет, Кузьма!.. Ого, просто боб и соломинка! — засмеялась Маринка, открывая дверь. Действительно, толстый невысокий Паша был похож на боб, а длинный тощий Хихикин на соломинку.

Впустив их, Маринка вернулась к зеркалу. Она собиралась куда-то и теперь накладывала макияж. Ее длинные завитые волосы падали на плечи светлорусым водопадом. Да и не только волосы, вся Маринка была так прекрасна, что у Паши перехватило дыхание. У Хихикина, видимо, тоже.

На трюмо рядом с зеркалом стоял огромный букет роз — штук наверное двадцать пять или двадцать семь. Паша вспомнил свои куцые гвоздики, и ему стало грустно. “Наверное, это тот идиот на “Паджеро”, — подумал он.

— Ты... того... сегодня вечером что-нибудь делаешь? — наконец отважился произнести Хихикин.

Маринка улыбнулась.

— Делаю, но не с тобой. У меня свидание, — сказала она.

— Да, э-э... Ну я просто так спросил, — огорчился Хихикин. — Хочешь анекдот?

— Хочу, если он не про червяков на дороге, — сказала Маринка.

— Откуда ты знаешь, что я именно его хочу рассказать? — поразился Хихикин.

— Оставь всякую надежду, Хихикин. Тебе при всем желании меня не удивить, — Маринка взяла духи и коснулась стеклянной палочкой ямок под ушами и волос.

— А вот и нет, удивлю! — с отчаянием в голосе сказал Хихикин. — Видишь эту штуку? Думаешь, это кувалда? На самом деле это дуромер.

— Думаешь, я в этом сомневалась? В двадцать шесть лет бегать с надувной кувалдой — это уже о многом говорит, — снисходительно сказала Улыбышева.

Маринка разговаривала с ними, а сама смотрела на свое отражение в зеркале, явно убежденная, что ничего более красивого в комнате всё равно не найти. Изредка она придавала своему лицу какое-нибудь новое выражение и вглядывалась в зеркало еще пристальнее, словно прикидывая, идёт ли оно ей, это выражение или не идет.

— Всё! Мое терпение истощилось! Прощайся с жизнью! — с театральной интонацией произнес Хихикин и огрел Маринку надувной кувалдой по макушке.

Стрелка прибора дрогнула и слегка сместилась, но в правую, а в левую сторону. “Что бы это значило? — задумался Паша. — Может, она порабощена привидением? Хотя нет, не похоже. Тогда бы стрелка сместилась не влево, а вправо и ее зашкалило бы в красный сектор.”

Маринка недовольно оглянулась на Хихикина и поправила прическу.

— Брысь отсюда! — сказала она. — Справки в детский сад выдают в другом месте!

Хихикин и Паша Колбасин понуро двинулись к двери, но Маринка, изогнувшись, поймала Пашу за локоть.

— Погоди-ка! Это ты мне письма пишешь? Я тут тебе недавно ответ написала. На держи! — она открыла один из ящиков и протянула Паше большой конверт.

Колбасин жадно схватил конверт и прижал его к груди. Сердце забилось взволнованно и радостно. Конверт был тяжеленный. Похоже было, что Маринка написала ему в ответ целый роман. Паша уже предвкушал, как будет это все читать, но его ожидало огромное разочарование. В толстом конверте он нашел свои собственные письма, исчерканные красной ручкой, с исправленными грамматическими ошибками.

Маринкин же ответ состоял всего из одного предложения и был написан с обратной стороны конверта: “Безграмотно! 3/2-!”

В тот момент, когда Паша это прочитал, он почувствовал себя как лебедь, которому притаившийся браконьер выстрелил в сердце зарядом картечи.

 

 

ПСЫ АТИЛЛЫ

 

— С меня хватит. Баста! Держи свой дуромер!

Непризнанный гений и непризнанный король юмора, Хихикин сунул кувалду Паше, бросил ему датчик и, сунув руки в карманы, стал спускаться по лестнице. Встреча с Маринкой привела его в дурное расположение духа. Похоже, сегодня Маринка Улыбышева, сама того не подозревая, нанесла тяжелые сердечные раны двум рядовым из армии своих поклонников.

Волоча за собой кувалду, Паша подошел к дожидавшимся его ребятам.

— Ну как? — спросил Федор.

Он догадался набросить на свой скафандр старый отцовский плащ с капюшоном, и теперь выглядел, хотя и нелепо, но внимания не привлекал.

— Да вроде пусто, — сказал Паша. — Но стрелка почему-то отклонилась влево. Это ничего?

— Ничего, — кивнул Егор. — Но это значит, что у Маринки мозговая активность ниже нормы. Только и всего.

— Другими словами, твоя Маринка — дура! — сказал Федор.

Паша глубоко вздохнул. “Все равно я ее люблю,” — подумал он.

— Кто еще остался? — спросила Катя. Она грустно смотрела в окно и думала о своем гусаре.

— Гавкины и старик из 13-й, — сказал Дон-Жуан.

— Самые трудные орешки. К Гавкиным не сунешься, а старик к себе и на порог никого не пускает, — заметил Паша.

— К старику пойду я. Спрошу не надо ли в магазин сходить или еще чего. Одним словом, придумаю что-нибудь, — уверенно сказала Катя.

— А к Гавкиным, выходит, мне идти? — вздохнул Дон-Жуан.

— Кто виноват, что они тебе выпали по жребию? — лицемерно посочувствовал Федор.

— Хорошо, я пойду, — Дон-Жуан забрал у него кувалду.

— В самом деле пойдешь? — удивился Федор.

— Тебе этого не понять. Я недавно прочитал у Монтеня, что человек должен заставлять себя переступать через “не хочу”. Когда человек сам, без принуждения, делает то, чего ему не хочется, в эти мгновения и развивается воля.

— Ну давай-давай, развивай волю. Я буду рядом. Если что, подстрахую тебя! — пообещал Федор.

Дон-Жуан подошел к квартире № 5  и, глубоко вдохнув, нажал на кнопку звонка. Двери Гавкиных напоминали крепостные ворота. Внутри железные, снаружи они были обиты искусственной кожей, а на уровне груди звонившего находился громадный глазок-перископ, позволявший владельцам квартиры видеть все, что происходит на площадке.

Не успел звонок пропасть в недрах квартиры, как послышалось низкое рычание, означавшее, что гавкинские бультерьеры собрались встречать незваного гостя.

— Великанша, Годзилла, Миссис Дракула, Вампирша, назад! Пропустите мамочку к дверям! Посмотрим, кто пришел к нам в гости, — услышал Дон-Жуан голос хозяйки дома.

Дон-Жуан переступил с ноги на ногу, оценивая расстояние до ближайшей лестницы. Если что, бежать придется туда. Ну и клички же у этих собачек! От одних имен дрожь пробирает.

Гавкина выглянула на площадку. В приоткрытую дверь сразу высунулись две собачьи морды, смахивающие на свиные. Чувствовалось, что этих двух бультерьеров сзади подпирают еще два, потому что то и дело одна из морд исчезала, а на ее место сразу высовывалась другая.

— А, это ты! Чего тебе надо? — подозрительно спросила Гавкина.

— Э-э... видите ли... — замялся Дон-Жуан. — Я был в цирке и купил там вот эту кувалду. Она надувная. Вот смотрите, бьешь ей по лбу и совсем не больно.

И демонстрируя это, Дон-Жуан вначале ударил по лбу себя, а затем Гавкину. Затем он бросил беглый взгляд на прибор. Стрелка оставалась на месте.

— Что за дурацкие шутки? — нахмурилась Гавкина. Маленькая, белобровая, с глазками в кучку она походила на лисицу.

Одна из собак просунула морду дальше остальных. Ее вислые губы поползли кверху, обнажив короткие крепкие клыки.

— Назад, Миссис Дракула! Не смей бросаться! — скомандовала хозяйка, хватая ее за загривок. Собака неохотно послушалась и отступила, зато заволновались другие.

— Кто там еще пришел? — раздался грозный голос, и, отстранив жену, из-за дверей выглянул сам Гавкин.

— Да так, ничего, — Дон-Жуан заставил себя широко улыбнуться. — Вот кувалду показываю. Смотрите, как смешно! С виду настоящая, а на самом деле надувная. Стукаешь, а не больно!

И он легонько шлепнул кувалдой по лбу Гавкина.

Гавкин нахмурился и верхняя губа у него поползла кверху, как у его псов.

— Тебе что, жить надоело? Это ты мне дверь в прошлом месяце краской изрисовал? Отвечай!

— Я? Ничего подобного! — возмутился Дон-Жуан. Он взглянул на прибор и с облегчением убедился, что стрелка не шелохнулась.

— Ладно, катись отсюда. Увижу еще раз, собак спущу. Всё ясно? — Гавкин хотел захлопнуть двери, но тут внезапно случилось то, чего и он сам не ожидал.

В тот миг, когда Дон-Жуан, собираясь уже уходить, случайно встретился с одним из псов взглядом, пес зарычал как-то по-особому, а потом бультерьеры все разом бросились на незакрытую дверь, вырвались на площадку и бросились на юношу.

— Великанша, Годзилла, назад! Миссис Дракула, Вампирша, стоять кому говорю! — испуганно взвизгнула Гавкина.

Но псы ее не слушались. В их маленьких глазках светился какой-то особый целеустремленный и злобный огонь.

— Назад! Команды не было! — рассерженный Гавкин попытался преградить псам дорогу, но этим он смог дать Дон-Жуану лишь несколько секунд форы.

Не теряя времени, тот развернулся и метнулся вверх на лестнице, перескакивая через три ступеньки. Псы мчались следом, отстав всего на десяток ступенек. Хорошо еще, что Дон-Жуан был профессионалом по лестничному бегу, иначе ему пришлось бы плохо.

На одной из ступенек у него подвернулась нога, и он упал. Вскакивая, Дон-Жуан потерял драгоценные секунды. Когда первый из псов почти настиг его, он, не задумываясь, ударил его надувной кувалдой. Пес от неожиданности отпрянул и вцепился в кувалду зубами, а Дон-Жуан сразу помчался дальше. Уже на бегу он зачем-то взглянул на датчик, от которого оторвался провод, и увидел, что стрелку буквально зашкалило в правую часть сектора. Она показывала такой высокий уровень потусторонней активности, что, далеко запрыгнув за деления, уперлась в ограничитель.

В стрессовых ситуациях человек начинает думать быстро.

— Это Аттила! В собаках Аттила! Федор, стреляй! — крикнул Дон-Жуан.

Ему навстречу по лестнице уже бежал замешкавшийся Федор с энергейзером. Он пропустил Дон-Жуана мимо себя и преградил собакам путь.

Одна из собак вцепилась Федору в полу плаща, другая — в ногу, но её зубы натолкнулись на скафандр. Федор стал было отталкивать ее дулом, но Дон-Жуан снова крикнул: “Стреляй!”

Федор нажал на курок. Вырвавшаеся из энергейзера молния ударила в первую из собак и окутала ее. Сразу же после этого раздался дикий яростный вопль, совсем не похожий на обычный собачий вой.

От неожиданности Федор отпустил курок. В тот же миг сильный удар в грудь отбросил его на несколько метров и ударил о стену. Не будь на нем скафандра, он такого удара вполне можно было лишиться чувств. Включилась предельная защита, и Федор, как черепаха, забарахтался на полу, продолжая палить из энергейзера, хотя из-за неудачного угла падения, его лучи проходили теперь выше, чем нужно. Но все же Федор сумел взять нужный прицел. Теперь он палил, не останавливаясь. Бультерьеры упали на ступеньки, как тряпочные куклы. Из каждого из них вырвалось небольшое туманное облако, и собравшись вместе, с усилием метнулось к стене, на ходу принимая знакомые очертания повелителя гуннов.

Аттила с усилием прошел сквозь стену и скрылся. Только тогда Федор перестал стрелять. Он увидел, как бультерьеры с жалобным визгом поднялись и, пошатываясь, недоуменно заскулили. Они явно не понимали, что с ними и где они. К ним подбежала запыхавшаяся Гавкина:

— Девочки, что на вас нашло? Великанша, Годзилла, Миссис Дракула, Вампирша! Идите к мамочке, мамочка наденет на вас поводки. Почему вы рычите на мамочку, а ну перестаньте!

Гавкина надела на собак поводки и увела их, на прощанье бросив на Федора и на Дон-Жуана далекий от восхищения взгляд.

На лестницу выбежали Паша, Егор и Катя. Они бросились к Федору и помогли ему встать.

— Распустили тут собак! Ну как вы, живы? — с беспокойством спросил Паша.

— Собаки здесь не причем. Это был Аттила, — сказал Федор.

— Аттила? Ты не ошибаешься? — Егор взглянул на брата.

— Я тоже видел, — подтвердил Дон-Жуан.

— Эй, опять не повезло! Я был от него слишком далеко: луч не доставал и ловушка не могла включиться, потому что я на ней лежал, — удрученно сказал Федор.

Катя спустилась по лестнице и подобрала прокушенную кувалду с зашкалившим датчиком. Гений взглянул на него и присвистнул:

— Ну и силища! Смотрите, на каком уровне психоэнергия! Даже делений не хватило!

— А как он меня отшвырнул, ты видел? В меня словно “КаМаз” врезался, — проворчал Федор, ощупывая свои бока.

Обсуждая только что произошедшее, ребята отправились к Дон-Жуану.

— Раз Аттила был в собаках, к старику из квартиры № 13 можно теперь не ходить, — сказал Дон-Жуан.

— Всё равно я пойду! — упрямо заявила девушка, которой не понравилось, что за нее принимают решения. — Раз Аттила смог быть одновременно в нескольких собаках, он вполне может оказаться и в старике. Но даже если его там нет, этот старик совсем не простой. Он многое сможет рассказать, если, конечно, захочет.

— Если ты идешь, тогда и я с тобой! — предложил Дон-Жуан.

— Нет, я одна, — отказалась Катя. — Ведь я его соседка, а не ты. И потом ко мне он относится немного лучше, чем к остальным.

— Откуда ты знаешь? Он же с тобой никогда не разговаривал, — удивился Паша.

— Мне так почему-то кажется, — уклончиво ответила Катя. — Однажды я встретила его на лестнице, и он посмотрел на меня как-то по-хорошему. Вернее не то, чтобы совсем по-хорошему, но вполне по-человечески. В общем, к старику пойду я одна.

— На всякий случай я тебя подстрахую. Выйду на балкон в твоей квартире и, если ты крикнешь, перелезу к старику, — вызвался Дон-Жуан.

— Лучше не надо. Еще грохнешься и пользы не будет ни мне, ни тебе,  — отказалась Катя.

— Держи датчик. На этот раз придется обойтись без кувалды, — Егор осторожно распорол резину ножницами и извлек небольшой, не крупнее двух спичечных коробков датчик из прозрачной пластмассы, внутри которого видны были микросхемы и радиореле.

— Главное, дотронься им до старика! — напутствовал он Катю.

 

 

НАКАЗАННЫЙ ВЕЧНОСТЬЮ

 

Ощущая странное волнение и беспокойство, Катя Большакова подошла к двери квартиры № 13. Цифра на двери перекосилась и от этого была больше похожа не на привычное число, а на древний иероглифический знак.

Оторванный звонок висел на проводе, и Катя постучала. Почти сразу она услышала в коридоре шаркающие шаги. Послышался звук откидываемой цепочки и отпираемого замка. Замок лязгал и скрипел — чувствовалось, что он очень стар, так же стар, как и дом, а отпирают его очень редко.

Открыв дверь, старик остановился в проеме, и Катя увидела его сморщенное лицо с крючковатым носом и острым подбородком. Лицо это, покрытое восковой бледностью, вполне могло бы сойти за лицо мертвеца, если бы не глаза, внимательные и настороженные. Эти глаза пристально уставились на Катю, и девушке почудилось в них лукавство, будто старик уже заранее знал, зачем она пришла.

— Добрый день! — Катя заставила себя улыбнуться. — Вы меня узнали? Я ваша соседка. Вот пришла спросить, не нужно ли вам в магазин сходить?

Тонкие губы старика сморщились в усмешке. Ни слова не сказав, старик повернулся к Кате спиной и зашаркал прочь. Девушка в замешательстве осталась стоять у дверей. Она не знала, что это означает: требование уйти или приглашение следовать за ним. Но по тому, что двери старик оставил открытыми, Катя заключила, что это все-таки приглашение. Девушка перевела дыхание, словно в бассейне перед прыжком с вышки, и шагнула в квартиру.

Коридор был узким, грязным, с отвисшими обоями. Чувствовалось, что здесь уже много десятилетий никто не убирался. На вешалке висели меховые шубы — енотовая и волчья, похожие на те, что показывают в фильмах про девятнадцатый век. От времени мех на шубах местами вылез, и от них пахло плесенью. Рядом на вешалке болтался большой черный зонт с рукоятью в форме бородатой головы.

Сворачивая налево, коридор шел в кухню, в которой с потолка свисали пучки сушеных трав. Пока Катя озиралась, входная дверь захлопнулась и послышался звук поворачиваемого ключа. Это снова был старик, непостижимым образом проскользнувший мимо девушки и очутившийся у входной двери. Катя поняла, что теперь она заперта вдвоем со стариком, и ей стало жутко.

Она едва сдержалась, чтобы не броситься к дверям, но старик вновь возник рядом и поманил ее за собой в комнату. Катя замерла на пороге. Ей почудилось, что она попала в лабораторию средневекового алхимика. В шкафах, а также на столах, на подоконниках, на полу стояли стеклянные и медные сосуды, в которых кипели и едко клубились какие-то вонючие жидкости. От пола к потололку, подвешенный к деревянной опоре, вился длинный змеевик, а рядом, в тазу вымачивались травы. В большой бутыли плавала заспиртованная кобра, а справа, нанизанные на кожаный шнурок, висели сушеные летучие мыши. Среди разбросанных в беспорядке старинных книг и переплетенных тетрадей с записями стоял собранный на металлическом стержне человеческий скелет, одетый в отлично сохранившийся мундир статского советника с орденом Станислава на левой петлице.

Пока Катя с удивлением и ужасом разглядывала скелет и колбы, старик стоял рядом и, оперевшись плечом о стену, пытливо смотрел на нее. Вспомнив, зачем она пришла сюда, девочка протянула руку к карману, где у нее лежал датчик, как вдруг услышала странный скрипящий звук. Не понимая, что это, она тревожно повернула голову и вдруг сообразила, что звук, похожий одновременно на скрип и на лай — смех. Стоящий рядом старик смеялся, прикрыв беззубый рот ладонью. Перестав смеяться, он подошел к девочке, с неожиданной силой перехватил ее руку своей сильной сухой рукой и вытащил из ее кармана датчик. Катя вскрикнула. Старик, словно испугавшись ее визга, разжал ладонь и отступил от девочки на шаг.

— Прости, я думал, это кинжал. Думал, ты хочешь зарезать меня и это меня насмешило. Меня нельзя убить, нельзя даже ранить, — сказал он скрипучим голосом, в котором звучал непонятный акцент.

Услышав голос старика, Катя от неожиданности сразу перестала визжать. Девушка абсолютно была уверена, что она первый человек за последние 10-15 лет, с кем старик заговорил. Одновременно акцент старика напомнил ей одну завораживающую, леденящую кровь историю, которую ей недавно давелось услышать.

— Фесандопулос! — невольно воскликнула она. Воскликнула сама не зная зачем, повинуясь скорее интуиции, чем здравому смыслу. Действительно, откуда могла она знать, что у старика есть что-то общее с греком, жившим двести лет назад?

Старик вздрогнул, и его хриплый смех, все еще не совсем смолкший, неожиданно прервался.

— Откуда ты знаешь моё имя? Я использовал его так давно, что никто из тех, кто помнил его, не может быть жив! — подозрительно спросил он.

— Но вы, почему живы вы? — спросила Катя, все еще не веря, что угадала.

Старик нахмурил свои вылезшие брови.

— Это длинная история. Из живых ее уже никто не знает, ты будешь единственной, хе-хе... Но прежде чем я расскажу тебе всё, будь откровенна и ты со мной. Откуда ты знаешь мое имя?

— Я случайно догадалась. Недавно я слышала один рассказ, — уклончиво ответила Катя.

Ей не хотелось называть князя Багрятинского, но провести старика ей не удалось.

— Этот ваш неизвестный друг, конечно, тот гусар-неудачник, который проиграл мне в карты свою бессмертную душу? — усмехнулся старик. — Заклинаю вас, сударыня, никогда не играйте в карты на душу. Пропадет не за грош, смею вас заверить. Ну да ладно, оставим на время гусара. Что говорить о нем? Мало ли на свете нелепых, увлекающихся, влюбленных гусаров? Хоть пруд пруди!

— И совсем не пруд пруди! — с горячностью воскликнула девушка и залилась краской, до глубины души обиженная за князя.

— Э, поначалу всем так кажется... — скривился Фесандопулос.

Он подошел к креслу с высокой спинкой, единственному предмету в комнате, на котором не было налета пыли, и опустился в него. Больше стульев в комнате не было, да даже если бы и были, всё равно Катя бы не села. Старик был ей неприятен и одновременно внушал ужас.

— А теперь, если желаете, послушайте мою историю, — предложил Фесандопулос. — У нас, у древних, говорили: если человек дошел даже до половины истины, нет смысла скрывать остальное. Помните ли, милая моя, одного мифологического грека, которому боги подарили бессмертие, но забыли подарить вечную молодость? Он состарился, стал дряхлым и немощным, таким, что едва ноги таскал. Жизнь утратила для него все свои прелести. Он и рад был бы умереть, но от подарков богов так просто не отказываются, и вот этот бедняга жил, жил долгие столетия... Моя история чем-то похожа на его. Когда-то я был учеником одного древнего вавилонского мага. Для этого мага не было ничего невозможного: он воскрешал мертвых, читал мысли, движением руки осушал реку или мог одним дыханием заморозить человека, превратив его в лед. Да что там перечислять! Он умел всё, абсолютно всё! Я был тогда молод и жадно впитывал его мудрость. И вот однажды этот маг уговорил меня продать ему мою молодость в обмен на его знания. Я согласился: настолько огромной была у меня жажда все узнать и стать всесильным. Мы совершили необычайно сложный процесс обмена телами, и вот я переселился в его дряхлое тело, а он в мое юное. Едва оказавшись в моем теле, маг толкнул меня так, что я упал. Да и как я мог не упасть, ведь я был теперь стар и стаб, а он молод и силен. Он связал меня веревкой, а сам стал собирать в мешок свои сокровища, собираясь уйти. “Ты сам не понимаешь, глупец, от чего отказался,” — смеялся он надо мной. “Постой! — крикнул я. — А как же знания? Неужели ты обманешь меня и ничего не дашь взамен?” “Все мои знания здесь! Возьми их! Да только что стоят знания, если ты слишком стар для радостей жизни?” — сказал маг и бросил на пол кипу пергаментов. Я засмеялся от счастья, а маг презрительно расхохотался. “Ты сам не знаешь цены своей молодости, — сказал он. — Запомни, если ты захочешь вновь вернуть себе молодость, то должен будешь принести в жертву подземным богам тридцать наивных и чистых душ. Прощай, я ухожу и больше мы не встретимся в этой жизни!”

Он ушёл, а я кое-как освободился от веревок и бросился к пергаментам. Я вызубрил все заклинания наизусть, и вскоре знал уже больше моего учителя. Но мое новое тело было дряхлым, и я понимал, что оно долго не протянет. Тогда я стал смешивать самые различные компоненты, надеясь получить эликсир бессмертия. Я работал без устали целый год, но все было тщетно. Но вот однажды я свалился от усталости и уснул. Пока я спал, ко мне в дом забежал ребенок. Самый обычный уличный мальчишка, из тех, что попрошайничают на улицах и срезают у пьяных прохожих кошельки. Он увидел мои мензурки и стал, играя в алхимика, смешивать, взбалтывать, ставить на огонь и насыпать какие-то из многих тысяч порошков, которые хранились у меня в мешочках. Он действовал бестолково, сам не зная, что и зачем он делает, но по воле случая ему удалось совершить то, чего я не смог сделать ни тогда, ни позже — получить эликсир бессмертия. Это была вонючая жёлтая жидкость, от которой валил пар. Мальчишка испугался и убежал, а я, очнувшись, схватил чашу и, кривясь, выпил ее содержимое до дна. Меня швырнуло на пол и три дня трясло в лихорадке. Но когда я вновь встал на ноги, то был уже бессмертным. Теперь мне не страшны были болезни и не страшна была смерть, но я был все так же стар и дряхл.

За долгие годы моей жизни мне пришлось сменить сотни имен. В Египте меня принимали за финикийца, а Ассирии — за римлянина, в Испании — за крещеного турка, во Франции Мария Медичи ценила мое умение приготавливать яды быстрого и замедленного действия. Живя в Египте при дворе Клеопатры, я познал секреты многих ядов. Египетские жрецы были большие умельцы по этой части и проявляли редкую изобретательность, когда нужно было устранить того, кто был им неугоден. Я знал и те яды, которые нужно подсыпать в еду, и жидкие — они быстро растворяются в вине, не оставляя запаха, и воздушные яды, которыми достаточно пропитать платок или рукава манжет.

— А души? Когда вы стали собирать души? — пытливо спросила Катя.

Старик, усмехнувшись, погрозил ей пальцем.

— Ты умная девочка! Догадалась, о чем я тебе не говорил. Естественно, все эти годы я собирал души. Всего тридцать душ, говорил я себе, и я стану молодым. Я собирал души и складывал их в эти стеклянные сосуды.

Фесандопулос достал тяжелую связку ключей и, подобрав один, открыл маленький шкафчик из красного дерева. В нём Катя увидела несколько десятков плотно запечатанных сургучом бутылочек. Бутылочки были маленькими, закопченными, неровной формы — видно не промышленного, а особого кустарного литья.

— Не прошло и десяти лет после того, как я обрел бессмертие, а я уже насобирал куда больше тридцати душ. Бывало, я покупал в таверне душу у какого-нибудь подвыпившего матроса всего за несколько серебряных монет, а иногда и вообще за стакан вина. Я заставлял его произнести необходимое при обряде передачи души магическое слово, и тут же, выйдя за угол, находил наемного убийцу, который вонзал моему матросу в спину кинжал, едва он выходил из таверны. Не успевало его тело остыть, как я уже хватал испуганную душу, о существовании которой ее прежний владелец зачастую и не подозревал, и прятал ее в свой сосуд. Души собирались быстро, очень быстро. Но когда в нужный час я открыл свои сосуды, чтобы принести души в жертву подземным богам, то обнаружил, что сосуды пусты. Все собранные мною души улетучились. Вначале я не понимал, в чем дело, но потом догадался. Ведь мой учитель-маг говорил именно о наивных и чистых душах. Души же прожженной, пропившейся до последней рубахи матросни, увы, не были чистыми. А раз так, то подземные боги, насмехаясь, выкрадывали их у меня, ничего не давая взамен.

И тогда я стал собирать чистые и наивные души. Это уже было намного сложнее. Чистые и наивные души оберегаются высшими силами и инстинктивно отталкивают от себя всё злое. Блаженны те, в ком не кипят роковые уродливые страсти, и кто во всех случаях поступает правильно и соразмерно. Здесь уже мне не помогали ни уговоры, ни подкупы. Чистые души одинакого безразличны как к корысти, так и к тщеславию. Приходилось ловить моменты искушений, когда люди готовы пожертвовать душой из-за минутной выгоды. Но опять же задача была очень сложной. За тысячу семьсот лет я собрал всего-навсего двадцать девять душ, но зато каких! Чистейших, честнейших, добродетельнейших, которым, не будь они связаны со мной страшной клятвой, давно было бы уготовано место на небесах. Вот они здесь, в этих сосудиках!

Фесандопулос схватил своими цепкими руками несколько бутылочек и потряс их. Кате почудилось, что из них она слышит скорбные вздохи и стоны.

— Где князь Багрятинский? У вас? — шепотом спросила Катя, которую пронзила вдруг ужасная догадка.

Фесандопулос усмехнулся:

— Разумеется, у меня. Я не мог заточить его душу насильно, как остальных, — ведь он больше, чем мятущаяся душа — он призрак, но оказалось, что князь верен своему слову. Вот глупец! И теперь он здесь, в одной из моих бутылочек, не помню уже в какой именно.

— Вы отпустите его? Скажите, отпустите? — Катя подалась вперед, и теперь они стояли со стариком лицом к лицу.

Фесандопулос взял девушку за подбородок и заглянул ей в глаза:

— А что вам до него, милая моя? Подумаешь, жалкое привидение! Хотя дайте-ка я догадаюсь! Здесь без любви дело не обошлось, не так ли?

— Не ваше дело! — Катя резко мотнула головой, стряхнув его руку. На этом ее силы иссякли, и она сказала почти жалобно:

— Так вы отпустите его? Пожалуйста!

— Разумеется, нет. Не отпущу. Неужели я похож на дурака? — захихикал старик. — И не пытайся меня разжалобить. Я видел за свою жизнь столько слез, что ими вполне можно наполнить небольшое озеро.

Внезапно у Кати мелькнула смелая мысль: а что если разбить магический сосуд, ведь тогда душа сможет выбраться. Как было бы замечательно выпустить все заточенные души на свободу!

— Понятно, почему вы не хотите его отпускать. Ведь душа гусара двадцать девятая, еще одна и будет тридцать, — как бы невзначай сказала она, стараясь понять, в какой последовательности выстраиваются в шкафчике бутылочки.

— Нет-с, милочка, здесь вы не правы-с! Она не двадцать девятая-с, а двадцать восьмая-с! — воскликнул Фесандопулос, неизвестно зачем использовав старинную грамматическую форму.

— А чья двадцать девятая? — удивилась Катя.

Старик огляделся, не подслушивает ли их кто и сделал таинственно-заговорщицкое лицо.

— Только тсс! Никому ни звука! Двадцать девятая душа принадлежит красавице Ольге Полонской! Той самой, из-за которой наш друг дрался на дуэли.

— Ольге Полонской? Но как же так? Она же предала его, бросила! — крикнула Катя.

Фесандопулос потер сухие ладони.

— Всё не так просто, моя девочка. Человеческая душа устроена очень сложно. Это только дураки думают, что мы не меняемся. Еще как меняемся! Иногда и нескольких минут достаточно, чтобы из самых из глубин воспарить к небесам или с небес шлепнуться в грязь порока. Так сказать, сейчас ты скотина, а через пять минут герой. Или, наоборот, сейчас ты герой, а через пять минут скотина. Все зависит от самой души и — хе-хе-с! — от внутренних потрясений. Через пару лет после того, как наш друг гусар погиб на дуэли, я отправился к Ольге Полонской и все ей рассказал. Почва была благодатнейшая. Оказалось, она давно разлюбила своего мужа, оказавшегося совершенным подлецом. Представь себе, ее муж знал, что гусар не выстретит, а сам меж тем выстрелил и уложил его наповал. Итак, наша Оленька поняла, что всю жизнь любила только нашего героя. Естественно, я усомнился, не обманывает ли она себя и меня заодно. Но усомнился я напрасно. Она любила гусара так сильно, что согласилась отдать мне свою душу совершенно бескорыстно, потому только, что душа гусара уже была мне обещана. Я обещал после ее смерти посадить ее в один с ним сосуд, но не сдержал обещание.

— Почему не сдержали? — спросила Катя.

— Да так, не сдержал и всё тут, — захихикал старик. — Так что теперь наши голубки рядом, в соседних сосудах, и представь, даже не знают об этом! Сосуды-то эти особые, непроницаемые и, сидя в них, не знаешь ни о чем, что происходит за их стенками.

Услышав эти ужасные слова, Катю содрогнулась. Она представила, какие томления переживают сейчас гусар и Ольга, и ее собственная любовь к князю стыдливо потупила голову. Может ли они конкурировать с этой высокой, длящейся уже вторую сотню лет любовью двух возвышенных душ? Ну и гадина этот Фесандопулос, если позволяет двум любящим друг друга душам томиться в одиночестве, когда их разделяет лишь тонкая стенка. Оказывается, все эти годы душа Ольги была рядом, а бедное привидение не знало об этом, ибо она была заточена в стенки древнего сосуда.

— Какой же вы мерзавец! — крикнула она. — Вот же вам, получайте!

Решив во что бы то ни стало помочь влюбленным соединиться, девушка бросилась к шкафчику и, схватив два крайних в ряду сосуда, подняла их над головой. Но не успела она швырнуть их об пол, как древний маг не тронувшись с места, быстро дунул на нее. В тот же миг Катя почувствовала, что её тело словно сковало льдом. Она не могла ни опустить руку, ни пошевелиться. Ее мысли тоже словно замерли. Словно в полусне она наблюдала, как Фесандопулос подходит к ней, разжимает пальцы, берет сосуды и вновь осторожно ставит их в шкаф. Руки старика подрагивали от волнения.

— Ах девушка, девушка, какую глупость вы чуть было не натворили! — произнес он. — Ну разбили бы вы сосуды и что бы было? Бедным душам все равно пришлось бы возвращаться — ведь они связаны словом. Если вы действительно хотите им помочь, то позвольте мне предложить вам одну сделочку. Почему бы вам не продать мне свою душу? Я уже давно к вам присматриваюсь. Ваша душа мне очень нравится. Я бы убрал ее в особый, самый чистый сосудик. Да вы не волнуйтесь, это было бы еще не скоро. У вас вся жизнь впереди. Я бы дал вам что угодно: власть, деньги, любые удовольствия. А главное, я отпустил бы гусара с его возлюбленной на свободу. Ну как, вы согласны? Ах, простите, вы же не можете говорить!

Фесандопулос вновь дунул на девочку, и, покачнувшись, она едва не упала. Все её тело стало ватным, руки и ноги пощипывало. Теперь ей стало ясно, зачем Фесандопулос был откровенен с ней: он с самого начала хотел заключить с ней сделку. Прежде Катя редко задумывалась о своей душе, но теперь при одной мысли, что ей придется сидеть в этом тесном сосуде, а потом быть принесенной в жертву, она почувствовала ужас и омерзение. Но ведь князь Багрятинский, Ольга и еще двадцать семь душ были уже в заточении. Имела ли она право бросить их на произвол судьбы? Но вступать в сделку с Фесандопулосом тоже нельзя —маг точно обманет и, взяв ее душу, наверняка не отдаст ни одну из тех, что у него в плену.

Старик смотрел на девушку испытующе, с беспокойством ожидая ответа. Но Катя недаром прочитала в свое время три сотни детективных романов. Если ее душа и была чистой, но уж наивной она точно не была.

— Вы обманете! — уверенно сказала девушка. — Я вам не верю. Вы не отпустите гусара с его возлюбленной на свободу, потому что тогда у вас снова будет только двадцать восемь душ.

Катя ожидала, что Фесандопулос будет клясться и божиться, что отпустит, но он не стал этого делать.

— Ах девушка, девушка! — вскрикнул он таким тоненьким голоском, что можно было поверить, что он и вправду возмущен. — Разве в вашем юном возрасте можно быть такой расчетливой? Подумайте еще немного, во всяком случае мое предложение остается в силе. Даже если бы я вас и обманул, ваш благородный порыв отдать душу за ближнего был бы прекрасен сам по себе и ценность его в моральном аспекте от моего обмана даже возросла бы. Подумайте об этом!

“Я-то подумаю... Но подумаю о том, как добраться до твоего шкафчика, и отпустить всех на свободу,” — решила про себя девушка.

Заметив лежащий на полу датчик, тот самый, что выпал из руки Кати, когда он ее схватил, Фесандопулос поднял его и рассматривая, поднес близко к глазам. Катя бросила быстрый взгляд на прицепленный к проводу прибор. Его стрелка резко отклонилась вправо, показывая недюжинную психическую энергию мага, но всё же она не доставала красного сектора, как было в случае с собаками. Это означало, что старик сохранял пока независимость от Аттилы.

— У меня у вам вопрос. Можно? — сказала она.

— А то как же-с! Пожалуйсте-с! — маг с алчностью взглянул на нее, соображая, не передумала ли она насчет души.

— Нет, не передумала. Я хочу спросить про призрак. Почему вы пришли к нам, когда мы разбили кувшин? — спросила она.

— Я почувствовал, что вы выпустили на свободу одного из древних опасных духов. Мне интересно стало посмотреть, где он томился все эти годы, вот я и пришёл, — сказал Фесандопулос.

— А вы знаете, чей это дух?

— Не знаю, да так ли это важно? В мире полно древних духов. Связываться с ними опасно, но мне они не причиняют вреда, — равнодушно сказал Фесандопулос.

— Вы в самом деле не знаете, что мы выпустили дух Аттилы? — удивилась Катя.

Едва она произнесла имя, как старик вздрогнул, будто она вонзила в него нож. Его зрачки расширились, а сам он подался вперёд.

— Аттилы? — переспросил он хрипло.

— Ну да, Аттилы, повелителя гуннов.

— Ты всё врёшь, глупая девчонка! Никто не знает, где его могила! — прошипел старик, разом утрачивая всё своё достоинство и наносную вежливость.

— Я не глупая девчонка! — обиделась Катя. — Могильник Аттилы нашли двадцать лет назад на дне Дуная. Его раскопали, а кувшин, в котором оказался дух, взял в свою коллекцию дедушка Сергея Штукина. Разумеется, он не знал, что в нем призрак Аттилы. Думал, греческие благовония.

Но Фесандопулос уже не слышал ее. Он стиснул руками виски и как загнанный зверь заметался по комнате, бормоча:

— Судьба... от нее не ускользнёшь... столько веков... никогда не думал, что вновь его увижу... случайности нет, только воля небес...

— О чем вы говорите, я не понимаю? — растерялась Катя.

Словно только сейчас вспомнив о ее существовании, Фесандопулос повернулся к девочке.

— Уходи отсюда! Вон! Небо послало тебя ко мне неспроста! Ты хочешь моей гибели! Вон! — крикнул он сорванным голосом.

Схватив Катю за рукав, он вытащил ее за порог, и девочка услышала, как в двери несколько раз повернулся ключ. Сбитая с толку и растерянная, Катя отправилась к себе, где ее дожидалась “великолепная пятерка”.

К Кате сразу бросился Дон-Жуан.

— Мы все извелись! Тебя не было целых два часа.

— Два часа? Так долго? Я и не заметила, — искренно удивилась Катя, ловя себя на том, что в квартире старика она утрачивает счет времени.

— Ну, как там поживает наш почётный пенсионер? — снисходительно спросил Федор.

— Ты как всегда сел в лужу. Он почетный пенсионер уже две или три тысячи лет, — сказала Катя.

— Это ты серьезно? Или шутишь? — спросил Гений.

— Серьезней чем когда-либо, — заверила его Катя и подробно передала друзьям всё, что ей удалось узнать.

Она рассказала и о стеклянных сосудах, в которых томятся души гусара и Ольги, умолчав лишь о предложении старика продать ему душу. Сама не зная почему, об этом Катя промолчала.

— Может, дедок выжил из ума? — предположил Паша.

— Вряд ли. Если бы он выжил из ума, он не знал бы ни про гусара, ни про его возлюбленную. И чем ты объяснишь, что он заморозил Катю одним дыханием? — задумчиво сказал Егор. — Меня интересует другое: почему его так взволновало упоминание об Аттиле?

— Меня это тоже удивило, — кивнула Катя. — Древних призраков он не боится, привидений тоже, но вот Аттила... Тут что-то неспроста. Ведь наш маг уже, кажется, жил во времена гуннского нашествия?

— Ладно, чего тут гадать? Мы всё равно этого никогда не узнаем. Старик не склонен делиться своими тайнами, — пожал плечами Дон-Жуан. — Эй, Кать, ты меня не слушаешь?

Катя Большакова не ответила. Она о чем-то напряженно думала, глядя прямо перед собой.

— Я все вспоминаю этот шкафчик и склянки с душами, — сказала она. — Надо обязательно разбить их, и выпустить все пленные души на свободу. Будет ужасно, если Фесандопулос принесёт их в жертву подземным демонам.

— Это ты из-за души гусара? — ревниво спросил Дон-Жуан.

Катя вызывающе повернулась к нему. “Да что он о себе возомнил? Почему я должна перед ним отчитываться?” — подумала она.

— Да, из-за гусара, — ответила она. — Нельзя бросать друзей в беде. Он мог бы не идти в эту склянку, но он верен слову, которое когда-то дал. Будь ты на его месте, поступил бы ты так же? Он ведь нам ни слова не сказал, что собирается в заточение, только был очень грустным в свой последний день. Я это хорошо помню.

— Не смотри на меня, как на врага! Я с тобой, — примиряюще сказал Дон-Жуан. — Если хочешь, я проберусь к старику сегодня же ночью и выкраду у него эти склянки.

— Как ты к нему проберешься? Крышу, что ли, просверлишь? — спросил Паша.

Дон-Жуан фамильярно похлопал Колбасина по животу.

— Пашенька, ты забываешь, что у тебя есть балкон. Не просто заурядный балкон, а чудесный, замечательный балкончик! — сказал он.

— И что же в нём такого замечательного? — подозрительно спросил Паша, уже начивший догадываться, что Дон-Жуан имеет в виду.

— А замечательно в нём, Пашенька, то, что он примыкает к балкону квартиры № 13. И при большом желании опытный диверсант, — тут Дон-Жуан ткнул себя в грудь пальцем, — сможет пробраться с твоего балкона на балкон старика, а оттуда в его комнату. Вряд ли старик закрывает на ночь балконные двери, время сейчас жаркое.

— Там не перелезешь. Там острия, — сказал Паша, имея в виду декоративную решетку в форме копий, разделявшую балконы.

— Запросто перелезу, — заверил его Дон-Жуан. — Ты забываешь, что у нас в квартире точно такой же балкон с такой же решеткой. Однажды Головастов забыл дома ключи, и я перелезал через решетку к нему в квартиру.

— Я с тобой! — вызвался Федор. — Захватим энергейзеры, ловушку и скафандры. Мало ли что может случиться? Если старик засечет нас и применит свою древнюю магию, они нам пригодятся.

Поняв, что ночная авантюра неминуема, Паша вздохнул. “Кража через балкон, и я соучастник, — подумал он. — До чего мы докатились?” Отчего-то ему вспомнилось, что у него шкафу на вешалке висит черная майка с надписью: “Разыскивается милицией”.

 

 

ДРЕВНЕЕ КОВАРСТВО

 

Поздней ночью Паша сидел в темноте на кровати и, борясь со сном, ел из банки варенье. На голове у были надеты наушники с микрофоном, через которые он поддерживал связь с остальными членами “великолепной пятерки”. В этот поздний час никто из них не спал: все готовились к операции, которой Гений присвоил кодовое название “Балкон”.

В два часа ночи в наушниках Паши послышался треск, и сквозь который пробился голос Егора:

— Четвертый, как слышишь меня? Прием!

— Первый, слышу тебя нормально! — ответил Паша.

— Что ты делаешь? Не заснул?

— Это я-то заснул? Я несу боевое дежурство! — обиделся Паша и отправил в рот очередную ложку с вареньем.

— Вот и хорошо! Тогда жди нас в гости! Третий, ты слышишь меня, прием? Повторяю: мы выходим.

— Третий просит передать, что он не глухой, — откликнулся Дон-Жуан, которого порядком раздражала вся эта лишняя конспирация.

Вскоре “великолепная пятерка” проскользнула в предусмотрительно открытую Пашей Колбасиным дверь. На Дон-Жуане, Кате и Федоре были скафандры, а Егор тащил энергейзеры и ловушку. Федор включил фонарик. Вначале луч фонарика высветил знаменитую майку “Если хочешь похудеть...”, а потом и самого Пашу, сонного и мрачного с большим красным подтеком на щеке.

— Это что, кровь? — с ужасом спросила Катя.

— Где кровь? — Паша схватился за щеку. — Нет, это варенье!.. Тише, родителей разбудите!

Открыв балкон, ребята прислушались. Из квартиры старика не доносилось ни единого звук. Свет в комнате, примыкавшей к балкону, тоже не горел.

— Ладно, я полез. Пожелайте мне ни пуха, ни пера... — шепнул Дон-Жуан и стал карабкаться по декоративной решетке. Ловко перебросив ноги через острия, он повис с другой стороны и осторожно спустился на соседний балкон. За ним перебрался Федор и, просунув сквозь решетку руку, забрал у брата энергейзеры и ловушку.

Дверь у старика была приоткрыта, и Дон-Жуан, прислушиваясь, хотел уже заглянуть внутрь, но тут услышал со стороны решетки шорох, и к ним спрыгнула Катя. Дон-Жуан сделал страшное лицо и замахал руками, требуя, чтобы она лезла обратно, но Катя упрямо мотнула головой, давая понять, что она пойдет с ними. Лишь теперь Дон-Жуан запоздало сообразил, зачем она просила у технического гения скафандр: значит, она еще тогда надумала идти с ними. Видя беспомощные выражения лиц Дон-Жуана и Федора, Катя поняла, что выиграла: теперь они не смогут вернуть ее обратно — они понимают, что в этом случае неминуемо поднимется возня и старик проснется.

— Ладно, пошли! Только держись за нами! И давайте на всякий случай герметизируем шлемы, — одними губами шепнул Федор и приоткрыл балконную дверь. Дверь скрипнула, и вся троица разом насторожилась. Но все как будто было тихо: лишь из комнаты доносилось тиканье старинных часов.

Первым в комнату шагнул Дон-Жуан и, включив фонарик, осветил им пыльный пол и шкафы с колбами. Затем, скользнув по стене, луч фонаря уперся в пустое кожаное кресло, на котором сегодня днем сидел старик. Только теперь кресло было почему-то откинуто назад и стояло лишь потому, что упиралось спинкой в стену.

Федор, вошедший вслед за Дон-Жуаном, негромко присвистнул. Обходя низкий столик с колбами, он сделал шаг в сторону и внезапно столкнулся с кем-то грудь к грудью. Он мгновенно отскочил и встал в стойку.

— Здесь кто-то есть! — шепнул он Дон-Жуану.

Тот повел фонарем, и из темноты выплыл скалящийся скелет в мундире, на лацкане которого ярко горел золотом орден. Задетый Федором, скелет слегка раскачивался, и шарниры, соединяющие его кости, поскрипывали.

— Нет, вы видели? Вы это видели? — прошептал Дон-Жуан.

— Я видела. Днём, — сказала Катя.

Дон-Жуан осторожно осветил все углы и ребятам ясно стало, что старика в здесь нет.

— А где он? — озвучил Федор возникший у всех вопрос.

— Не знаю. Наверное, спит в соседней комнате, — тихо сказала Катя.

— А ты там была?

— Нет, не была. Он меня туда не проводил...

— Где шкаф с душами? Вот этот? — Дон-Жуан кивнул на небольшой шкафчик из красного дерева.

— Да, этот, — Катя подошла к шкафчику и, взявшись за ручки, попросила: — Посвети мне!

Дон-Жуан направил на дверцы фонарик. Помня, что они закрыты на ключ, Катя на всякий случай потянула их на себя, и дверцы вдруг поддались.

— Стоп! — сказал вдруг Федор. — Ты же говорила, что старик запирал его?

— Запирал, я хорошо помню. Странно, может у него ключ перекосило? — предположила Катя.

Радуясь удаче, девочка открыла шкафчик и, щурясь от луча фонарика, который Дон-Жуан неудачно направил немного вкось, стала в нем шарить. Внезапно раздалось предостерегающее шипение, и Катя увидела, как ее руку обвило что-то тонкое и блестящее. “Веревка, что ли?” — подумала девочка. Ничего не понимая, она отдернула руку. Тонкое и блестящее соскользнуло на пол и пропало, укрывшись за батареей.

— Она тебя не укусила? — Дон-Жуан схватил ее за руку и вгляделся в запястье. Скафандр был цел, лишь в одном месте на нем виднелось маленькое влажное пятнышко.

— Кто укусил? Что это было? — всё ещё ничего не понимая, Катя вырвала у него руку.

— Это была гюрза, одна из самых ядовитых змей, — тяжело дыша, сказал Дон-Жуан. — Тебе повезло, что она не сумела его прокусить.

Только теперь Катя поняла, какой опасности она только что избежала. Ноги ее вдруг стали ватными, во рту разом пересохло, и, чтобы не упасть, она ухватилась за плечо Дон-Жуана. “Может, она меня всё-таки укусила? Ведь достаточно самой незаметной дырочки,” — подумала она, вытирая шторой каплю яда.

Но тотчас другая мысль, не менее страшная, заставила ее кинуться к шкафчику, выхватив у Дон-Жуана фонарик. Катя вдруг поняла, что не видела в шкафчике склянок. Да, так и есть. Шкафчик был пуст. На полках видны были даже следы от донышек, но самих склянок не было.

— Так вот почему старик не закрыл его! Он догадывался, что мы придём. Оставил нам на память змею, а сам схватил свои склянки и смотался, — сказал Дон-Жуан.

— Я проверю в других комнатах. Может, он еще не успел сбежать, — перехватив энергейзер наизготовку, Федор метнулся в коридор. Послышался звук распахиваемых дверей, что-то загрохотало, а потом раздалось пораженное восклицание Федора: “А чтоб тебя!”

Решив, что в соседней комнате происходит схватка, Дон-Жуан и Катя бросились туда. На полу сидел Федор и тер ушибленное колено, а рядом валялся большой кожаный чемодан, о который Федор споткнулся, не разглядев его в темноте.

Дон-Жуан осмотрелся. Оттого, что в комнате совсем не было мебели, она казалась ещё больше. Ее углы утопали во мраке. Посреди комнаты стояла громадная старинная кровать с четырьмя резными стойками, на которые, когда-то, вероятно, был натянул балдахин.

Разбросанная по полу одежда, обрывки записей, деревянные шкатулки и книги — все говорило о торопливых сборах. Видимо, старик покинул квартиру уже давно — через полчаса или через час после разговора с Катей. И как он только ухитрился проскочить по площадке незамеченным, ведь ребята были совсем близко, только через дверь.

Федор перестал тереть колено и поднялся на ноги.

— Разбрасывают тут всякий хлам! — проворчал он и раздраженно пнул чемодан, о который споткнулся, вбегая в комнату.

Тяжелый чемодан от удара перевернулся. Его крышка открылась, и на пол вывалились тугие пачки денег. Здесь были деньги всех народов и всех эпох: рубли, марки, фунты, гульдены, иены. Немало было и денег современных, ещё не вышедших из употребления. Дон-Жуан приподнял чемодан. Из-под пачек выкатились тугие матерчатые свертки с золотыми монетами и два килограммовых золотых слитка с оттиснутым на них двухглавым орлом.

— Ну и ну! Я никогда не был таким богачом! — присвистнул Федор.

Он поднял с пола тяжелую, в казначеской обертке пачку новеньких пятисотрублевок, распечатал ее и, вытащив из середины одну купюру, посмотрел на свет фонарика.

— Водяные знаки на месте, — сказал он. — А я тут подумал, вдруг это фальшивки? Теперь всё ясно. Старика в квартире нет. Он испугался нас и сбежал. Причем сбежал так быстро, что даже бросил деньги.

— Ну это еще неизвестно, нас ли он испугался, — сказал Дон-Жуан.

— Вот и мне так кажется, — сказала Катя. — Мне показалось, что нас-то как раз он и не боялся. Его испугал кто-то совсем другой.

— Думаешь, наш призрак? — спросил Федор.

Катя кивнула.

— Старик смертельно боялся Аттилу. Это был даже не страх, это был ужас. Я вспоминаю, как он вытолкал меня за дверь и сразу запер ее, словно она могла испугать Аттилу.

Девушка представила, как старик мечется по комнатам, хватая всё самое необходимое, как он торопливо складывает в сумку склянки с душами, свои записи и пергаменты и, бросив даже деньги, потому что их ему уже не дотащить, кидается к выходу. Озираясь, он закрывает за собой дверь, зная, что никогда больше не вернется сюда, и торопится по лестнице, подгоняемый ужасом. Старик спешит, а в сумке у него бряцают склянки с плененными душами, которые одни только и составляют для него величайшую ценность.

— И где мы теперь будем его искать? Город огромный, а мы даже не знаем, какое у него сейчас имя, — сказала Катя.

— Даже если бы знали, это бы ничего не изменило. Наверняка у старика много документов с самыми разными именами, — сказал Федор.

— А в квартиру он уже точно не вернется? Здесь же остались его вещи и деньги, — спросил Дон-Жуан.

— Зачем они ему? Наверняка у старика есть еще счета в банках или какие-нибудь секретные запасы. Имея такие деньги, как у него, можно купить все что угодно. Хоть новую квартиру, хоть авиабилет... — сказал Федор.

— Авиабилет! — воскликнул Дон-Жуан. — Вот оно! Вспомните, как сильно старик был напуган. Он почти наверняка захочет оказаться подальше от Москвы. Сесть на самолет и улететь в другой город или на другой континент. Значит, искать его надо в аэропорту!

— А вдруг он уже улетел? Тогда мы его не найдём, — усомнился Федор.

— Если его не найдем мы, тогда его найдет другой. И этим другим будет Аттила, — уверенно сказал Дон-Жуан.

Катя вздрогнула. Её внутренний голос подсказывал, что Дон-Жуан прав.

— Бежим! Чего ты стоишь? — крикнула она, потянув за собой Дон-Жуана за рукав.

— Куда бежим? — не понял тот.

— За колбасинским скутером.

Федор двинулся было за ними, но вспомнил, что на скутере только два места.

— Ну и ладно! Катайтесь на своих скутерах сколько вам заблагорассудится. Я завтра куплю себе “Мерседес”, — обиженно заявил он и, присев на корточки, стал складывать в чемодан выпавшие пачки.

— Разве ты не собираешься передать их государству? — поддразнил его Дон-Жуан.

— Ага, прям сейчас уже бегу и спотыкаюсь! — хмыкнул Федор.

 

Пятью минутами позже Катя и Дон-Жуан, едва успевшие снять скафандры, неслись на скутере по пустынным улицам Москвы. Дон-Жуан склонился над рулем, выжимая из скутера всю скорость, на которую был способен двигатель, а Катя, чтобы не упасть, крепко держалась за его спину. Она доверяла Дон-Жуану: из всей “великолепной пятерки” он знал Москву лучше других.

Правда, Катя удивилась, когда Дон-Жуан свернул с асфальта и, подскакивая на колдобинах, они понеслись по грунтовой аллее какого-то леса.

— Где мы? — крикнула она ему на ухо.

— Я заблудился? — обиделся Дон-Жуан. — Это Тимирязевский парк. Здесь мы срежем порядочный кусок и выскочим почти к самому аэропорту.

Они доехали до середины аллеи, как вдруг мотор скутера зачихал и заглох. Дон-Жуан попытался завести его, но у него ничего не вышло. Тогда он наклонился над приборной панелью, взглянул на датчик горючего и стукнул кулаком по рулю.

— Поезд дальше не пойдет. Бензин кончился, — сказал он.

— Но почему?

— Обычная история. Егор ездил к своему профессору, а бензина, конечно, не залил. Тысячу раз ему говорил!

— Пошли пешком! — Катя слезла со скутера и быстро пошла по аллее. Дон-Жуан, вынужденный катить ставший обузой скутер, едва за ней успевал.

— А скутер как же? — крикнул он.

— Брось его. На обратном пути заберем! — крикнула Катя. — Кто его ночью найдет?

— Вот еще, не стану я его бросать. Он нам еще пригодится. Сразу за лесом бензоколонка, там и заправимся, — отказался Дон-Жуан.

Ребята шли довольно долго. Впереди показался уже забор, огораживающий Тимирязевский парк, как вдруг продолжавшая гореть фара скутера выхватила человека, лежавшего без движения посреди аллеи. Катя и Дон-Жуан остановились.

— Почему он тут? — испуганно прошептала Катя. — Пьяный? Мертвый?

— Подержи скутер, я посмотрю! — вызвался Дон-Жуан, которому в присутствии Кати хотелось выглядеть смелым. Он осторожно подошел к лежащему человеку, заглянул ему в лицо и издал изумленный возглас.

— Что случилось? Ты его знаешь? — крикнула Катя.

— И ты его тоже знаешь. Это наш старик, — ответил Дон-Жуан.

Бросив скутер, сразу завалившийся набок, Катя подбежала к Дон-Жуану и присела на корточки рядом со стариком. Маг лежал на спине, глаза у него были закрыты, а из груди вырывалось хриплое дыхание. Кате вдруг стало жаль его: теперь она видела перед собой не дряхлого мага, охотившегося за душами, а лишь больного  немощного человека.

— Его нужно отвезти в больницу. Беги вызывай скорую помощь! — велела она Дон-Жуану.

— Ты же говорила, что он бессмертный, — удивился Дон-Жуан.

— Бессмертный он или смертный, но ему нужна помощь. Беги, чего ты стоишь?

Дон-Жуан хотел уже мчаться к телефонному автомату, но в этот момент старик открыл глаза и хрипло спросил:

— Девчонка, это ты?

— Я! Не волнуйтесь, мы вам поможем, — ответила Катя, наклоняясь к нему.

— Раз ты здесь, значит ты была у меня. Но почему ты жива? Разве змея не убила тебя? — спросил он.

— Нет, — ответила Катя.

— А воздушный яд, которым я пропитал шторы в комнате? Разве он не попал вам в легкие и не привел вас к мучительной смерти?

— Как видите, я жива, — сказала Катя, а сама порадовалась, как удачно они сделали, задвинув забрала скафандров. Только бы Федор не снял теперь шлем! Надо срочно сказать ему об этом по передатчику.

— Судьба улыбается тебе, девчонка. Я дважды пытался убить тебя: и дважды ты оставалась в живых. Значит, боги благосклонны к тебе. Верни своего спутника!

— Но он пошел звать вам врача!

— Никого не нужно звать. Это бесполезно, — прохрипел он. — Приподнимите мне голову!

— Так вам удобно? Что с вами случилось? — спросила Катя.

Старик закрыл глаза и забормотал что-то невнятное. В его речи мешались  слова древних языков — египетские, греческие, латинские, арабские.

— Что это? — растерянно спросила Катя.

— Это бред, — ответил вернувшийся Дон-Жуан.

Бредил старик долго. Когда Катя и Дон-Жуан уже потеряли надежду что-нибудь узнать, маг вдруг заговорил по-русски, негромко, но внятно:

— Аттила. Он настиг меня. Пророчество свершилось. Я знал, что от судьбы не уйдешь, но всё же попытался. Я бежал по лесу и вдруг увидел его здесь на аллее. Он вдруг возник передо мной — прямой и мрачный. И я услышал его голос, холодный как лезвие кинжала: “Ты предал меня, Сарданапал! Ты отнял у меня жизнь! А я теперь отниму у тебя твою власть, твои силы и твое бессмертие. Помни тот день!”

— Какой день?

— День, когда я отравил его... — с трудом ответил старик. — Я был его лекарем, он доверял мне. Звали меня тогда Сарданапал. Я помогал Аттиле советами. В его войске я прошел всю Малую Азию. Римляне мне хорошо заплатили, очень хорошо. И я подмешал Аттиле в кувшин с вином яд. Раб попробовал вино, но остался жив. Наивные гунны, дикий народ, они не знали, что мой яд действует только в сочетании с бараньей кровью. Аттила очень любил баранью кровь. Он всегда пил её на осеннем празднике. Я не стал дожидаться, пока яд подействует и бежал на лодке той же ночью. Через два дня я узнал о смерти Аттилы. Перед смертью он поклялся отомстить мне и сделал это сейчас, через две тысячи лет. И вот теперь у меня нет больше ничего: он отнял у меня всё — магию, бессмертие, надежду стать молодым. Я не смог даже помешать ему: все мои заклинания, вся моя магия оказались бессильными. Теперь я просто старик, обычный, древний старик и едва ли моя жизнь на этой земле будет долгой. Сбылось пророчество одной юной цыганки, предрекавшей мне смерть от мертвого врага. Она была ведьма и её сожгли на костре.

Фесандопулос застонал: и трудно сказать, чего больше было в его стоне — боли или тоски человека, лишившегося своей вечности.

— А где князь Багрятинский, где Ольга, где все те души, что вы унесли с собой? — взволнованно спросила Катя.

Старый маг взглянул на нее и расхохотался:

— Ты все еще надеешься? Не надейся напрасно. Единственное, что меня теперь утешает — это мысль, что этим душам, теперь еще хуже, чем мне. Я-то заслужил свою участь, а они нет.

— Что с ним? Где склянки? — крикнула девушка.

— Склянки? Тебе нужны они? Бери их, вон они валяются, — подняв руку, Фесандопулос показал ей на забор, возле которого бесполезной грудой стекла лежали те самые бутылочки.

Катя бросилась было к забору, но голос старика остановил ее.

— В них больше ничего нет. Все души захватил Аттила: унес, вобрал их в себя. Получилось, что все эти столетия я копил и собирал души для него, будь я проклят. Сейчас он в двадцать девять раз сильнее, чем был до встречи со мной.

— Значит, их души теперь у Аттилы, вернее в Аттиле? Но как такое может быть? — пораженно спросил Дон-Жуан.

— А как может озеро вбирать в себя ручьи, а океан реки? Как могут кирпичи становиться домом, а золотые монеты, попав в кошелек, обретать власть над людьми? Так и души войдя теперь в Аттилу, утратили себя и стали его частью, — ответил старик.

— А если мы победим Аттилу, мы сумеем их освободить? — спросила Катя.

— Аттилу нельзя победить. Он сеет страдания и смерть, хуже того, он сам и есть смерть, — убежденно сказал Фесандопулос. — А теперь прощайте: больше мы никогда не увидимся. Всё, что есть в той квартире, ваше. Мне уже ничего не нужно.

Собравшись с силами, он встал и, шатаясь, пошел по аллее. Катя и Дон-Жуан не пытались останавливали его, а лишь смотрели ему вслед.

Уже отойдя от них шагов на десять, маг обернулся и крикнул:

— Знайте же, жалкие! Аттилу теперь не остановить. Он найдет способ пробиться к власти. Он не остановится не перед чем. Он зальет этот мир кровью! Кровь и страдания людские, вот что ему действительно нужно, чтобы чувствовать себя живым, даже стоя за дверью гроба...

 

 

МАМЕНЬКА ВНАГРУЗКУ

 

— Всё, что у нас осталось — этот кувшин. Мы точно знаем, что Аттила время от времени возвращается к нему как к месту своего долговременного заточения, — сказал Егор, когда утром вся “великолепная пятерка” собралась в комнате братьев Лопатиных.

— А если он попытается его выкрасть? — спросил Федор.

— Всё возможно. Именно поэтому мы должны быть наготове.

Дон-Жуан подошел к столу технического гения и принялся разглядывать лежащие на нем чертежи. Чертежи были такой сложности, что Дон-Жуан не понял в них абсолютно ничего, тем более, что гений не был сторонником аккуратности и чертил часто как попало, чтобы только самому разобраться.

— Я всё думаю, почему Аттила не убил Фесандопулоса? — спросил он.

— Для утоления мести ему нужна не смерть мага, а его мучения, — сказала Катя. — Он лишил Фесандопулоса бессмертия и собранных им душ, а для того это куда как мучительнее.

— Пускай так, — с некоторым сомнением произнес Дон-Жуан. — Значит, своему убийце Аттила отомстил. И что он будет делать теперь, когда уровень его психоэнергии возрос и он завладел знаниями и умениями всех двадцати девяти душ?

— А тебе не по барабану, что он будет делать? — поинтересовался Федор, переходя с прямого шпагата на поперечный. Каждое утро он по полчаса занимался растяжкой.

— Чтобы победить противника, нужно поставить себя на его место и попытаться предугадать все его действия, — сказал Дон-Жуан. — Разве вас в карате этому не учат?

— Да ну, не люблю я этой философии, — поморщился Федор. — У меня философия простая: если прищурился и плечо поднял — значит, сейчас рукой ударит, а если колено поднимает, то ногой. Как-то был у нас случай на соревнованиях, поставили меня против одного парня, а тот тяжелее меня на десять килограммов и старше на год. Стал он меня теснить. И тут я вижу, что он...

— Паш, а ну-ка дай сюда! — Катя отняла у Колбасина бутерброд и ловко вставила его в рот Федору.

— М-м-тьфу! Эй, ты чего? — возмутился тот.

— Сделай паузу, скушай “Твикс!” — попросила Катя. — Я кажется, кое-что поняла.

— Что ты поняла?

— Я вспомнила, что крикнул нам на прощанье Фесандопулос. Аттила будет стремиться к власти над миром. А что нужно, чтобы захватить власть над миром одним махом? Вот ты, Егор, что бы сделал, чтобы захватить власть?

— М-м... — задумался Гений. — Вообще-то мне власть ни к чему, но если чисто теоретически... Я разработал бы какой-нибудь компьютерный вирус, который подчинил бы мне все системы управления ракетами. Или какого-нибудь здоровенного робота, который был бы один сильнее всех армий.

— Это всё не то, — покачала головой Катя. — У Аттилы сознание устроено иначе. Вряд ли он пойдет этим путем. А ты что бы сделал, Колбасин?

— Я захватил бы власть надо всеми пищевыми складами и вообще надо всем продовольствием. Тут уж людям хочешь не хочешь пришлось бы признать, что я главный. Кушать-то всем охота, — заявил Паша. — Вот была бы лафа! У меня были бы ящики с мороженым “Фили”, с шоколадом “Красный Октябрь”, который я больше всех люблю, с десертной ветчиной, но не той которая в золотистых упаковках, а той, которая в ломтиках...

— С тобой всё ясно! — прервал Федор размечтавшегося толстяка. — А теперь спросите меня, что сделал бы я.

— Ну и что бы ты сделал? — без особой надежды на то, что он скажет что-нибудь умное, спросила Катя.

— Я объявил бы всемирный турнир по карате. Ежегодный. Или даже не только по карате, а вообще по единоборствам. Абсолютный победитель турнира становился бы на год главным на Земле.

— Не думаю, что Аттила станет выступать в несуществующем турнире каратистов, — снисходительно сказал Дон-Жуан. — А вот я знаю, что бы я предпринял на месте Аттилы. Я попытался бы вселиться в сознание президента какой-нибудь страны и, находясь в его теле, развязал бы войну с другими странами. Я не шел бы ни на какие перемирия и воевал бы до последнего солдата. На войне я бы поочередно вселялся в сознания главнокомандующих войсками, заставлял бы их поднимать армии в атаки и контратаки, принимал бы самые нелепые и кровавые решения.

Катя схватила Дон-Жуана за руку.

— Вот оно, вот оно! — воскликнула она. — Именно это и предпримет Аттила. Он вселится в сознание нашего президента, если, конечно, он этого уже не сделал. Как только он подчинит себе его тело, он развяжет войну. Вот о чем намекал Фесандопулос, когда говорил, что Аттила прорвется к власти!

“Великолепная пятерка” притихла. Теперь никто не сомневался, что Аттила так и поступит. Всё было абсолютно логично и одновременно почти не оставляло надежды. Молчание стало гнетущим. Ребята не смотрели друг на друга, зато воображение рисовало им ужасные картины.

— А нам-то что делать? Могу себе представить, что с нами будет, если мы попытаемся пробиться к президенту с нашими энергейзерами и в скафандрах, — первым подал голос Федор. — Охрана нас сразу перестреляет. Они и с подростками не церемонятся.

— Да, в теле президента Аттила будет практически неуязвим, — согласился Паша Колбасин. — К нему и на километр никто не пробьется, а всю войну он просидит в подземном бункере.

Егор решительно встал.

— Возможно, у нас есть в запасе еще день-другой, — сказал он. — Но нам нужно начинать действовать прямо сейчас. Разделимся. Я поеду советоваться к профессору. Катя останется у телевизора и будет смотреть “Новости”, чтобы выяснить, где сейчас президент. Дон-Жуан попытается позвонить в приемную президента и попросит срочно связать его с самим президентом. Я уверен, у них там есть прямой телефон. Мы должны попытаться его предупредить.

— А меня соединят? — усомнился Дон-Жуан.

— Будем надеяться. Хотя шанс не очень высокий, но попытаться следует, — сказал Егор.

Откашлявшись и собравшись с духом, Дон-Жуан набрал по справочнику номер.

— Приемная призидента Российской Федерации слушает! — откликнулся мелодичный женский голос.

— Добрый день, могу я поговорить с президентом по очень срочному делу?

— К сожалению, президент лично не говорит с населением. Не могли бы вы сообщить суть своего дела нам? Мы обязательно, если это важно, известим его, — немедленно откликнулась девушка.

— Но это действительно важно, важнее, чем когда-либо! Речь идёт о возможной войне.

— Вот как? Диктуйте, я записываю.

— Э-э... Возможно, в самое ближайшее время президент почувствует, что с ним происходят резкие перемены. Он даже может подумать, что сходит с ума. Ночью ему будут сниться кошмары. Ему может показаться, что одновременно с его личностью, в нем живет еще одна и вытесняет его собственную. Это призрак Аттилы, он вырвался из заточения и рвется к власти. Пусть президент обязательно свяжется с нами, мы придем с энергейзерами и схватим Аттилу... Я, конечно, понимаю, что вам сложно мне поверить, но все это правда.

— Как тебя зовут? — вдруг спросила девушка.

— Сергей.

— А сколько тебе лет?

— Пятнадцать. Скоро будет, — от неожиданности признался Дон-Жуан.

Девушка весело хмыкнула:

— Ну и как же ты, Сергей, которому скоро 15 лет, собираешься прогнать призрака?

— Клянусь, это не шутки! Я охотник за привидениями. У нас есть оборудование: энергейзеры и скафандры. Вы ему передадите?

— Обязательно, — откликнулась девушка. — А заодно передам, что до тебя звонил какой-то псих по поводу нашествия марсиан, а позавчера нам сообщали, что президентская зубная щетка заминирована. Ладно, не занимай больше линию. Скажи спасибо, что я не сообщила в ФСБ. Твой номер засекли бы, и твоим родителям пришлось бы платить крупный штраф.

Услышав короткие гудки, Дон-Жуан повесил трубку.

— Ну что, не поверили? — спросила Катя.

— Не поверили, — вздохнул Дон-Жуан. — Должно быть, я был недостаточно убедителен.

— Я так и думал, что не поверят. Вся история звучит неправдоподобно. Ладно, я помчался к профессору! — сказал Егор и унесся прочь.

                                                                       * * *

Профессор Фантомов лежал на кровати и грустил. Ему было тоскливо и одиноко. Стараясь его развеселить, полтергейст принимался время от времени выть и раскачивать подвешенную к блоку загипсованную ногу.

— Маменька, подержи книгу! Я почитаю! — попросил профессор.

Полтергейст взял со столика сборник с математическими таблицами и, поднеся её к глазам профессора, стал переворачивать страницы.

В палату бодро вошла медсестра со шприцем. Увидев зависшую над кроватью безо всякой опоры книгу, страницы которой сами собой переворачивались, медсестра сделала укол сама себе, повернулась и шатающей походкой вышла из палаты.

— Ну вот, уже третья медсестра за вторые сутки! Распугиваешь ты их, Маменька! — вздохнул профессор.

В окно раздался стук. Профессор кое-как повернул голову и увидел за окном Егора Лопатина, который одной рукой держался за выступавшую ветку липы, а другой барабанил в стекло, жестами прося, чтобы его впустили.

— Открой окно, Маменька, а то упадет человек. Все-таки третий этаж, — забеспокоился Фантомов.

Тумбочка, покачиваясь, оторвалась от пола и со свистом помчалась к стеклу.

— Стоп! — крикнул профессор. — Заметь стилистическую тонкость: я просил тебя открыть окно, а не разбить!

Тумбочка без особой охоты вернулась на прежнее место. Ручка окна повернулась, и подхваченный за шиворот невидимой силой Егор кувырком прокатился по полу.

— Ну вот, Маменька, опять не расчитала! Сколько раз тебя учить: с людьми надо обращаться бережно. Это тебе не телеграфные столбы валить, — сделал замечание профессор. — Егор, ты цел?

— Цел. Как ваши дела? — спросил Гений, поднимаясь с пола.

— Так себе. Скучно только. Целый день в постели. Только и общаюсь, что с полтергейстом. Мы с ним уже друзья. Я ему даже имя дал — Маменька.

— Почему Маменька? — удивился Гений.

— Видишь ли, в последнее время я все чаще подозреваю, что мой полтергейст женского рода.

— То есть не полтерст, а полтергейстиха? — уточнил Егор.

— Ага, именно. Уж очень она цветы любит. Здесь в больницу многим цветы приносят. Так Маменька утащит их из палаты и давай по воздуху кружить. Целыми часами кружит. Опять же и характер женский: чуть что — обида. Дуется, предметами швыряет.

В подтверждении его слов Маменька швырнула математическим справочником в стену.

— Маменька, я же тебя просил! — сказал профессор, приподнимаясь на подушках. — Ну что будешь делать с таким фруктом! Ладно, Егор, выкладывай, что у вас там новенького.

Егор рассказал о псах Аттилы, о новых стычках с привидением, о Фесандопулосе, утратившем бессмертие, о похищенных привидением душах и об их опасении, что Аттила собирается вселиться в тело президента.

— Это всё? — задумчиво спросил профессор.

— Кажется, всё, — ответил Егор. — А что мало?

— Да нет, для двух дней достаточно, — признал профессор. — Утешительно сознавать, что в то время как я тут лежу, где-то жизнь кипит и бьет ключом.

— И что вы об этом думаете? — с беспокойством спросил Егор.

— Увы, ваши опасения представляются мне вполне обоснованными. Вполне вероятно, что Аттила постарается завладеть сознанием президента.

— И что нам делать?

— Что нам делать, что нам делать? Думать надо. Во-первых, установите дежурство у кувшина. Пока кувшин у вас, Аттила не сможет надолго вселиться. Во-вторых, я вам дам с собой Маменьку. Разумеется, если сумею ее уговорить одолжиться вам на время.

— А зачем нам Маменька? — спросил Егор, опасливо оглядываясь по сторонам, не полетит ли в него откуда-нибудь стул или табуретка.

— Как зачем вам Маменька? — возмутился профессор. — Да я ее, можно сказать, от сердца отрываю. Во-первых, Маменька способна за три минуты дважды облететь вокруг Земли и проникнуть куда угодно от подводных глубин до кратера вулкана. Во-вторых, Маменька очень любит выполнять поручения. Правда со сложными поручениями она не справляется, но если нужно что-то разнюхать, разведать или запустить в кого-нибудь глобусом — это она за милую душу. У Маменьки есть только один маленький минусик. Она порой бывает самую малость вспыльчивой.

— Хорошо, мы возьмем Маменьку. Большое спасибо за такой подарок! — со вздохом поблагодарил Егор, сообразив, что отмазаться от Маменьки ему вряд ли удастся. А если так, то не пришлось бы им всем лежать в соседней с профессором палате, пострадав от непредсказуемого Маменькиного буйства.

— Вот и хорошо, я знал, что ты разумный мальчик! — обрадовался профессор. — А я тут пока поразмышляю, как нам выкурить Аттилу из президента, если он все-таки в него заберется.

Облизав губы, профессор взялся за уламывание Маменьки. Дело это было непростое. Маменька наотрез отказывалась оставлять его, обижалась, дулась, вздыхала, швыряла в стену тумбочку, громыхала кроватями, даже сорвала с петель дверь и выломала раму, но потом, поддавшись на доводы профессора, постепенно смирилась и согласилась. А потом Егор почувствовал, как его вдруг оторвало от пола и подбросило вверх, едва не свернув шею об потолок.

— Ну вот! Я так и знал, что ты ей понравишься! — воскликнул профессор. — Теперь тебе нет необходимости слезать по дереву. Маменька снесет тебя вниз безо всякого лифта со свойственной ей деликатностью и предупредительностью.

— Да уж... — проворчал Егор.

— И вот еще: я хочу тебя предупредить, — прошептал профессор, поманив его к себе забинтованной рукой. — Ради Бога, не говорите при Маменьке никаких плохих слов и не обижайте ее. Она очень щепетильна и в своем праведном гневе способна переломать вам все кости. Запомнил?

— Запомнил, — кивнул Егор.

— В таком случае всего хорошего! — сказал профессор.

В тот же миг невидимая сила оторвала Егора от пола и швырнула его головой в выломанную раму. Уверенный, что ему сейчас придет конец, юноша ласточкой помчался вниз. И лишь после того, как в трех сантиметрах от земли Егора снова подхватило и мягко опустило на траву, он вспомнил слова профессора о маменькиной деликатности и предупредительности.

 

 

АТТИЛА РВЕТСЯ К ВЛАСТИ

 

Когда возле своего дома Егор слезал со скутера, у него дрожали колени. Маменька домчала его быстрее молнии. Ей наскучило, что скутер не разгоняется больше шестидесяти километров в час, она забралась в двигатель, что-то сам сделала, увеличив его мощность раза в три, и заодно сломала тормоза. Поэтому когда минутой спустя Егор стал обгонять иномарки и, не останавливаясь проноситься мимо светофоров, его это уже не удивляло. Его вообще ничего не удивляло, потому что он уже мысленно прощался с жизнью.

Дважды он едва не врезался, но оба раза Маменька подхватывала его скутер и переносила его через препятствие.

Домой Егор вернулся как раз в тот момент, когда его брат Федор от нечего делать стал задирать Колбасина, а тот имел неосторожность огрызнуться, назвав Федора “болваном”.

— Это что наезд или повод для драки, а Колбасин? Ты чего, устроил восстание толстых козявок? — рассердился Федор и стал толкать Пашу в плечо.

— Остань, а то я тебя ударю! — пригрозил выведенный из себя Паша.

— Ну ударь, ударь! Давай ударь! Я разрешаю, можешь проверить мой пресс! — стал требовать Федор, гордившийся своими мышцами.

Паша, знавший, что теперь Федор ни за что не отстанет, пока не добьется своего, сжал правую руку в кулак и неуверенно ткнул Федора в живот. Удар вышел совсем слабеньким. Каратист приготовился издевательски расхохотаться, но тут его подкинуло в воздух, три раза перевернуло и со всего размаху вдвинуло головой в открытую тумбу письменного стола. Паша с отвисшей челюстью наблюдал за последствиями своего удара.

Через некоторое время Федор озадаченно высунул голову из тумбы. Он хотел было броситься на Пашу, но не решился и остался сидеть на полу. Хотя положение брата было незавидным, Егор улыбнулся.

— Да, я совсем забыл! — сказал он. — Профессор одолжил нам Маменьку.

— Какую мамочку, свою? — не понял Дон-Жуан.

— Маменькой он называет полтергейст.

— Какой полтергейст, тот самый? — ошарашенно спросил Федор.

— Угу, — кивнул Егор. — И этот полтергейст терпеть не может ссор и драк.

— Так это Маменька меня шарахнула?

— Она самая.

— Ну тогда я кое-кого сейчас огрею. Одну наглую толстую козявку! — заявил Федор и направился к Колбасину.

Но не успел он размахнуться, как сзади его что-то похлопало по плечу.

— Остань, Егор, не лезь не в свое дело, — огрызнулся Федор, думая, что это брат.

— Это не я, — сказал Гений каким-то странным голосом.

Федор обернулся и увидел, что за его спиной в воздухе многозначительно покачивается шестнадцатикилограммовая папина гиря. Сообразив, что если он ударит Пашу, то его самого долбанёт гирей, Федор опустил руку.

— То-то же, — Паша покровительственно похлопал Федора по плечу. — Не советую ко мне лезть. Кажется, я Маменьке нравлюсь.

— С чего ты взял? — спросила Катя.

— А вот с чего! — сказал Паша и показал большой букет из одуванчиков, который только что вплыл в окно и прыгнул ему прямо в руки.

— А почему вы поссорились? — спросил Егор у брата.

Федор смущенно отвернулся к окну.

— Да ну, из-за пустяка, — пробурчал он.

— Как же из-за пустяка! Он машину себе хотел купить на деньги Фесандопулоса, — фыркнул Паша.

— Это правда? — нахмурился Егор.

— Ну правда, — неохотно признал Федор. — Взял я сегодня с утра чемодан денег и поехал покупать себе “Мерседес”. Захожу в автосалон и говорю: “Мне вон тот спортивный, белый. Плачу наличными!” Они хохочут и мне говорят: “Покажи деньги!” Я показал. Они их под инфракрасной лампой просветили, увидели, что настоящие и сразу глаза на лоб выкатили. Решили, наверное, что я их где-то украл. “Документы, говорят, у тебя есть? Как мы тебе машину будем выписывать?” Я говорю: “У меня только свидетельство о рождении, и то я его дома забыл.” Они говорят: “Вот и хорошо, съезди за ним, а чемоданчик пока у нас оставь.” Я чувствую подвох и стал к дверям пятиться, а она за мной. Тут я сделал одному мужику подсечку, чемоданчик схватил и бежать. Еле ноги унёс. Вернулся, рассказал обо всем Колбасину, а он меня дундуком назвал!

— И правильно сделал, ты и есть дундук! — всердцах сказал Егор.

К братьям подошла Катя.

— Гений, у тебя есть какие-нибудь новости? — спросила она.

— Какие-нибудь есть, — ответил Егор. — Профессор советует нам глаз не сводить с кувшина, а а сам обещал придумать, как вытащить Аттилу из президента, чтобы не поднять на ноги его охрану.

— А у него получится?

— Не уверен. Времени осталось слишком мало. Ты что-нибудь узнала о самом президенте?

— Да, я слушала новости. Президент сейчас на отдыхе в Сочи. Он проходил там трехмесячный курс лечения насморка. Но завтра утром он прилетает в Кремль и будет в своем рабочем кабинете.

— Как-то некстати он вылечился от насморка! — поморщился Дон-Жуан. — В Сочи Аттила бы его не достал.

Гений приготовил скафандр, ловушку и проверил заряд энергейзера.

— Аттила бы его везде достал, — сказал он. — Будем дежурить у кувшина по очереди. Составим расписание. Смена длится по пять часов. Сложнее всего будет тем, кто дежурит ночью. Старайтесь не уснуть! Если увидите Аттилу или просто заметите любую странность, сразу поднимайте тревогу! Всё ясно?

— Ясно-то ясно! Маменька, ты нам будешь помогать дежурить? — спросил Паша.

Раньше, чем Егор успел предупредить, что Маменька не умеет разговаривать, стул, на котором сидел Паша, вместе с ним самим поднялся над полом и очертив в воздухе слово “Да”, осторожно опустился на пол.

— М-да-а... Кажется, мы можем положиться на Маменьку, — протянул Гений.

                                                     * * *

Первый дежурный, а им был сам Егор, заступил на пост немедленно, за ним отдежурили Федор и Дон-Жуан, а под утро наступила очередь Паши. За Пашей должна была дежурить Катя, но ее очередь так и не наступила, потому что кувшин исчез.

Произошло это так. Часов в семь утра Паша, ведущий неравную борьбу с побеждающим его сном, в последний раз посмотрел на обнаружитель привидений. Потусторонняя активность была как будто в норме, хотя стрелка слегка и подпрыгивала. Но Пашу это не насторожило. Он решил, что это из-за Маменьки, которая от скуки летала по комнате, позванивая люстрой.

Хотя Егор строго-настрого велел никуда не отлучаться, Паша решил быстренько сбегать на кухню и сделать себе кофе, а заодно заготовить впрок штучек пять бутербродов.

Он откинул забрало скафандра, прислонил энергейзер к стулу и попросил Маменьку покараулить, пока он не вернется. Но бестолковая полтергейстиха вместо того, чтобы караулить, увязалась за Пашей на кухню и стала, дразнясь, жоглировать яйцами и подсыпать Паше соль в кофе. Когда же самое большее через пять минут Колбасин вернулся на свой пост, то обнаружил, что окно распахнуто, энергейзер валяется на полу со стволом, завязанным в узел, а кувшин исчез.

Маменька устремилась за Аттилой вдогонку, но кувшина вернуть не смогла, а принесла назад лишь крошечный его осколок. Видимо Аттила, почуяв погоню, швырнул кувшин с большой высоты, разбив его вдребезги.

— Разбитый кувшин Аттиле уже не страшен. Теперь он уже не вернется, — сказал срочно разбуженный Егор.

Удрученного Пашу никто не ругал. Положение было слишком серьезным, чтобы искать виновных.

Желая хоть немного развеять гнетущую тишину, Катя включила радио, и тотчас в комнату протиснулся бодрый голос диктора: “По сообщению пресс-центра Правительства России президент прибыл в столицу двадцать минут назад. В настоящее время кортеж правительственных машин движется в Кремль. Несмотря на насморк, президент проведет в Кремле ряд важных встреч.”

Ребята посмотрели друг на друга. Федор открыл было рот, чтобы сказать своё любимое: “Блин!”, но, вспомнив, что Маменька не любит таких слов, счел выгодным промолчать себе в тряпочку.

— Надо отправить Маменьку на разведку! — сказал Егор. — Маменька, лети к этому кортежу машин и попытайся разнюхать, нет ли там поблизости Аттилы!

В тот же миг внезапный сквозняк распахнул форточку, и ребята поняли, что Маменька умчалась. Вернулась она примерно минут через двадцать. На стол к Гению упали шоферская фуражка, толстая папка с бумагами и номер с государственным флагом.

— Это номер президентской машины! — охнул Егор, беря его в руки.

Тем временем Федор примерил шоферскую фуражку и, уставившись на первую страницу папки, прочитал: “Бумаги на подпись президенту Российской Федерации.”

— Ишь ты какая у нас Маменька запасливая! — поразился он. — И папку у президента стащила!

— Погоди, давай узнаем, что Маменька выяснила! — сказал Егор. — Давай, Маменька, мы тебя слушаем!

Маменька немедленно схватила карандаш и стала отстукивать им на столе Азбуку Морзе, но делала это так быстро, что ребята ничего не смогли разобрать.

— Стой! Давай ты лучше будешь на компьютере печатать! — предложил Егор. Он включил компьютер и Маменька, вдоволь наигравшись с клавишами, стала отбивать тарабарщину вперемежку с нужными сведениями. Вот что она отбила:

“У-у-у! О-о-о! Гхцукп! Дядька-президент би-би в машине! Бумажки листать, в носовой платочек дудеть! А-а! Аттилы в би-би нету! Аттила в Кремль сидит, в кабинет ждет! Нехороший Аттила, он не хотеть с Маменька дружить! О-о! У-у! Чпок! Р-рррр! Маменька хотеть: президент не езди в Кремль, уезжать подальше из Москва! Маменька пугать президент. Маменька выть ему в ухо, Маменька отламывать дверца его би-би. Президент бояться, президент кричать! Охрана хватать президент, сажать его свой большой би-би, мчаться в Кремль. Маменька хотеть догнать тот би-би, но вначале Маменька играться старый би-би. Пока Маменька играться, президент в другой би-би уже далеко. Тогда Маменька брать кое-что на память и возвращаться обратно. Маменька торопиться ведь ее ждут друзья!”

Катя смущенно улыбнулась. Это была едва ли не первая улыбка после того, как пропал гусар.

— Как трогательно! Она считает нас своими друзьями! — сказала она.

— Тоже мне приятелей нашла! Операцию провалила! — недовольно сказал Федор.

— Федор, ты тошнот! — вспылила Катя.

— Подумаешь, заигралась немного, с кем не бывает, — поспешил на защиту Маменьки Дон-Жуан. — Зато всё что нужно выяснила. Аттила в Кремле, там же теперь и президент. А что будет дальше, об этом даже думать неохота.

— Я предупрежу профессора! Теперь без его помощи нам не обойтись! — вскочил с места Егор.

— Ты хочешь поехать на скутере? — спросила Катя.

— Разумеется, — ворчливо ответил Гений.

— Не трать бензин, у меня есть план получше. Ну-ка, Маменька, принеси нам сюда профессора! — велел Паша.

Радостно задребезжав стеклом книжного шкафа, Маменька  исчезла, а спустя десять минут, едва не разбив своими загипсованными ногами стекло, в комнату влетел профессор Фантомов. Он летел прямо с кроватью, вместе с блоками, к которым крепились его руки и ноги. Маменька опустила кровать на пол возле письменного стола, и кровать сразу заняла собой всю комнату. Еще десять минут потребовалось профессору, чтобы немного отдышаться и перестать ругать Маменьку и “великолепную пятерку” на чем свет стоит.

— Это вы ее подучили меня притащить? — кричал профессор. — Меня, между прочим, кормили супом. И вдруг кровать срывается с места и, протаранив окно, улетает. Видели бы вы лицо медсестры! Я никогда его не забуду! Такое милое, полубезумное лицо, с голубыми-голубыми, круглыми от ужаса глазами. Я уж не говорю о том, что я сам чувствовал, когда меня мчали между домами и время от время кровать переходила в крутое пике.

“У-у, противный! И пошутить нельзя!” — отстучала на компьютере Маменька.

— Ладно, проехали! Считайте, что на первый раз я вас простил. Чего вам от меня надо? — спросил профессор, когда его гнев наконец улегся.

— Новости самые неважные. Кувшин мы прошляпили, а Аттила уже в Кремле.

— Я так и понял, — сказал Фантомов, кивая на лежавшие на столе правительственные номера. — Это оттуда?

— Это маменькин боевой трофей.

— Маменька, сколько раз тебя учить: нормальные полтергейсты так себя не ведут, — нахмурился профессор. — Считай, что пока я тебя прощаю! Но учти: мое терпение не безгранично.

— Хотите чаю? — предложила Катя.

— Чаю? — переспросил профессор. — Ну ладно, давай так и быть...

Вскоре, главным образом благодаря Кате, ворчливый профессор оттаял окончательно.

— Уговорили, несколько дней я поживу у вас и помогу вам своими мудрыми советами. Тем более, что на ближайшую неделю у меня не было никаких особенных планов, — согласился он, оглядывая свои бинты.

Чтобы не объяснять родителям, откуда в их комнате взялся неизвестный загипсованный человек да еще с больничной кроватью, профессора решено было расположить в комнате Дон-Жуана, дедушка которого накануне уехал на две недели в Южную Америку читать лекции по культуре майя. Перенесли кровать всё с помощью той же Маменьки, которая на радостях, что теперь с ней все ее друзья вместе, вначале подбросила кровать на высоту примерно шестидесяти этажей и уже только потом, поймав у самой земли, поставила её в комнату к Дон-Жуану.

С кровати, где лежал профессор то и дело доносилось его любимое: “Считай, что я тебя прощаю!”, а дальше шел количественный номер, в который профессор прощал. Для каждого у него была отдельная нумерация. За три часа Катю он простил два раза, Дон-Жуана — пять, Колбасина — четыре раза, Егора — двадцать, а Федора прощал столько, что сбился со счета. Впрочем, это было неудивительно, потому что он морозил глупость за глупостью и бестактность за бестактностью.

Гений переселился к Дон-Жуану и целый день под руководством профессора что-то чертил. Оба охотника за привидениями, старый и молодой, разрабатывали схему ловушки для Аттилы, причем оба употребляли терминологию, понятную только большим спецам в физике и высшей математике. “Синус тангенса конангенса косинуса двойной гипотенузы в квадрате,” — передразнивал их Федор.

С Пашей же Колбасиным произошла презабавная история: в него влюбилась Маменька. Что именно полтергейстиха нашла в Паше, сказать сложно, но теперь она слушалась только его, и целыми часами преследовала Пашу своими неуемными заботами. Она то притаскивала ему откуда-то то гроздь бананов, то целый мешок с мандаринами, а то и ящик шоколада.

“С оптового рынка таскает! То-то там небось воплей!” — авторитетно заявлял Федор. Колбасин, смущаясь и даже злясь, пробовал урезонить Маменьку, но это было дохлым делом: Маменька не урезонивалась. “Великолепной пятерке” ничего не оставалось, как всем вместе есть шоколад и мандарины, благо занятие это было необременяющее.

Вдобавок Маменька оказалась очень ревнивой полтергейстихой. Как-то заметив, что Паша смотрит из окна на возвращающуюся Маринку Улыбышеву, Маменька издала оглушительный потусторонний вопль и, схватив Маринку, посадила ее в кузов проезжащего мимо грузовика. Дрожа от ужаса, Маринка наблюдала, как мешок со штукатуркой, стоявший с ней рядом в грузовике, сорвался с места и, летая над кузовом, написал на его досках сыплющимся порошком слова: “Не зарься на Пашу, он мой!”

Катя сидела перед телевизором, и едва не сломала пульт, гоняя его по всем программам и отыскивая блоки новостей. Сведения из Кремля были самые скудные и противоречивые. В основном повторялось одно и то же, что президент по неизвестной причине вызвал из отпуска министра обороны, а также созвал командующих всеми родами войск и уединился с ними на закрытое секретное совещание.

— Кажется, Аттила начинает действовать! — озабоченно сказал Дон-Жуан, смотревший телевизор вместе с Катей. — Только одно непонятно: откуда Аттила знает, кто министр обороны, кто командующие, как устраивать совещания, что говорить? Да и русский язык он когда успел выучить?

— Думаю, он воспользовался сведениями из подсознания президента, — подал с кровати голос профессор. —  Он подавил его сознание, но сохранил все подсознательные умения, знания и навыки. Аналогичный случай был в 1480 году, когда призрак герцога Кастильонского, предательски убитого двадцатью годами раньше при осаде крепости Ботивин-де-Капуст, вселился в одну Парижскую ведьму и она вдруг заговорила на латыни, одновременно помня все знахарские рецепты.

Кроме мрачных сведений о совещаниях в Кремле, “Новости” пестрели и другими, более забавными сообщениями. Например, говорили о внезапном смерче, оторвавшем сегодня дверцу у президентской машины. Наполовину в шутку — наполовину всерьез сообщалось, что сегодня в разных частях города видели то летающий мотоцикл, то летающую кровать, на которой лежал забинтованный человек. Один из операторов-любителей ухитрился даже снять, как подросток на скутере перелетает через двухэтажный дом. Лицо подростка было не видно, но Катя с Дон-Жуаном узнали его по одежде. Это был Гений.

— Вот так и становятся знаменитыми, — с завистью сказал Дон-Жуан.

— Бедный мой скутер! — простонал Паша. — Воображаю, во что превратились его рессоры!

— Ни во что не превратились. Маменька приземлила меня бережно, — сказал Егор, умолчав, что полтергейст зацепил скутером за дерево и отбил кусок обшивающего скутер пластика. “Чем позже об этом узнает Колбасин, тем лучше он будет спать,” — убеждал себя Гений.

Вечером “великолепная пятерка” разошлась по домам. Дон-Жуан тоже лег спать и уже сквозь сон слышал, как Егор спорит с профессором Фантомовым. “Считай, что я тебя простил в двадцать пятый раз!” — сердито говорил при этом профессор.

 

 

ОПЕРЕЖАЮЩИЙ УДАР

 

Утром Дон-Жуан открыл глаза и вполусне увидел, что за его столом сидит человек и что-то чертит. Через несколько секунд он сообразил, что это Гений и удивился, как его приятель может так долго не спать. Профессора Фантомова и того сразил сон, и он храпел, откинув забинтованную голову на подушку.

— Ну как дела? Получилось что-нибудь? — спросил Дон-Жуан, вставая подходя к Егору.

От неожиданности тот вздрогнул и поднял от чертежа голову.

— Почти всё готово. Осталось два-три штриха. Правда, чтобы собрать эту ловушку, понадобится куча денег.

— А как она будет работать?

— Это усовершенствованная ловушка. Ей не нужен энергейзер, она работает автономно. Ее можно спрятать в мусорном контейнере или еще где-нибудь. Она как громадный пылесос втягивает в себя все потусторонние силы в радиусе пятисот метров. Мы сможем спрятать ее по маршруту следования президентского кортежа или поднесём к забору его резиденции. Главное, точно узнать, где он в данную минуту находится.

— А если он укроется в бункере? — предположил Дон-Жуан.

— Тогда его оттуда уже не выкуришь, — серьезно сказал Егор. — Как ты понимаешь, моя ловушка тоже не волшебная. Не то, что вырвал три волоска из бороды и сказал: “Тибидох-тибидох!”

В дверь раздался звонок. Это примчалась Катя. Она была одета по-домашнему, в длинной майке, из-под которой видны были ее стройные красивые ноги. Созерцание этих ножек сразу отвлекло мысли Дон-Жуана от ловушек и привидений, но только до тех пор, пока Катя не крикнула:

— Вы не слушали “Новости”? Знаете, что случилось ночью? Президент привёл ядерные силы в состояние пусковой готовности! Самолёты дальней и ближней авиации заправляются топливом. Дума распущена. Объявлено военное положение и коммендатский час! Военкоматы готовятся к мобилицации всех здоровых мужчин от 18 до 55 лет. Всем другим странам объявлен ультиматум: немедленно сложить оружие и заявить о сдаче. Срок ультиматума истекает сегодня вечером в 18 часов.

— То есть если другие страны не заявят, что сдаются, то сегодня в шесть вечера начнется Третья мировая война? — ошарашенно спросил Дон-Жуан.

— Вот именно. А уж они о своей сдаче не заявят — можешь мне поверить. Они спешно приводят свои силы в состояние боевой готовности. И главное, никто не может понять, с чего наш президент вдруг взбеленился.

— Это всё Аттила! — воскликнул Егор. — Но куда остальные смотрят? Где все правительство? Что они самоубийцы — сами же голову в петлю суют! Кто их заставляет его слушаться? Арестуйте его и все дела!

Катя невольно улыбнулась, настолько наивным был Гений в устройстве государственного механизма.

— Ишь ты какой шустый! Думаешь, всё так просто? Ты же знаешь, какое у нас правительство? Человек двадцать самых авторитетных сразу арестовали, а другие поджали мокрые хвосты и сидят тише воды ниже травы — ждут откуда ветер подует, и все кто может пакуют чемоданы, прикидывая, куда сбежать, и в каких бункерах укрыться.

Через несколько минут у Дон-Жуана собралась вся “великолепная пятерка”. Телевизор и радио слушали все, и все знали, что сейчас происходит. Был разбужен и профессор Фантомов и теперь ошалело моргал сквозь бинты, не совсем ещё войдя в курс дела.

— Аттила сам не остановится. Только от нас зависит, будет война или нет. Но для этого нам нужно собрать ловушку, — сказал он, когда понял, насколько всё серьезно. — Пусть кто-нибудь один немедленно едет на радиорынок и купит по списку все детали. Остальные останутся помогать Егору. Одному со всей работой ему не управиться.

На радиорынок решено было послать Пашу: только он и Егор знали к нему короткую дорогу, потому что всегда ездили туда вместе. Егор должен был остаться, значит ехать теперь предстояло Паше. Карманы у Паши были набиты толстыми пачками денег, перетянутыми резинкой — теми самыми, из запасов старого мага.

Паша выкатил скутер из папиного гаража и повернул ключ в замке зажигания. Но мотор даже не попытался завестись. “Неужели опять бензин?” — испугался Паша. Но на этот раз проблема была не в бензине — под треснувшим аккумулятором натекла кислота. Маменькины скоростные гонки по магистрали не прошли для скутера бесследно.

Паша уже хотел бежать на метро, но, поворачиваясь, зацепил коленом за кикстартер. Как же он мог забыть, что у мотоцикла есть запасное устройство завода! Колбасин несколько раз с силой ударил ногой по кикстартеру, и двигатель заработал.

Вскочив на скутер и даже не закрыв гараж, Паша помчался по встревоженному городу. Казалось, весь народ высыпал на улицы. Даже ни о чем не зная, можно было догадаться, что происходит нечто важное и страшное, что в равной степени касается всех — детей, мужчин, женщин, стариков. Люди взбудораженно переговаривались и жадно скупали газеты. В воздухе висело недоумение: отчего? почему? зачем?

По улицам сновали машины — многие старались покинуть город, но из города никого не выпускали: везде стояли милицейские кордоны. Кое-где на перекрестках видны были бронетранспортеры. Автобусы не ходили — говорили, что все они срочно направлены перевозить солдат.

Радиорынок, куда наконец примчался Паша, был почти пустым, но кое-кто из постоянных продавцов все же пришел сюда — кто-то по привычке, а кто-то надеясь на наш извечный русский авось. Колбасин слез со скутера и, вытащив из кармана список и деньги, стал обходить продавцов. Делал он это последовательно — по часовой стрелке, не пропуская ни одного.

Постепенно его рюкзак наполнялся деталями. Колбасин и сам не знал для чего они: какие-то транзисторы, микросхемы, катушки, процессоры. Некоторых деталей в списке было отмечено по несколько штук и трудно было сказать, то ли они действительно были нужны в таком количестве, то ли предусмотрительный Егор хотел иметь запасные.

Но встречались детали, а их было почти треть списка, которых не было ни у кого. Паша не на шутку забеспокоился. Что будет, если он вернется с пустыми руками? Хотя никто, кроме “великолепной пятерки” и профессора об этом не знал, но от этих любительских катушек и реле зависела теперь судьба мира!

Паша растерянно стоял со списком в руках, не зная к кому обратиться, но тут...

— Эй, “Сейчас как дам!” — окликнул шустый невысокий парень в джинсовке, стоявший возле машины с открытым багажником. — Дай-ка мне сюда свою бумажку!

Паша вначале не сообразил, к кому это обращаются, а потом вспомнил, что “Сейчас как дам — мало не покажется!” — надпись на его сегодняшней майке.

                                                                       * * *

Двадцать минут спустя Паша уже мчался на скутере в обратный путь. Рюкзак за его плечами был почти доверху забит деталями. Правда, ему пришлось очень солидно поистратиться, но в конце концов так ли это важно?

Уже въезжая во двор, Паша вдруг резко повернул руль и врезался передним колесом в мусорный бак. Бросив скутер валяться, Паша соскочил с него и поспешно нырнул за бак.

Перед их подъездом стояло несколько машин с затемненными стеклами, возле которых толпились широкоплечие мужчины с похожими, словно по одному трафарету вылепленными лицами. Из подъезда с заломленными за спину руками, скованными наручниками, вытаскивали Федора, Гения, Дон-Жуана и Катю. За ними прямо с кроватью несли возмущающегося профессора Фантомова. Всех их затолкали в машины и захлопнули за ними дверцы. Следом из подъезда вынесли энергейзеры и скафандры, погрузив их в микроавтобус. Последним вышел сутуловатый мужчина, несущий перед грудью большую, размером с таз установку — должно быть, ту самую ловушку, которую начал делать Егор.

— Всех взяли? — спросил сутуловатый у водителя. Обострившимся слухом Паша различал его голос.

— Нет, только пятерых. Еще один остался — какой-то парень с верхнего этажа. Вроде бы видели, как он куда-то уехал, — ответил водитель.

— Засаду в квартире оставили?

— Ясное дело, оставили.

— Не говорят, куда именно он поехал?

— Пока молчат, но сейчас им введут сыворотку правды, и они сразу станут болтливыми.

— Отлично, только не переборщите дозой. Шеф хочет видеть их живыми. Поехали! — сутуловатый уселся в микроавтобус и сказал что-то в рацию.

Машины выставили на крыши синие мигалки и, взвизгнув покрышками, унеслись.

Только тогда Паша решился выйти из-за бака. Майка на нем была насквозь мокрой, волосы прилипли ко лбу, а на колене возникла откуда-то глубокая кровоточащая ссадина — очевидно, полученная, когда он падал со скутера.

“Если бы я был дома, меня бы тоже схватили! — догадался Паша. — Это Аттила! Он нанес нам опережающий удар.”

Паша старался не думать, что сейчас переживают его родители, и родители ребят. Он знал, что домой ему возвращаться нельзя — он сразу будет схвачен. С ощущением, что всё потеряно и изменить уже ничего нельзя, Колбасин, понурившись, отправился к своему скутеру. Он удара о бак переднее колесо деформировалось и теперь цепляло за крыло. Паша махнул рукой, прислонил скутер к баку и, закинув за плечи рюкзак, побрел куда глаза глядят.

Внезапно, взявшись неизвестно откуда, по двору пронесся странный маленький смерч и остановился у ног Паши, взметнув трехметровый столб пыли.

— Маменька? Это ты? — неуверенно спросил Колбасин.

Смерч дрогнул, а потом вдруг Пашу сорвало с места, подкинуло на огромную высоту и усадило возле трубы на крыше ближайшего шестнадцатиэтажного дома. Полтергейстиха радовалась, что нашла Пашу, и резвилась как котенок, играя с прошлогодними листьями и бельем, сорванным у кого-то с балкона.

Колбасин продолжил было хандрить, но неожиданно у него мелькнула отчаянная мысль. Он подбежал к краю крыши и, присмотревшись, разглядел на дороге машины с затемненными стеклами, в которых увезли его друзей: две легковых и один микроавтобус, которые мчались по шоссе в сторону центра.

— Маменька, лети сюда! Видишь вон те машины? В них везут наших друзей. Ты сможешь их освободить?

Маменька пропустила его слова мимо ушей. Она заигралась с бельем, которое раздирала в воздухе в клочья и пускала с крыши.

— Я так и думал, что ты не справишься, — сказал ей Паша. — Конечно, была бы ты сильной полтергейстихой, тогда другое дело, а то, конечно, каши мало ела.

Это простое средство подействовало. Рассерженная Маменька бросила белье и ринулась вниз. По улице пронесся смерч, и Паша понял, что переборщил, подзадоривая ее. С крыши ему не было видно, что происходит внизу: машины были скрыты листвой и домами.

Дон-Жуан потом рассказывал, что у той легковой машины, в которой везли их с Федором, вдруг оторвался руль, и она врезалась в столб. Другую машину, в которой были Катя, Гений и профессор протащило по газону и бросило в пруд. Катя и особенно профессор уверены были, что захлебнутся, но тут их подхватило, вытолкнуло из машины через открытую дверцу, и они оказались в воздухе рядом с Дон-Жуаном и Федором, которых Маменька предусмотительно вызволила чуть раньше.

Маменька опустила друзей на тротуар, видимо для того, чтобы дать им возможность полюбоваться, как она расправляется с микроавтобусом. Микроавтобус несся к ним на полной скорости. Из его окон высовывались фигуры людей с автоматами.

— Обычно я запрещал тебе безобразить, но сейчас можно! Давай, Маменька! — крикнул профессор.

С микроавтобусом стала происходить настоящая чертовщина. Вначале у него на полной скорости отвалился руль, потом микроавтобус заглох, зато сами собой включились дворники и замигали фары. Автобус затрясся, как будто под тем местом, где он стоял, началось извержение вулкана. Все четыре колеса разом лопнули, а выхлопную трубу потом так и не обнаружили. Пустые скафандры затряслись в безумной пляске и потянулись рукавами к сидевшим в машине людям. Те от неожиданности открыли пальбу из автоматов, но пули, едва вырвавшись из дула, горохом осыпались стрелявшим под ноги. Тем временем пустые скафандры, взявшись за руки, как в маразмахическом сне вышли из машины и затопали куда-то.

— Не двигаться! Лечь на асфальт! — раздался дикий крик.

Сутулый командир, выскочив из микроавтобуса, выхватил пистолет и хотел выстрелить в стоявших на асфальте ребят, но тотчас упал как подкошенный. На голову ему нахлобучился унитаз, валявшийся на ближайшей помойке.

— Я был не прав, когда ругал ее. Маменька — полтергейст очень высокого уровня полезности, — задумчиво сказал профессор, наблюдая, как сутулый катается по асфальту, пытаясь стащить с головы унитаз.

Счастливая полтергейстиха ласково подула ему в ушко и взъерошила волосы. Минуту спустя вся “великолепная пятерка” и профессор уже стояли на крыше той же шестнадцатиэтажки, что и Паша Колбасин. Туда же Маменька предупредительно перенесла скафандры, энергейзеры, незаконченную ловушку, а заодно, захватив его очевидно по ошибке — автомат Калашникова с двумя запасными магазинами.

 — Осталось только придумать, как нам избавиться вот от этого, — сказал Дон-Жуан, показывая свои запястья, закованные в наручники.

Разжав ладонь, Катя показала маленький ключ:

— Если я не ошибаюсь, он от наших наручников. Пока машина летела в пруд, я успела его захватить. Он был пристегнут к поясу у нашего конвоира.

— Ты умница! — восхитился Дон-Жуан, пытаясь поцеловать Катю в щеку.

— А вот этого не надо! Я и так знаю, что я умница, — сказала Катя, ловко уворачиваясь.

Вскоре наручники были сняты, и “великолепная пятерка” смогла насладиться свободой.

Профессор Фантомов поднял голову с подушки, с которой стекала вода, и одобрительно посмотрел на Колбасина.

— Это ты догадался послать Маменьку нам на помощь? — спросил он. — Похоже, Маменька теперь только тебя и слушается.

—  А вы что хотели: великая любовь есть великая любовь! Тили-тили тесто, жених и невеста! — съязвил Федор.

Его ирония не осталась незамеченной. Тотчас лежащий на крыше провод стал собираться в кольца и словно удав угрожающе пополз к незадачливому каратисту.

— А вот этого не надо! Что я такого сказал? Я что, против, что ли? Мне, может, даже завидно! — завопил Федор.

 

 

ШЕСТЕРО — ПРОТИВ ВСЕХ И ЗА ВСЕХ!

 

— Домой нам возвращаться нельзя — нас тотчас схватят. Наверняка Аттиле уже доложили, что мы скрылись, и он поднял на ноги всю милицию и все спецслужбы. Мы теперь для них мишень № 1, — сказал Дон-Жуан.

— Тебе легко говорить. Твой-то дедушка за границей, а моим-то бедным родителям каково! Они плакали, когда меня забирали, а папа даже полез на них с кулаками, но его ударили прикладом автомата! — с дрожью в голосе сказала Катя. Хоть она и отворачивалась, Дон-Жуан заметил на ее ресницах слезы.

— Надо позвонить родителям и сказать, чтобы они срочно уходили. Аттила может решить, что они нам помогали, схватить их и держать как заложников, пока мы не сдадимся, — заявил Федор. Он пересмотрел такое количество боевиков, что отлично представлял себе все модели действия спецслужб.

— Звонить опасно. Телефоны на сто процентов прослушиваются, — сказал Дон-Жуан. — К тому же вы же знаете своих родителей. Если бы они были разумными людьми, тогда другое дело. А так вместо того, чтобы просто выскочить из квартиры и бежать, они станут собирать три чемодана вещей, обзванивать родственников, а, говоря с вами, будут причитать, ойкать, пугаться, спрашивать, где мы, просить нас хорошо питаться, не волноваться и надевать на ночь шерстяные носки.

— А шерстяные носки зачем? — удивился Паша Колбасин.

— Да так просто, к слову вырвалось, — смутился Дон-Жуан.

Ему стыдно было признаться, что до десяти лет шерстяные носки на ноги ему надевала его собственная мама, как он с ней не воевал. Маме кто-то сказал, что шерсть очень полезна для здоровья, потому что шекочет какие-то там нервные окончания.

— И что ты предлагаешь, если нельзя позвонить? — спросил Егор.

— Пошлем за родителями Маменьку. Пускай доставит их куда-нибудь. Ну хоть на Азорские острова.

— До Азорских островов далековато, а вот закинуть их куда-нибудь в Подмосковье — дело другое, — серьезно сказал профессор. — У кого-нибудь есть в Подмосковье на примете укромное место? Только такое, которое нельзя было бы вычислить.

— У моей математички есть в Подмосковье маленький домик! Он около Бородинского поля. Вот я только не помню, как я туда добиралась. Я там всего один раз была, — сказала Катя.

— Неважно, Маменька найдет! Давай Маменька! — велел профессор.

Но Маменька не спешила слушаться, она признавала теперь только Пашу. И только после того, как Паша сказал: “Действуй, Маменька!”, полтергейстиха умчалась. Вернулась она примерно через полчаса очень довольная. Она принесла с собой поляроидную карточку всех родителей, которые с озадаченным видом жались друг к другу на фоне домика учительницы.

— Слава Богу, с ними все хорошо! — радостно сказала Катя.

Гений присел на корточки возле незаконченной ловушки.

— Ладно, за дело... Ты купил все детали? — озабоченно спросил он у Паши.

— Все, — откликнулся тот, отыскивая глазами рюкзак.

Вскоре на крыше кипел уже настоящий сборочный цех. Маменьке пришлось смотаться за паяльником и кое-какими инструментами. Здесь не обошлось без конфуза. Маменька долго не могла сообразить, что такое паяльник и приносила то садовый распылитель, то газовый сварочный аппарат, но в конце концов принесла и паяльник с припоем, лежавший у Егора на столе, где он его оставил, когда внезапно вылетела дверь. Попутно Маменька едва не выкинула из окна притаившегося в засаде сотрудника спецслужбы.

Егор старался работать неторопливо, как у себя в мастерской, тщательно припаивая и закрепляя все контакты.

— Чего ты копаешься? — то и дело нетерпеливо спрашивал Федор.

— Не мешай. Один контакт неправильно соединишь — потом больше времени потеряешь, — отвечал Гений.

С крыши было видно как по району, заглядывая повсюду, ходят милицейские цепи. У входа в каждый подъезд было поставлено по наблюдателю. Было ясно, что их продолжают интенсивно искать. Всех подростков, казавшихся подозрительными или просто подходящих по возрасту и описанию внешности, хватали и сажали в автобус.

— Интересно, что сами милиционеры чувствуют, когда гоняются за подростками? Неужели они не понимают, что то, что они делают, отвратительно? — спросила Катя.

Ей, выросшей в хорошей дружной семье, где все по-хорошему относились друг другу, было непонятно, как могут здоровые нормальные мужчины хватать, бить, унижать и арестовывать других людей и не испытывать при этом ни стыда, ни неловкости?

— У них приказ, а милиционеры не привыкли задумываться, что и почему. К тому же, нас так интенсивно ищут, что они, наверное, думают, что мы опасные государственные преступники, — сказал Дон-Жуан.

— Все равно не понимаю, как подростки могут быть государственными преступниками! — упрямо заявила Катя.

— Представляю, сколько Дон-Жуанчиков и Федечек сегодня сцапают! — засмеялся Паша.

— Это точно. Зато тебя уж точно не спутают: таких толстунов как ты раз-два и обчелся, — согласился Федор.

Над соседними домами пролетел вертолёт, с которого внимательно оглядывали все крыши. Опасаясь, что их сейчас засекут, “великолепная пятерка” уже схватилась за профессорскую кровать, чтобы перенести ее за трубу, но тут Маменька, никогда прежде не видевшая вертолетов, заинтересовалась устройством его заднего винта. Маменька была самым искренним образом восхищена и попыталась остановить винт, чтобы рассмотреть его. Но вместо того, чтобы останавливаться, лопасти винта почему-то погнулись, а немного погодя отлетел и сам винт. Вертолет закружило в воздухе, и, оставшись без управления, он совершил вынужденную посадку на проезжую часть.

— Классно мы его сделали! — восторженно завопил Федор.

— Это еще неизвестно, — отозвался профессор. — О крушении вертолета доложат Аттиле, Аттила поймёт, что без дружественного нам полтергейста тут не обошлось, а где полтергейст, там, значит, и мы.

Ловушка быстро обрастала деталями. Некоторые важные узлы Егор снимал со старой маломощной ловушки. Например, с нее он снял герметичный контейнер для привидений и всю систему автономного питания, которую заново возможно было изготовить только в промышленных условиях.

Часа в два проголодавшийся Паша отправил Маменьку на промысел, и она принесла здоровенный противень с пиццами, который, очевидно, стащила из ресторана.

— Воровать безнравственно! — сказал профессор. От пиццы, однако, он не отказался.

— Надо выяснить, что происходит в городе. Мы уже давно не имели никаких известий, — сказал Дон-Жуан, глядя с крыши, как по Садовому кольцу грохочет колонна бронетехники. Вначале, проминая асфальт, проехало несколько танков, за ними гусеничный тягач прокатил крупнокалиберную пушку, а замыкали колонну БТР-ы.

— Я, пожалуй, пойду на разведку! — вызвался Федор и за ремень поднял с крыши автомат.

— А это тебе зачем? — встревожился профессор.

— На всякий случай, для самообороны. Стрелять я умею и разбирать автомат тоже. Я в школе у военрука любимый ученик, — сказал Федор.

Это было чистой правдой. Если у кого-то Федор и был любимым учеником, то только у физрука и военрука.

— Вот что, любимый ученик, автомат ты оставишь здесь! — решительно сказал профессор. — С ним тебя сразу обнаружат. И помни, что возле каждого подъезда теперь милицейский пост. Едва ты высунешь нос — тебя цап и сразу в автобус!

— Не волнуйтесь, я буду как нинзя! Осторожен и неуловим! — пообещал Федор, неохотно оставляя автомат.

Он открыл железную дверь чердака (замок еще раньше из чистого любопытства сорвала Маменька) и спустился на площадку шестнадцатого этажа. Дверь одной из квартир была приоткрыта и слышно было, как в ней на полную громкость работает телевизор. Федор прокрался к самой двери и прислушался. Он услышал знакомый тенор диктора, который обычно читал информационные сводки в“Новостях”:

“Внимание! За совершение государственного преступления, заключающееся в компьютерном похищении кодов наведения стратегических ракет, разыскиваются пятеро несовершеннолетних преступников. Это братья-близнецы Лопатины, Егор и Федор — 14-ти лет, Екатерина Большакова — 15-ти лет, Сергей Штукин, кличка Дон-Жуан — 15-ти лет, Федор Колбасин — 14-ти лет.

Им помогает профессор, доктор наук Фантомов Игорь Иванович, предположительно шпионящий в пользу блока НАТО. Призываем всех граждан оказывать посильное содействие в поиске преступников. Если они успеют передать коды наведения западному блоку, Россия окажется безоружной! Эти люди должны быть немедленно задержаны!

Если же сами разыскиваемые сейчас слышат нас, призываем их немедленно сдаться. Ребята, одумайтесь, это не игрушки! По вашей вине Россия может оказаться втянутой в III Мировую войну! Уважаемые телезрители, еще раз показываем вам их лица. Внимательно вглядитесь в их лица! Тем, кто располагает информацией о местонахождении этих лиц, будет выплачено вознаграждение в размере 100.000 рублей.”

“Ну и дела. Вот мы и прославились. Интересно, какую мою фотографию показывают?” — подумал Федор.

А еще он подумал, что Аттила так хитро всё подстроил, что теперь все верят, что они государственные преступники. Еще бы — пятеро сопляков по компьютеру украли коды и по их милости вся страна оказалась на грани войны! Да теперь их всякий попытается схватить, даже одноклассники и те, попадись они им, выдадут.

“Тем не менее, — подолжал диктор, — президент заявляет, что наш ультиматум остается в силе. Если через четыре часа, ровно к 18-00, другие страны не заявят о своей готовности признать наши требования, то наши вооруженные силы перейдут в решительное наступление, используя при необходимости всё имеющееся вооружение, в том числе и ядерное.”

Федор собирался уже отойти от двери, как вдруг чья-то тяжелая ладонь легла ему на плечо и стиснула его так, что Федор даже скривился от боли.

— Ну что попался, паразит! — услышал он знакомый голос.

Федор обернулся и увидел Двоерукина, парня на три года старше него, который когда-то учился в их школе, а потом, вылетев из нее, угодил в строительное ПТУ, или как его теперь называли: строительный колледж. Запоздало Федор вспомнил, что Двоерукин как раз живет в этом доме на последнем этаже. Раньше Федор побаивался Двоерукина, потому что тот был старше, водился с опасными компаниями, а вдобавок был качком и наращивал в спортивном зале мышцы с помощью железа, анаболиков и протеина.

— Ну ты, блин, герой! — заявил Двоерукин. — Сегодня про вас целый день телик трещит! Это твой братец, что ли, стащил коды ракет?

— Ничего он не воровал!

— Да уж, расскажи кому-нибудь еще! — хмыкнул Двоерукин. — Очень вы были бы нужны, если бы не коды! Ладно, хватит болтать! Говори, где твои приятели?

— А пошел ты! — сказал Федор.

Он попытался вырваться, до Двоерукин с легкостью заломил ему руку за спину. Всё-таки между четырнадцатью и семнадцатью годами — огромная разница. Держа ему руку на заломе, Двоерукин вызвал лифт. Теперь ему лишь нужно лишь доставить Федора вниз и сдать его патрулю у подъезда.

— Лучше говори, а то хуже будет! Всё равно я получу вознаграждение! — просопел Двоерукин ему в ухо, и Федор услышал мерзкий запах у него изо рта. Двоерукин заламывал его руку все выше, и от боли Федору казалось, что рука вот-вот выскочит у него из плеча.

— Отпусти меня! Ничего я тебе не скажу! — кривясь от боли, прошипел Федор.

— Ага, щас! — фыркнул Двоерукин. — За тебя награда в сто тысяч полагается, а я тебя прямо вот так возьму и отпущу! Нашел дурака! Да я тебя еще и тресну, чтобы не рыпался!

Но треснуть Федора Двоерукин не успел. Поднимая кулак, он на мгновение ослабил захват и тотчас поплатился за это. Федор немедленно врезал ему ногой по ступне, а когда Двоерукин разжал руку, то добавил еще локтем по челюсти с разворота. Но свалить такого бычка, как Двоерукин было непросто. Качок бросился на Федора, чтобы сшибить его с ног. Федор понял, что если он это сделает, то ему уже не вырваться.

Не задумываясь, Федор сделал полшага вперёд и ударил Двоерукина ногой в солнечное сплетение. Сила двух ударов сложилась воедино. Как подрубленный дуб Двоерукин свалился на лестничную площадку. Федор озадаченно застыл над ним. Он и сам не верил, что свалил гиганта. На лестнице послышался топот, к ним бежали люди, привлеченные шумом.

Федор действовал мудро, как преследуемый зверь. Он метнулся к лифту и, нажав кнопку, направил пустую кабину вниз, а сам, стараясь не производить шума, метнулся на крышу.

— Сержант, здесь какой-то парень лежит, — услышал он басистый голос и понял, что милиция уже прочесывает подъезд этаж за этажом.

— А где остальные?

— Кажется, вниз поехали!

— Сообщи по рации, чтобы их перехватили. А сам оставайся наверху! И надень на всякий случай на этого наручники.

Осторожно закрыв за собой дверь, чтобы она не звякнула, Федор выскочил на крышу.

— Колбасин, зови свою Маменьку! Нас засекли! — громко шепнул он.

Когда минуту спустя преследователи появились на крыше, на ней уже ничего не было, только валялся пустой поднос из-под пиццы.

 

 

РЕШАЮЩАЯ АТАКА

 

Маменька перенесла “великолепную пятерку” на крышу исторического музея, находившегося вблизи Красной площади и Кремля. Открыв несложный замок, друзья проникли в залы верхнего этажа. В этот день музей не работал, и в залах не было ни души.

— Здесь нас точно не догадаются искать! — заявил Фантомов, привставая на кровати, которую Маменька разместила между гвардейским барабаном XIX века и небольшой чугунной пушкой.

Припаяв последний контакт, Егор отложил инструмент в сторону и оглядел свою работу.

— Кажется, готово, — неуверенно произнес он.

Надо сказать, что внешне суперловушка выглядела неважно. Сказывались спешка и отсутствие корпуса. Выступали контакты, топорщилась обмотка, лишь два узла — автономное питание и герметичный контейнер для привидений, снятые с другой ловушки выглядели внушающими доверие. Однако Егор и профессор были довольны.

— Наша ловушка — суть мощный психоэнергетический пылесос. Вокруг нее создаются энергетические течения, которые втягиваются внутрь, имея ловушку своим центром, — важно объяснил Фантомов.

— Ну что, попробуем включить? — Гений потянулся к пусковому тумблеру.

На лице у него явственно читалось беспокойство: сработает ли их детище? Но не успел он щелкнуть тумблером, как в соседнем зале послышались шаги.

— Черт возьми, нас засекли! — всполошился Федор.

— Не похоже. Скорее всего  это плановый обход, — шепнул Дон-Жуан. — Давайте спрячемся!

Подхватив с пола ловушку и скафандры, ребята нырнули за подставку с трофейными германскими знаменами, за которыми их непросто было разглядеть. Лишь в последний момент они сообразили, что оставили кровать с профессором на виду, но исправлять ошибку было уже поздно.

В зал вошли два охранника в форме службы безопасности музея. Один охранник был маленький и толстый живчик, другой — атлет с глуповатым лицом. Атлет остановился возле кровати с загипсованным профессором и озадаченно уставился на нее.

— Слышь, Вась, а это чего такое? Раньше его тут не было, — спросил он.

— Да ну его! Чучело какое-то. Они тут каждый день экспозицию меняют, — ответил живчик, подходя и трогая профессора за забинтованную ступню. Тот лежал не шевелясь, хотя, судя по всему, был обижен, что его назвали чучелом.

— Нет, тут что-то не то. Смотри: этого чучела в описи нет. Тут написано: “мортирка малая”, а потом сразу “барабан гвардейский пехотный”, — сказал атлет, заглядывая в какую-то папку.

— Ну и что, что нет? Для нас главное, чтобы ничего не пропало, а если что-то новое появится, это уже не наше дело. Пошли отсюда, надо телик посмотреть: в стране фиг знает, что творится, а всё из-за этих сосунков, что коды спёрли!

Подождав, пока шаги охранников затихнут, “великолепная пятерка” вышла из своего укрытия.

— Слышали, если война начнется — все будут думать, что это из-за нас, — сказала Катя.

— Знаю: я об этом в “Новостях” слышал, — подтвердил Федор.

— Тупицы! Нет, вы подумайте: назвать меня чучелом! — нижняя челюсть профессора задрожала от негодования.

Обидчивый Фантомов долго не мог успокоиться, и всё ворчал, называя охранников то питекатропами, то недоумками, то жгутиковыми водорослями. Притих он только, когда Егор включил ловушку.

Из большой линзы, установленной в верхней части ловушки, ударил сноп света. В своей нижней части он был ярким, но выше рассеивался, переходил в радугу и терялся в высоких сводах потолка. Звуковое устройство негромко потрескивало.

“Великолепная пятерка” замерла. Сейчас, на их глазах, на верхнем этаже исторического музея, решалась судьба мира. То, какой эта судьба будет дальше, зависело теперь он них и от этой неуклюжей потрескивающей модели.

Егор сидел рядом с ловушкой на корточках и, щурясь от яркого света, трогал какие-то контакты, проверяя, не перегреваются ли они. Потом, не замечая никого и ничего вокруг, он лег на живот и стал трогать что-то снизу.

Внезапно звуковое устройство стало потрескивать громче, а потом издало короткий высокий звук и сразу умолкло.

— Ну как оно? Накрылось? — спросил Федор, кусая большой палец, что он всегда делал, когда волновался.

— Нет. Оно завершило цикл поиска, — сказал Егор.

— И что, схватили мы Аттилу? —  спросил Дон-Жуан, хотя уже раньше по безрадостной интонации Гения, он понял, что они потерпели неудачу.

— Помните тот высокий звук? — подал голос профессор. — Это был сигнал, что в зоне действия ловушки обнаружен источник потусторонней психоэнергии. Но, видимо, он был уже на границе досягаемости, потому что мы сразу его потеряли. Ловушка не смогла втянуть объект.

— И что теперь? — беспомощно спросила Катя.

— А что теперь? — сказал Дон-Жуан. — У нас в запасе еще три часа. Самое время научить Маменьку пользоваться ловушкой. Дадим ей ловушку и пусть летает с ней, ищет Аттилу.

— Не пойдет, — сказал профессор. — Маменька — существо необязательное. Она вполне может забросить ловушку куда угодно, хоть в Москву-реку, а сама будет жонглировать мусорными баками. За Маменькой нужен глаз да глаз. Нужен кто-то, кто держит ловушку и не дает Маменьке зачудить.

Едва профессор это сказал, как по меньшей мере четыре пары глаз уставились на Пашу.

— Давай, Колбасин! Других кандидатур нет. У тебя есть шанс стать героем! — заявил Федор.

Паша глубоко вздохнул, прикидывая, нельзя ли ему как-нибудь отмазаться от того, чтобы становиться героем.

— Это всё, конечно, отлично... — протянул он. — Да вот только сомнения берут.

— Какие сомнения?

— Да разные. Например, саму Маменьку в ловушку не втянет?

— Успокойся, не втянет. Сейчас же не втянуло. У полтергейстов иная энергетическая природа, — успокоил его профессор.

На Пашу кое-как натянули скафандр и вручили ему ловушку.

— На какую кнопку нажимать? На эту большую красную? — спросил Колбасин,

— Нет, это кнопка герметизации ловушки. На нее ты нажмешь, когда Аттила будет уже внутри. А для начала работы щелкнешь вот этим тумблером, — объяснил Гений. — Запомнил?

— Да вроде... — протянул Паша, почесав себе нос.

— Маменька, поднимай меня, полетели! — скомандовал он.

Не успел он договорить, как раздался звук разбившегося стекла и возмущенный голос Колбасина:

— Разве я просил высаживать моей головой окно?

Минуту спустя Паша уже мчался над Кремлем, стараясь держаться поближе к облакам, чтобы его не засекли с земли. Пролетев над кремлевской стеной, Паша выбрал на крыше Колонного зала место, которое не просматривалось видеокамерами, и опустился туда.

— Тэк-с... Какую кнопку нажимать? Ага, вот этот тумблерочек! — пробормотал он, включая ловушку.

Звуковой сигнал мерно загудел, а потом вдруг издал высокую трель. “Засек!” — понял Паша, на всякий случай отскакивая от ловушки на шаг. Ловушка натужно завибрировала. Ее радужный луч смотрел теперь в одну сторону, казалось, вытягивая из каменной кладки Кремлевской стены нечто одному ему ведомое. Колбасину стало жутко, так жутко, что захотелось закрыть глаза и прыгнуть с крыши.

Мимо Паши стремительно пронеслось нечто, похожее на зыбкую тень человека, и  исчезло в ловушке. Ловушка щелкнула, и Паша, прыгнув животом на большую красную кнопку, герметезировал контейнер.

“Неужели всё? — мелькнула у него мысль. — Раз-два и справился с Аттилой? Вот уж не думал, что все будет так просто. Хотя нет, я же старался, нашел хорошее место, управлял Маменькой, вовремя включил ловушку, вовремя выключил. Никто не справился бы с этим лучше меня.”

И Паша надулся от гордости, очень довольный собой. Заметив, что видеокамера, завершая круговой обзор, поворачивается в его сторону, он, не удержавшись, постучал костяшками пальцев ей по стеклу, ухитрившись при этом не попасть в поле съемки. Потом он подхватил с крыши ловушку и скомандывал Маменьке: “Давай!” Маменька похватила своего любимчика, и Паша стартовал с крыши со скоростью хорошей ракеты.

— Эй, не так быстро! И не так высоко! — завопил он, когда Москва внизу стала такой маленькой, что ее можно было закрыть ладонью.

Маменька послушалась его и снизилась. Паша снова оказался над центром. Он хотел было лететь к друзьям, чтобы забрать их из исторического музея, то неожиданно заметил внизу вывеску: “Ресторан “Метрополь””. При виде этой вывески Паша испытал сильное искушение, тем более, что в желудке у него давно ощущалось тоскливое, сосущее бурчание.

— Как ты думаешь, Маменька, они подождут нас ещё чуть-чуть? Сейчас-то можно подождать, ведь Аттилу мы победили. Представляешь, как будет здорово, если мы захватим с собой подносика два еды? — посоветовался он с полтергейстихой.

Маменька была всегда рада подебоширить. Оставив Пашу на крыше телефонной будки, она нырнула в ресторан.

— Поскорее возвращайся! — крикнул Паша, с беспокойством представляя, как странно он выглядит со стороны. Стоит на крыше будки одетый как космонавт и держит в руках непонятно что. “Лишь бы не узнали: меня же по телику показывали. А то еще Маменька влюбится в ресторане в кого-нибудь, а меня здесь бросит!” — забеспокоился Паша и на всякий случай скорчил рожу, перекосив изо всей силы лицо и открыв рот.

“Конечно, теперь я выгляжу по-дурацки, зато узнать меня трудно. Может быть подумают, что я что-нибудь рекламирую,” — размышлял он, но все равно прохожие продолжали останавливаться внизу и показывать на него пальцами.

Через полминуты из ресторана одна за другой вдруг выкатились две тележки, уставленные сверху-донизу подносами. За последнюю тележку бульдожьей хваткой держался немолодой официант, но когда тележки круто пошли на взлет, официант разжал руки и, сидя на асфальте, изумленно стал смотреть вверх.

На некоторое время тележки зависли у телефонной будки: видимо, Маменька разглядывала перекошенную физиономию Паши и озабоченно размышляла, он это или его подменили. Потом, видно, решила, что подменили и полетела дальше.

— Стой! Не бросай меня! — не своим голосом закричал Паша.

Подносы замерли. Наконец, поверив, что это он, Маменька вернулась, подхватила Колбасина и, спрятав его в облаках, понесла к Историческому Музею. В полете Паша ухватился за ручки тележек, так что они летели теперь паровозиком: вначале одна тележка, потом Паша, потом снова тележка.

Как не было сложно есть в полете, Паша все-таки не удержался и умял две порции черной икры и порцию семги по-русски, запустив сверху пустые тарелки в проезжавшую по дороге бронетехнику.

Вновь оказавшись в историческом музее, Колбасин обнаружил там следы борьбы: расколотые стеллажи, брошенные инструменты, куски бинта и отодранный рукав того цвета, какой была рубашка на Дон-Жуане. Его друзья исчезли, и Паша понял, что они попались.

— Какой же я лопух! По “Метрополям” шляюсь, а их схватили! Это все из-за меня! — воскликнул Паша, ударяя себя кулаком по ладони. Он запоздало сообразил, что это они с Маменькой включили сигнализацию, когда, улетая, разбили стекло.

Вспомнив, что в герметичном контейнере есть небольшое окошко, позволяющее разглядеть его содержимое, Паша заглянул в него. Он ожидал увидеть Аттилу, но увидел маленького тощего человечка с курчавой головой и унылым лицом. Человечек был в кафтане и высоких сапогах из телячьей кожи.

— Ты кто? — ошарашенно спросил Паша.

— Смилуйся надо мной, господин! Выпусти! И так жизнь моя уныла и безотрадна яко безлунная ночь! — взмолился человечек.

— Ты... Вы не Аттила? — спросил Паша.

— Упаси тебя Господь, батюшка. Никакой я не басурман, а ключник государев Илья Минкин. Царь-то наш батюшка Иван Васильич в стенке кремлевской меня замуровал. Выпимши я был, он и осерчал, — ответил человечек.

“Не тот призрак попался! Значит, Аттила по-прежнему у власти!” — простонал Паша, дергая себя за волосы. Только сейчас он понял, что натворил!

Он метнулся к окну. На часах была уже половина пятого. Время иссякало.

— Маменька, ищи их! Ищи профессора, ищи ребят, а то опоздаем! Готов поспорить, что их повезли к Аттиле! — крикнул он.

Неожиданно на боку чугунной пушки Паша увидел рисунок мелом, изображавший две скрещенных сабли со стрелкой и цифрой “2”. Паша вздрогнул: почувствовав прилив надежды. Это был их секретный сигнал: “Убежали двое!”, который “великолепная пятерка” разработала пару лет назад, когда увлеченно играла в казаков-разбойников.

“Уф! Значит, двое из четверых спаслись! Нужно их искать и, кажется, я знаю где!” — понял Колбасин, ощущая затеплившуюся надежду.

* * *

Ребята услышали, как сработала сигнализация, датчик которой, отскочив от стекла, раскачивался теперь на проволоке из стороны в сторону. Почти сразу в одну из дверей просунулась голова охранника и его правая рука, в которой был зажат пистолет.

— Кто здесь? Не двигаться! — крикнул он.

Сообразив, что он сейчас будет стрелять, Федор схватил с пола автомат. Увидев, что он вооружен, охранник захлопнул двери, отрезав им пути к отступлению, и стал визгливо кричать в рацию:

— Диспетчер, я пятый! Вторжение в музей. Это те подростки, что украли код запуска ракет. Я узнал их по приметам! Повторяю, вторжение в исторический музей. Это те подростки! Они вооружены! Высылайте группу “Альфа!”

— Смываемся! — крикнул Федор.

Ребята кинулись искать выход, но этот зал был тупиковым.

— Ну всё. Приехали, — уныло сказал Гений.

Не прошло и минуты, как внизу, взвизгнув тормозами, остановилось несколько машин. Из окна было видно, как из машин, пригибаясь, выбегают люди в бронежилетах и бегут к дверям.

— Эх, нас кажется накрыли! Была бы здесь Маменька! — с досадой простонал Егор.

Федор, бледный как мел, но решительный, залег у дверей с автоматом и суетливо готовил запасные рожки, выкладывая их сбоку.

— Я им покажу, как умирают русские! — бормотал он себе под нос.

— Ты что с ума сошел! С нами же девчонка! Хочешь, чтобы нас перестреляли? К тому же спецназовцы тоже русские, они только ничего не знают! — крикнул  Егор.

Он выхватил у брата автомат и раньше, чем тот опомнился, выбросил его через стекло. Когда автомат упал на асфальт, прогремело несколько одиночных выстрелов: это альфовские снайперы били по окну. Хорошо, что Егор отскочил еще раньше.

— Прекратить огонь! Они нужны живыми! Выходите с поднятыми руками! — раздался с улицы усиленный мегафоном голос.

Дон-Жуан оглядел зал и увидел два оставшихся скафандра. Озарение пришло само собой словно ослепительная вспышка.

— Надевай его, быстро! — крикнул он Кате.

— Зачем? — растерялась девушка.

— Надевай, кому сказал! Ну же! — Дон-Жуан расстегнул молнию и буквально втолкнул Катю в скафандр.

— И что я буду с ним делать?

— Потом скажу! Теперь ты надевай! — подтолкнув оторопевшего Егора, Дон-Жуан бросил ему второй скафандр.

— Почему я, а не ты? — удивился тот.

— Потому что ты полезнее. Надевай, а то сейчас ворвутся! — торопил его Дон-Жуан.

В коридоре уже грохотали шаги и слышались негромкие приказы. “Альфа” занимала позиции для штурма. Вот-вот их дверь должна была рухнуть. Дон-Жуан решительно вытолкнул Гения и Катю на крышу.

— Наденете скафандры и будете прыгать с крыши на крышу. Всё ясно?

— Но мы разобьемся! — сказала Катя.

— Не разобьетесь! В скафандрах пневмоусилители и раздвижные крылья для дельтопланирования!

— А ты? Что будет с тобой! — Катя, схватила Дон-Жуан за руку.

— Не волнуйся? Мы с Федором их отвлечем! Всё равно скафандров больше нет. Бегите, живо! Да что ты застыла, как столб, беги!

— Зачем ты это делаешь? — спросила Катя.

— Затем, что я тебя люблю, глупая! — сказал Дон-Жуан.

Покраснев, он решительно захлопнул за ними люк, а сам бросился в противоположный конец зала, где стояла обращенная дулом к двери пушечка. “Когда альфовцы увидят пушку, они наверняка на несколько секунд растеряются и это даст Кате и Егору дополнительный выигрыш во времени,” — думал он.

Пока Гений надевал скафандр, перед Катей всё стояло лицо Дон-Жуана в тот миг, когда он выталкивал её на крышу. Для девушки было ясно, что Дон-Жуан пожертвовал собой ради нее и Егора и сделал это так же просто и красиво, как князь Багрятинский или любой герой из книг. В одну секунду перед ее мысленным взором пронеслись все письма, что писал ей Дон-Жуан, его стихи, все их свидания и вечера, что они просиживали вместе у нее комнате или в квартире его дедушки среди строгих музейных стеллажей.

Говорят, все великие озарения приходят внезапно. Вот и у Кати в сознании вдруг сложилась мозаика из разрозненных чувств и представлений. Она поняла то, что поняла потом Ольга Полонская, отвергнувшая гусара, и лишь потом понявшая, что он один по-настоящему любил ее. Внезапно Катя вспомнила то, на что обращала внимание и раньше: профили гусара и Дон-Жуана похожи, как похожи они ростом и сложением. Будь Дон-Жуан на десяток лет старше, носи он усы — его и князя Багрятинского непросто было бы отличить. Да и кто знает, как причудливо переплетаются в веках гены романтиков, поэтов и влюбленных?

У Кати мелькнула мысль, что даже любя гусара, она любила в нем Дон-Жуана, и её любовь к призраку была романтической репетицией к этому единственному и первому в ее жизни чувству. Но почему-то так в жизни случается, что все великие прозрения посещают нас слишком поздно или не к месту.

Вот и сейчас Кате хотелось крикнуть Дон-Жуану: “Я тебя люблю!”, но люк был закрыт, а с последнего этажа уже доносился звук срываемых с петель дверей: “Альфа” шла на штурм.

— Быстрее! Чего ты стоишь? — Егор, который был уже в скафандре, схватил ее за руку и потащил за собой.

Надо сказать, что пока Катя разбиралась в своих ощущениях, Гений не терял даром времени. Он успел осмотреться и выяснить, что со стороны Красной площади укрыться негде, там всё просматривается; с другой стороны — у памятника Маршалу Жукову стоят машины спецназа и расположены позиции снайперов, с третьей стороны — Александровский сад, так что единственный возможный путь отступления — это прорываться по крышам к приворотной часовне и дальше к метро. Даже альфовцы не могли предположить, что они прыгнут вниз на камни, поэтому, убедившись, что с этой стороны нет пожарной лестницы, они не стали выставлять здесь даже дозорных.

Катя и Егор замерли на самом краю. До следующей крыши было метров пятнадцать и этот провал с брусчаткой внизу казался пропастью. Катя случайно посмотрела вниз, и у нее закружилась голова. Заметив это, Егор оттащил ее от края.

— Не смотри туда! — велел он. — Разбегаемся и прыгаем. Если хорошо расчитать прыжок, то пневмоусилители перенесут нас на следующую крышу.

— А если не допрыгнем?

— Если не допрыгнем, должно включиться дельтопланирование, — заявил Егор.

Ему хотелось на это надеяться, хотя твердой уверенности у него не было. В конце концов, их скафандры были лишь опытными моделями.

“Надо прыгать. Если не прыгну, то, выйдет, что жертва Дон-Жуана была напрасна,” — подумала Катя. Она разбежалась, крикнула: “Дон-Жуан!” и, оттолкнувшись ногами от края, прыгнула одновременно с Егором.

Пневмоусилители не отказали. Пронесшись над каменным колодцем, оба приземлились на следующей крыше. Спрятавшись за трубой, они наблюдали, как из исторического музея выволакивают и сажают в машину Дон-Жуана, Федора и профессора Фантомова. Потом трое альфовцев поднялись и на крышу, на которой минуту назад были друзья, обшарили ее и не найдя никого, скрылись.

* * *

А было все так.

Увидев стоявшего у пушки юношу, альфовцы, как он и ожидал, бросились на пол, ожидая выстрела.

— Это экспонат! Он не стреляет! — крикнул охранник музея, которого тоже на всякий случай повалили и взяли на прицел.

Только тогда спецназовцы бросились к Дон-Жуану, грубо, оторвав рукав, заломили ему руки и оттащили от пушки. Другие тем временем взяли на прицел Федора и профессора Фантомова и схватили их. Среди спецназовцев Дон-Жуан увидел того самого сутулого, который арестовывал их в первый раз. На лбу у него была ссадина — должно быть ударился, когда Маменька надела ему на голову унитаз. Естественно характер сутулого от этого не улучшился.

— Где остальные? Отвечай, сволочь! — крикнул он сорванным голосом, хватая Дон-Жуана за шею и встяхивая.

— Нас только двое. Остальные убежали. Мы не знаем, где они, — ответил Дон-Жуан, изо всех сил стараясь выдержать полыхавший бешенством взгляд сутулого.

— Врешь! Охранник говорил, что вас было четверо!

— Проверьте этого охранника на алкоголь. Пить меньше надо, тогда и в глазах двоится не будет. Кстати, как ваш унитазик, захватили на память? — дерзко ответил Федор.

— Что ты сказал, свиненок?! А ну повтори! — сутулый бросился к подростку, поднимая для удара кулак, но его спутник, невысокий плотный мужчина в камуфляже, по погонам полковник, обхватил его сзади и оттащил.

— Майор, возьми себя в руки! Ты что, спятил? Хочешь угодить под суд? Ступай и жди в машине!

Сутулый что-то яростно пробурчал, отвернулся и отошел. Полковник обернулся к своему заместителю, усатому мужчине лет тридцати:

— Отведи задержанных в машину и газуй к президенту! Свяжешься с ним по спецсвязи, он ждёт. Все здание прочесать от подвалов до крыш: здесь где-то должны быть еще двое! Выполнять!

 

Микроавтобус с затемненными стеклами, в который посадили Федора, Дон-Жуана и занесли кровать с профессором, включив мигалку, стремительно мчался по встречной полосе. Справа и слева от ребят с автоматами на коленях сидело два дюжих альфовца и еще один впереди рядом с водителем. Дон-Жуан, хорошо знавший Москву, видел, что они мчатся на юго-запад. Примерно через полчаса машина остановилась у длинного бетонного забора на улице Академика Варги. Под шлагбаум нырнул человек в военной форме, перебросился парой слов с шофером, заглянул в салон и махнул рукой. Шлагбаум поднялся и машина въехала внутрь.

“Горки-9” — успел Дон-Жуан прочитать надпись на кирпичном здании проходной и понял, что их привезли в одну из самых известных президентских резиденций. Через полкилометра был еще один шлагбаум, а вскоре еще один — последний. Наконец микроавтобус остановился у белого двухэтажного дома с колоннами. Здесь ребят вывели из машины и провели внутрь. Возле лифта охрана сменилась. Альфовцев дальше не пустили, а ребят передали четырем мужчинам в темных костюмах. Один из них обошел вокруг Федора и Дон-Жуана с детектором, обшаривая каждую складку одежды. “Проверяет, есть ли оружие!” — догадался Федор.

Ребят посадили в лифт, который стал быстро спускаться в шахту. По тому, как у него заложило в ушах, Дон-Жуан понял, что лифт скоростной. Вначале Дон-Жуан удивился, зачем в двухэтажном доме скоростной лифт, а потом сообразил, что их опускают в секретный президентский бункер. Прикинув скорость движения лифта и то время, что они провели в шахте, юноша подсчитал, что бункер находится на глубине примерно ста-ста пятидесяти метров.

— Вот мы лопухи, искали Аттилу в Кремле, а он забрался в бункер! Сюда и полтергейст не проникнет, а Колбасин с ловушкой и подавно. Он даже не догадается, где искать, — уныло подумал Дон-Жуан.

В бункере вовсю работали кондиционеры. У лифта и у поворота коридора точно манекены замерли охранники. Ребят провели мимо них и у широких герметичных дверей передали еще одним охранникам.

“Вот это система безопасности! Как Аттила дрожит за свою шкуру!” — подумал Дон-Жуан.

Здесь их еще раз проверили детектором и провели в кабинет, находившийся за сплошной бронированной дверью десятисантиметровой толщины. В кабинете за большим столом с разложенной на нем картой сидел полный человек  и разговаривал по телефону. Увидев вошедших, он положил трубку и встал. Федор и Дон-Жуан замерли, словно оцепенев.

Они не двинулись бы с места, даже если бы дюжие охранники не придерживали их за предплечья. Этого человека сложно было не узнать. Его сотни раз показывали по телевизору, когда он встречался с иностранными деятелями, выступал с обращениями или поздравлял нацию с Новым годом. Правда, по телевизору цвет лица у него был лучше, а морщины не были такими глубокими, но тем не менее это был именно он. Федор и Дон-Жуан даже усомнились, не ошиблись ли они в своем предположении, настолько естественно и привычно выглядел президент. Неужели это всего лишь телесная оболочка, а на самом деле президентом управляет призрак древнего завоевателя, под конем которого едва не рухнул Рим?

Только когда президент подошел совсем близко и на несколько секунд остановил на Дон-Жуане свой неподвижный, немигающий как у змеи взгляд, а в глубине зрачка на миг зажглась рубиновая искра, подросток узнал Аттилу и по позвоночнику снизу вверх у него пробежал холод.

— Это все? Где остальные? — негромко спросил президент.

— Троим пока удается скрываться, — отрапортовал начальник охраны. —  Мы схватили двоих и человека в гипсе. Прикажете доставить его к вам?

— Не надо. Загипсованным займитесь сами. А с этими оставьте меня наедине и вот ещё... снимите с них наручники! — приказал президент, переводя пристальный взгляд с Дон-Жуана на Федора.

Начальник охраны замялся:

— Снять-то можно, но будет ли это разумно?

— Оставьте нас. Мне что еще раз повторять?

Голос президента звучал как обычно ровно — ленивый медленный голос человека, которому нет необходимости говорить громко, чтобы его услышали, но на мгновение в нем возникла та стальная, незнакомая прежде охранникам нотка, которая две тысячи лет назад бросала орды варваров на римские легионы.

Начальник охраны мало что смыслил в древней истории, но опасную для себя нотку почувствовал.

— Слушаюсь! Если что мы будем рядом! Вам достаточно только позвонить... А вы двое, смотрите без глупостей. Учтите, отсюда вам деться некуда, — угрожающе сказал он, отщелкнул с запястий ребят наручники и отступил к дверям.

Щелкнул пневматический замок, и ребята остались наедине с властным беспощадным призраком. Они были безоружны и беспомощны, у них не было ни ловушки, ни энергейзера. Невольно Федор и Дон-Жуан придвинулись друг к другу. Аттила вначале пожирал их взглядом, полным ненависти, а потом вдруг хрипло, незнакомо захохотал. Смех этот не был обычным тихим смехом президента — это был торжествующий хохот самого предводителя гуннов.

 

Тем временем Егор и Катя стояли на крыше Большого театра в одной колеснице с управляющим каменными конями Фебом-Аполлоном. Для того, чтобы попасть сюда, им пришлось совершить целую серию головокружительных прыжков с крыши на крышу, а два раза даже воспользоваться дельтопланом.

— Ну и куда теперь? — спросила Катя.

Она стояла на одном из красивейших в Москве зданий, видела перед собой гривы вздыбившихся каменных жеребцов, но не испытывала никакой радости. Слишком пугающей была мысль, что через два часа сюда могут упасть иностранные ракеты и что судьба Дон-Жуана, князя Багрятинского да и ее собственных родителей ей неизвестна.

— Нам нужно на Новый Арбат, в институт потустороннего. Когда-то я договаривался с Колбасиным, что если произойдет что-то непредвиденное, мы  встретимся там, — сказал Егор.

Он взял Катю за руку, и оба одновременно прыгнули вниз. Хотя скафандры были надежны, но всякий раз ужас от прыжка бывал не меньше, чем шаг в люк самолета для парашютиста. В ушах засвистел ветер, и асфальт с гипсовыми цветочными клумбами стремительно надвинулся на них. Прошло несколько томительных мгновений, прежде чем дельтопланы раскрылись, и их прозрачные крылья поймали ветер.

Ветер оказался попутным, и несколько минут спустя они были уже на Новом Арбате. Обнаружив просвет между старыми тополями, они снизились в тихом дворике рядом с институтом потустороннего.

— Колбасина пока не видно, — сказал Гений, заглядывая в условленную арку. — Пойдем заглянём в институт. Может нам повезет и мы найдем что-нибудь, чем испортить Аттиле настроение.

Он подошел к двери института и дернул ручку. Дверь оказалась запертой, но Егора это не смутило.

— Не беда. Здесь цифровой замок, а профессор сказал мне код, — заявил он.

— И ты его запомнил? — удивилась Катя.

— А чего тут запоминать? Число “пи” до восемнадцатого знака включительно, — хмыкнул Гений и его пальцы забегали по кнопкам.

Загорелась зеленая лампочка, и замок со щелчком открылся. Оказавшись на кафедре, Егор подошел к профессорскому столу и, отодвинув лампу, нажал на кнопку, оказавшуюся в углублении прямо под ней.

— Маленькая наивная маскировка, а поди догадайся! — сказал он.

Перегородка отодвинулась, и ребята зашли в соседнюю маленькую комнатку, в которой был склад экипировки охотников за привидениями.

Ни скафандров, ни энергейзеров, ни ловушек старых моделей тут уже не было — профессор всё отдал им в прошлый раз, зато в углу склада рядом с тюбиком крема, отпугивающего злых духов, лежал ящик с баллончиками, на которых было написано: “Распылитель-невидимка. Смывается водой”. А рядом с распылителем невидимкой лежал пульверизатор, похожий на садовый. Этикетка на нем гласила: “Мгновенный замораживатель. Время действия — 15 минут. Беречь от детей!”

— То, что нам нужно! — воскликнул Егор. — Интересно, откуда тут это взялось?.. Ах да, профессор рассказывал, что с кафедры демонологии ему дали на хранение пару ящиков! Наверное, это они и есть!

Гений взял баллончик с пульверизатором-невидимкой и, испытывая, брызнул его себе на руку. В том месте, куда попали брызги, ладонь мгновенно стала невидимой. Сквозь нее, хотя и нечетко, просвечивала стена.

— Ну и дела! Интересно, как он действует? Ага, должно быть, он покрывает скафандр особой пленкой, которая, не задерживая, пропускает световое излучение. А ну поворотись-ка, сынку! — весело процитировал он Тараса Бульбу и стал обрабатывать из баллончика Катю, пока девушка совсем не исчезла.

Катя подбежала к зеркалу и не увидела в нем ничего, кроме стены и мебели! Ей стало даже немного жутко.

— Неужели дезодорант-невидимка существует уже давно, а об этом никто не знает? — спросила она.

— В этом институте работают настоящие ученые, — с гордостью сказал Егор. — Они не гонятся за славой: для них главное наука. Они поклялись не разглашать ничего из того, что ими открыто и держат своё слово. Представляешь, что бы было, если бы стало известно о мгновенном замораживателе или баллончике-невидимке! Как бы это облегчило работу спецслужб, шпионов, воров! Например, сбрызнулся из баллончика и украл секретную карту или прицепил к поезду дополнительный вагон с наркотиками, обрызгал его и шмыг через границу! Даже и прятаться ни от кого не надо.

После того, как и Егор стал невидимым, ребята, захватив с собой запасной баллончик и замораживающий пульверизатор, вышли во двор. В арке, опасливо озираясь, стоял Паша. Их он, разумеется, не видел. Вид у Паши был унылый, а в руке он держал тарелочку с икрой, прихваченную всё из того же “Метрополя” и черпал в ней хоть какое-то утешение.

Егор не удержался от искушения и, подойдя к Паше, похлопал его по плечу. Паша, на котором тоже был скафандр с усиливающими пневмомышцами, выронил тарелочку и от ужаса взвился над землей метра на четыре.

— Маменька, сматываемся! Нас засекли! — завопил он.

— Маменька, стой! Это мы! — крикнула Катя.

— Кто мы? — опасливо поинтересовался Паша, замирая в воздухе.

— Да мы: Катя и Егор. Свои!

— А почему я вас не вижу? Или вы тоже стали привидениями?

— Мы теперь временно невидимки. Нашли тут один препаратик, — уточнил Егор.

— Ну тогда ладно, если не обманываете, я, пожалуй, вернусь. Маменька, поставь меня на ноги! — попросил Паша, приближаясь к друзьям и едва не налетая на них.

— Ты узнал, где Аттила? И где Дон-Жуан с Федором? — нетерпеливо спросила Катя.

Паша опасливо покосился в сторону, откуда доносился голос. Ему было непривычно разговаривать с пустотой. Впрочем желание похвастать быстро излечило его от робости.

— Ага, узнал, — затараторил он. — Это всё Маменька! Поймала возле Исторического музея того сутулого майора, что арестовывал вас в первый раз. Тот как меня увидел, стал орать и за пистолет хвататься, но Маменька подняла его метров на триста над землей и сделала вид, что роняет. Он перепугался и всё нам рассказал. Рассказал, что президент в Горках-9 и как туда добраться. Туда же, он сказал, повезли и Дон-Жуана с Федором.

— А что вы потом сделали с этим майором? Он нас не заложит? — спросила Катя.

— Едва ли, — хихикнул Паша. — Маменька забросила его в Египет на островок среди болота с крокодилами. Едва ли он скоро оттуда выплывет, да и с африканскими языками у него, судя по всему, неважно.

— Тогда полетели в Горки-9! У нас остался всего час! Зови Маменьку! — Егор порывисто рванулся с места.

— А чего её звать? Она и так здесь. Маменька, полетели! — велел Паша. Судя по голосу, он всё больше и больше вживался в роль деспота — любимого маменькиного сынка.

Бросив дразнить воробьев неуловимой хлебной коркой, ускользавшей у них из-под самых клювов, полтергейстиха подхватила всю троицу и стремительно понесла над городом.

Вот уже внизу показался Юго-Запад — длинный ряд высотных домов, некоторые из которых, разрастаясь, занимали по целому кварталу. Горки-9 ребята вычислили по бетонному забору, возле которого у шлагбаума толпились машины с правительственными номерами. Внутрь президентской резиденции никого не пускали. Крупные чиновники, министры, политики рвались за шлагбаум, показывали удостоверения, грозились и кричали. На их лицах был ужас и испуг людей, которые недавно были почти всесильны, а теперь оказались вдруг за воротами судьбы, абсолютно никому не нужные и всё ещё не до конца поверившие в своё крушение.

С другой стороны ворот стояла сомкнутая цепь охранников, а в стороне у пулемета лежали двое, очевидно, имея приказ открывать огонь по всякому, кто прорвётся.

Не задерживаясь, друзья пронеслись над забором и опустились на грунтовую дорожку у двухэтажного президентского особняка.

— Давайте включим ловушку прямо здесь! — предложил Паша.

— Слишком далеко. Сквозь бункер может не сработать. Нужно подобраться поближе, — прошептал Гений. — Проникаем внутрь, только тихо! Маменька, веди себя тихо, без фокусов!

У лестницы стояли двое охранников и тревожно поглядывали на часы. Видимо, оба боялись, что не успеют укрыться в бункере, когда будет отдан сигнал о пуске ракет. Внезапно один охранник случайно взглянул на грунтовую дорожку и челюсть у него медленно стала отвисать: по дорожке, уверенно шагая, шла одинокая ступня. Это Паша нечаянно наступил в лужу и смыл со ступни защитную пленку.

Ступня пересекла дорожку и затопала вверх по лестнице, направляясь ко входу в резиденцию. Первой мыслью охранника было закричать в рацию, поднять тревогу, дать очередь из пистолета-пулемёта, но он вдруг спохватился, что его самого могут пристрелить, причем пристрелить свои же, так как нервы у всех напряжены до предела. Начальник охраны был человек суровый, и ему точно не понравятся впечатлительные охранники, которым мерещатся одиноко шагающие ступни и которые без особого повода открывают огонь у самой резиденции.

— Ты ничего не видел? — на всякий случай спросил охранник у своего напарника.

— Нет, ничего, а в чем дело? — напрягся тот.

— Ни в чем. Я просто так спросил.

Он закрыл глаза, а когда открыл их, то ступня уже исчезла. Охранник облегченно вздохнул и не обратил внимания на то, что дверь резиденции чуть приоткрылась и сразу после этого закрылась.

Следующая пара охранников стояла у лифта.

— Что будем делать с этими? Они точно услышат, если мы вызовем лифт. Может, Маменьку попросить разобраться? — шепнул Паша, державший в охапке ловушку.

— Спрячь лучше свою ступню! Охранниками я сам займусь! — посоветовал Егор.

Гений прокрался к лифту и нажал на кнопку вызова.Услышав звук в шахте лифта, охранники забеспокоились.

— Почему сработала система? Ты получал подтверждение? — крикнул один.

— Может, из бункера вызвали? — спросил другой.

— Да нет, датчик у нас горит. Что-то тут не так! Вызывай тревожную группу!

Охранник потянулся было к кнопке тревоги на стене, но внезапно раздалось шипение — и он застыл, покрытый белой изморозью, как ледяная статуя. Его рука так и не дотянулась до кнопки. Второй охранник замер, а потом рука его потянулась к кобуре. Возможно, он успел бы выстрелить, но тут в дело вмешалась заботливая Маменька. Пистолет вдруг вырвался у офицера из рук и завис в воздухе. Пока охранник старался его поймать, на голову ему опустилась кадка с веерной пальмой, и он замер на полу.

— Хорошо поработала, Маменька! — одобрил Гений, и они втроем зашли в подошедший лифт. Кабина тронулась и стала опускаться вниз.

— Как-то всё слишком легко, — задумчиво сказал Паша. — Ни тебе видеокамер, ни дополнительных систем. Справился с охранниками и поезжай себе, как в обычном доме.

— Действительно странно! — согласился Егор.

Внезапно движение лифта замедлилось, и он остановился посреди шахты. На его боковой панели замигала красная лампочка, и зажглась надпись: “Для продолжения движения вставьте ключ доступа.”

— Ну вот, накаркали! И что мы теперь будем делать? — возмущенно спросила Катя.

— Не знаю, — признался Егор.

— И ключа у тебя нет?

— Откуда? Видишь, здесь даже замочной скважины нет, куда его вставлять. Значит, это не обычный ключ, а электронный, вроде автомобильной пищалки.

— А если нам попытаться разжать дверцы и вылезти?

— Ты с ума сошел! Дверцы бронированные, а под нами метров сорок отвесной шахты. Кажется, мы здесь надолго застряли, — вздохнул Гений.

* * *

Аттила прошелся по бункеру быстрой порывистой походкой, столь непривычной прежде для старого и рыхлого тела президента. Затем он круто повернулся на каблуках и, наклонившись к ребятам так близко, что они услышали его хриплое дыхание, произнёс:

— Когда-то я не задумываясь велел бы разорвать вас конями, сбросить со стены или поднять на копья! Но сейчас я не стану этого делать. Я отсрочу вашу казнь, жалкие червяки, и вы узрите, как земля вновь содрогнется под моей железной поступью и все воскликнут: “Это вернулся Аттила! Бич Божий!” Теперь я не жалею, что старый лекарь тогда дал мне яд и мне пришлось томиться в кувшине. Я растратил бы свою ненависть впустую. Тогда я не умел бы завоевать весь мира, а теперь смогу! Какое могучее оружие, какие железные армии — и все они будут подвластны мне!

Аттила стиснул кулаки и потряс ими, обращаясь к небесам, которые находились где-то там, далеко, за сотней метров грунта и песка. В этот миг Аттила показался Дон-Жуану безумцем.

— Еще при жизни я вызывал у всех ненависть и страх. Меня не любили, но боялись, смертельно боялись, даже собаки и лошади, которых я никогда раньше не видел. Меня не боялся лишь мой вороной жеребец, бешеный, огромный и злой. Этот жеребец был мне под стать. В стойле он искалечил двух рабов-конюхов, а в бою бил копытами и грыз коней и всадников, всех, кто попадался нам на пути. На Каталаунских полях в Галлии нас разбили. Мои галлы бились как львы, но союзники струсили и обнажили фланги. Позднее я люто расчитался с ними. Сжег их города, а их вожди, клянусь, они пожалели, что не погибли в бою. Победители не преследовали нас, они боялись меня даже разбитым. Я собрал войска и встал лагерем у Дуная. Весной ко мне должно было прибыть подкрепление из степей, и земля вновь задрожала бы под моими ратями. И тут почти перед самым триумфом, перед неминуемой победой я был изменнически отравлен, а моя душа помещена в этот проклятый кувшин. Долгие века длилось моё заточение, и ненависть моя все возростала. Я знал, что идут века, чередуются поколения, меняется сама жизнь, а я все лежу на речном дне, прикрытый тяжелыми плитами, потерявший всё, кроме моей ненависти. Но вот пробил час, мой могильник был разграблен, вы разбили кувшин и настал час мне рассчитаться со всеми! Руины, кровь... Всё это не пугает меня! Пусть погибнут потомки тех, кто когда-то враждовал со мной, и на их трупах, на сожженых городах я воздвигну свою власть, которая будет безграничной.

— А если победит не Россия, а какое-нибудь другое государство? — спросил Дон-Жуан.

— Для меня это неважно. Неужели ты думаешь, я испытываю привязанность к этой стране или к этому немощному телу? — Аттила поднял руку, разглядывая ее словно нечто чуждое и постороннее себе. — Мне без разницы, кто победит. Когда наступит час, я переселюсь в другое тело — тело президента той страны, который выиграет войну. Или я буду странствовать из тела в тело и наслаждаться азартом битвы. Я еще не решил, как я поступлю.

Внезапно стоящий на столе телефон издал короткую трель. Аттила повернулся к нему, видно, вспоминая что это и зачем он нужен. Потом снял трубку и заговорил уже другим голосом — старым голосом порабощенного им президента.

— Кто? Министр обороны? Хорошо, соедините... Да, слушаю... Нет, я не отменил свой приказ. Ровно за десять минут до истечения срока ультиматума начинайте массовый пуск ракет по заданным целям... Одновременно дайте войскам приказ переходить государственную границу. Что? Согласование с думой и кабинетом министров? Плевать я хотел на согласование! Понимаю ли я, что начнется мировая война? Отлично понимаю. По-вашему ракеты строились для того, чтобы ржаветь в шахтах? Вы генерал или кто? Предупреждаю, если вы не выполните приказ, пожалеете, что родились на свет. Вы и так жалеете, но выполните? Отлично, я знал, что вы надежный человек.

Аттила положил трубку и посмотрел на часы.

— Что за дурацкое изобретение этти ваши стрелки! Прежде мы определяли время по солнцу, а расстояние считали днями в седле, — сказал он.

Федор взглянул на циферблат его часов и увидел, что уже без двадцати шесть. Сейчас весь мир находится в напряжении, а пальцы всех военных замерли на пусковых кнопках. Еще немного и будет поздно. Не станет ни самого Федора, ни его брата Егора, ни их родителей — сотни миллионов людей превратятся в прах и пепел и лишь дома с выжжеными окнами будут напоминать о времени, когда на Земле обитали люди.

И Федор решил рискнуть. Когда ничего другого не остается, риск становится единственным выходом. Он подпрыгнул и выбросил в прыжке ногу, метя президенту в подбородок. Если бы удалось отправить президента в нокаут, кто знает, вдруг у них появился бы хоть маленький шанс?

За мгновение до того, как нога Федора врезалась в цель, Аттила резко поднял голову, и в тот же миг Федора отшвырнула назад незримая сила.

— Болван! — усмехнулся Аттила. — Наивный болван! Я сильнее тебя в триста раз! Старик маг отдал мне больше энергии, чем я сам приобрел бы за десять лет. А чтобы ты поверил в это, я заставлю тебя задушить самого себя.

— Не заставите! — с усилием выговорил Федор, пытаясь встать.

Аттила скривил рот, и Дон-Жуан увидел, как руки Федора поднимаются и, дрожа, тянутся к его горлу. Федор с ужасом смотрел на них и, видно, напрягал все силы, чтобы остановить их. Его лицо покраснело, а пальцы на руках так сжались в кулаки, что побелели костяшки. Федор схватил себя за горло, и ладони его стали медленно сжиматься. Федор захрипел и лицо его стало страшно краснеть.

— Нет! — закричал Дон-Жуан. — Нет! Остановитесь!

Он схватил со стола тяжелую хрустальную пепельницу и швырнул ее в Аттилу. Тот на секунду повернул голову, зацепив летящий предмет взглядом, и, круто изменив направление, пепельница врезалась в стену в нескольких сантиметрах от головы самого Дон-Жуана.

Но отвлекшись на пепельницу, Аттила дал маленькую передышку Федору. Тот сумел оторвать от горла руки и несколько раз жадно захватил воздух. Но Аттила снова перевел на него взгляд, и руки Федора помимо его воли вновь поползли к горлу.

В эту решающую минуту Дон-Жуан внезапно вспомнил о томящемся в Аттиле гусаре, который вместе с другими двадцатью восьмью пленниками питал призрак своей энергией.

— Князь! — что было силы крикнул Дон-Жуан. — Князь Багрятинский, если вы слышите меня, сопротивляйтесь! Князь, без вас мы погибнем! Князь!

На секунду Дон-Жуану, пристально всматривающемуся в Аттилу, почудилось, что тот вздрогнул и повернулся к нему. Затем юноша ощутил, как неведомая сила швырнула его на пол, а его собственные руки, ставшие вдруг чужими, вцепились в одежду, всё ближе подползая к горлу. Но Дон-Жуан уже знал, что он на верном пути.

— Князь! — прохрипел он снова. — Князь! Сопротивляйтесь! У вас получается!

Руки Дон-Жуана, уже сомкнувшиеся на его горле, вдруг разжались и повисли как плети. Каждая мышца в них болела от огромного напряжения. Федор, лежавший на полу и почти уже неподвижный, теперь с хрипом жадно вдыхал воздух.

— Отлично, князь, отлично! Так ему, так! — в азарте боя закричал Дон-Жуан.

Аттила заметался по комнате, стиснув себе виски руками. Он направлял титанические усилия на подавление бунта, происходившего у него в сознании. Очевидно, бунтовал и сопротивлялся не только гусар — все заключенные в нем души, прежде дававшие предводителю гуннов силу, теперь рвались на волю.

Порой Аттила выпрямлялся во весь рост и в глазах его зажигалось торжество — это означало, что он берет верх, но потом он снова хватался руками за голову — и битва продолжалась, не стихая ни на миг.

Неожиданно из динамика на столе Дон-Жуан услышал голос, настолько знакомый, что теплая волна радости прокатилась по всему его телу. Голос этот принадлежал Кате — он узнал бы его из тысячи:

— Мы здесь! Откройте свой люк, мы сами не можем! Скорее!

— Катя?

— Да я это, я! Открывай скорее, дурачок!

Дон-Жуан не понял, каким образом Катя оказалась здесь, но размышлять об этом времени у него не было. Нужно было разблокировать входной люк. Он подбежал к нему и стал что было силы толкать, разыскивая ручку или что-нибудь в этом роде. Но ничего похожего не было. Тогда Дон-Жуан метнулся к столу президента, сообразив, что кнопка, разблокирующая люк, может быть только там. На бегу он краем глаза заметил циферблат висевших на стене часов: “17-45”.

Увидев между правительственными телефонами с гербами какую-то кнопку, Дон-Жуан потянулся к ней, но заметил внизу надпись “Тревога” и сообразил, что это кнопка вызова охраны. Через несколько секунд, сбросив со стола все бумаги, юноша обнаружил ту кнопку, которая была ему нужна. Он уже протянул руку, чтобы нажать на нее, но тут его отбросило к стене. Это Аттила взглянул на него из-под тяжелых век. Хорошо, что Дон-Жуан ударился не затылком, а спиной. Он сразу перевернулся на живот и быстро пополз к раскачивающемуся, как во время землетрясения столу. Словно сильный встречный ветер мешал юноше ползти. Прямо на него со стола градом сыпались книги, папки, слетали телефоны.

— Федор, отвлеки его! — крикнул Дон-Жуан, увидев, что тяжелый стол медленно накреняется и сейчас упадет на него.

Он не видел, что сделал Федор (как потом оказалось, бросил стул), но Дон-Жуан сумел, привстав, дотянуться до кнопки и нажать на нее. Тяжелый люк с шипением отодвинулся. Дон-Жуан всмотрелся в двери, но не увидел там своих друзей. Лишь у порога с поднятой в руке рацией замер начальник охраны. Одежда его была белой, словно её покрывал лёд.

Всё это показалось Дон-Жуану дурным сном. Силы вдруг разом оставили его — очевидно, сказывались последствия сильного удара о стену. “Где Катя? Или её голос только померещился мне? Вот бы услышать его еще раз, прежде чем все взорвется!” — мелькнула у Дон-Жуана мысль. Он желал этого сильнее, чем что-либо в жизни и его желание сбылось: совсем рядом он услышал голос, такой любимый и родной, что защемило сердце:

— Вот ты где, Жуан! Я так тебя искала! Мне так нужно было  сказать тебе, что я...

Но Дон-Жуан уже не услышал, что хотела сказать ему Катя. Всё это он узнал потом, а сейчас просто упал щекой на пол и провалился словно в черную дыру.

Он уже не видел, как включилась ловушка и громко заверещало, почти взвыло звуковое реле потусторонней активности. Не видел, как покинув тело президента, призрак Аттилы заметался по бункеру, пытаясь пройти сквозь стену и скрыться. Он дико выл, скрежетал зубами, выкрикивал проклятия на забытом языке гуннов, но с каждым витком его все ближе подтягивало к ловушке. Дон-Жуан не видел и того, как сшибло с ног Федора и невидимого Егора задело по плечу летящим креслом. Хорошо, еще что рядом была Маменька, и она сумела оттолкнуть кресло, сделав удар скользящим.

С каждой секундой завывания Аттилы становились тише — ловушка всё глубже втягивала его в себя, как труба пылесоса втягивает облако дыма. Наконец она захлопнулась, вход в нее герметизировался, и Аттила оказался в заточении.

Когда все закончилось, на часах было уже “17-48”.

— Неужели всё? — спросила Катя.

— Нет, не всё! Война еще не остановлена!

Федор подскочил к настоящему президенту, который ошарашенно сидел на полу и, ничего не понимая, оглядывался по сторонам, и не церемонясь с ним, подтащил его к столу.

— Кто вы такой? Что со мной случилось? Куда вы меня тащите? Охрана! —  бормотал президент.

— Сейчас начнется атомная война! — крикнул Федор. — Живо отмените ее! Свяжитесь с министром обороны! Какой телефон его? Красный?

— Какая война? Перестаньте меня тащить! Разберемся в рабочем порядке. Поставим вопрос на повестку дня в завтрашнем заседании. Где мой секретарь? — сопротивлялся президент, пытаясь вырвать свой рукав. Федор едва сдержался, чтобы не заломить ему руку за спину.

— У вас было умопомрачение! Ничего страшного, временное! Вы приказали начать атомную войну. Она начнется через минуту! — крикнула в ухо президенту Катя. Президент покосился в ее сторону, никого не увидел и почесал в затылке.

— Умопомрачение, говоришь? Тогда другое дело, — пробурчал он.

Подчинившись, президент поднял упавшую трубку красного телефона.

— Алло, министр обороны? Что-то я ничего не понимаю. Говорят, война? В самом деле? Какая война?.. Что, по-моему приказу? Не было никакого приказа! Ульмиматум? Ты что спятил? Срочно всё отменить!.. Не отдавал я никаких приказов! Ты пойдешь под суд! Срочно все отменить! Войну тут, понимаешь, устроили! Сделай заявление по телевидению, сообщи другим странам: отбой! Успокой их, что войны не будет. Я за мир во всем мире! Чем объяснить? А я откуда знаю? Придумай что-нибудь, обратись к моей пресс-службе, она объяснит, чем я руководствовался. Дети украли коды? Я приказал доставить их к себе? Ничего я не приказывал! Ни с каким обращением к народу не обращался! Ты бредишь! Всех арестованных освободить! Детей оставить в покое! Через час ко мне с докладом! Всё!

Повесив трубку, президент заметил в дверях начальника своей охраны и, не замечая, что тот заморожен, двинулся к нему:

— Кто эти подростки? А? Почему они у меня в кабинете? Я не давал распоряжения впускать посетителей! Ты за это ответишь! И где я вообще нахожусь? Почему я не дома или не на даче, если у меня было умопомрачение? Уж и поболеть человеку нельзя? Что ты тут стоишь и не шевелишься? Охрана! Все сюда!

Гений дернул Пашу за рукав:

— Кажется, пора сматываться! Орденов за спасение мира мы явно не дождемся, а вот неприятностей на нашу голову, если мы останемся, будет предостаточно!

— Звать Маменьку? — понимающе спросил Паша. — Эй, Маменька, вытаскивай нас отсюда! И не забудь профессора. Мы покидаем это гостеприимное место. Вот разве что шоколадку захвачу на память. Посмотрим, каким шоколадом кормят президентов.

Паша схватил со стола шоколадку и бросился догонять “великолепную пятерку”. Они бежали к лифту мимо замороженных охранников, некоторые из которых начинали уже приходить в себя и ошалело трясли головами. Двое из них попытались даже преградить дорогу, но их сшибло кроватью с профессором, которую несла впереди всех Маменька.

Вскочив в лифт, победители помчались наверх. От лифта не стоило теперь ожидать каверз, он был теперь послушным как ягненок — совсем недавно Маменька, дав себе волю, выломала из него все охранные системы. Пока лифт поднимался, Паша и Гений обработали Федора, Дон-Жуана и профессора невидимым газом из баллончика. Федор с изумлением следил, как по мере того, как его обрызгивают, исчезают вначале его руки, потом ноги и туловище.

— Так вот в чем тут подвох! А то я думаю, то ли вы духами стали, то ли у меня в башке что-то замкнуло! — воскликнул он с облегчением.

* * *

Часом спустя, когда всё уже закончилось, и волна жизни дальше катилась по земле, не встречая преград, на пригорке в одном из городских парков сидела вся “великолепная пятерка”. С ними был и профессор, с которого только что в ближайшей больнице сняли все бинты. Оказалось, что пока они воевали с Аттилой, срок лечения уже закончился и все кости срослись. Остался лишь гипс на правой ноге, который должны были снять через пару дней.

— Я же говорил, что мои кости быстро срастаются! — радостно говорил профессор. Кстати, он оказался довольно молодым человеком, с короткой стрижкой, без усов и бороды.

Голова Дон-Жуана, давно уже очнувшегося, лежала теперь на коленях у Кати. Дон-Жуану было хорошо, так хорошо, что он остановил бы это мгновение, если бы смог. Федор задумчиво трогал два пластыря на лице, прикрывавшие его ссадины. Паша с аппетитом уминал пирожные, которые Маменька стащила ему из расположенной неподалеку закусочной, а Егор, который никогда не мог сидеть без дела, ковырял отверткой в заевшем затворе одного из энергейзеров.

Профессор сам изготовил небольшой фильтр, с помощью которого ему удалось выпустить из ловушки все души, оставив там лишь Аттилу. Освобожденные души с легким звенящим смехом улетели на небеса, и оттуда на землю сразу брызнули яркие солнечные лучи.

В этих лучах, окутанные легкой золотистой дымкой, делавшей их контуры нечеткими, стояли князь Багрятинский и его Ольга — высокая, очень красивая женщина в длинном бальном платье с открытыми плечами. И князь, и Ольга молчали, но призрачные фигуры обоих так и дышали тихой, умиротворенной радостью, которая теперь будет продолжаться вечно.

— Возможно, и мы когда-нибудь будем такими, как они! — шепнул Кате Дон-Жуан.

— Мечтатель! — Катя взъерошила ему волосы, а сама подумала, что обязательно будут, если так же сумеют сохранить свою любовь.

Князь и Ольга, невесомо шагая по воздуху, приблизились к ребятам. Гусар, показал на просвет между облаками, в который устремлялись солнечные лучи.

— Нас ждут там! Все долги уплачены! Прощайте! — крикнул князь.

Ольга тихо улыбнулась, и оба, держась за руки, стали медленно подниматься вверх. Ребята, вскочив, смотрели им вслед, пока те были еще различимы.

— Ну вот и всё! Уже не видно! — вздохнул Паша, вновь принимаясь за пирожные.

— А мы неплохая команда! Какое дело провернули! — с гордостью сказал Федор.

— Да, дельце первый сорт! Все-таки “великолепная пятерка” есть “великолепная пятерка”, — согласился с ним Дон-Жуан.

Вскоре и профессор стал собираться. За ним на маленькой машинке заехал один из его лаборантов, тот самый, на которого с балкона свалилась ванна. Этот лаборант был таким же радостным, как и профессор, даже еще радостнее.

— Наверное, сказываются последствия ушиба... — шепнул Федор.

Тем временем лаборант примостил ловушку в Аттилой в багажник и захлопнул его.

— Теперь никуда не денется! Мы его в институте в постоянный контейнер поместим, есть у нас такой, — заявил он.

Профессор забрался в машину, примостив загипсованную ногу перед собой, и машина тронулась.

— Пока! — крикнул в окно профессор. — На днях мы обязательно встретимся! Мне понравилось, как мы провели последние дни. Выздоравливать было не так скучно.

— Постойте! А скафандры с энергейзерами? Что с ним делать? — крикнул Егор, бросаясь следом за машиной.

Профессор высунул голову из окна, помахал рукой и крикнул:

— Пусть они остаются пока у вас! Лучших охотников за привидениями всё равно не найти, а привидений на свете масса!

— Кто бы сомневался! — ответил за всех Федор.

 

конец

 

М., Альфа-книга, 2001